Сквозь редкий лес поблескивал куполами храм. Его белые стены не могли скрыть даже стволы деревьев, а небольшой холм, на котором он стоял, как будто приподнимал его над всей округой. Послышался колокольный звон, Иван Прохорович дал сигнал кучеру и бричка остановилась. Перекрестившись, поехали дальше.
Оставив чиновничью службу, Иван Прохорович возвращался в родное поместье, оставшееся от родителей. Мила ему была русская природа, простор и воздух, и небеса, голубизной плескавшие на землю. Иван Прохорович всегда скучал по родным местам, и, наконец, решившись оставить службу, ехал на родину, чтобы заняться земледелием. А еще подумывал, что здесь уж точно женится.
Дом был небольшой, но добротный, в котором сохранилось все убранство. Иван Прохорович заметил запылившиеся столы и книжные шкафы. Уже к обеду явились к нему две женщины из ближайшей деревни, которую можно было увидеть из окна дома, - видно прознавшие, что в доме появился хозяин. Одна – постарше, другая молодая совсем, кареглазая, с длинной темной косой, с такой осанкой, что и барышни из дворянских семей могли бы позавидовать.
Иван Прохорович, тридцатилетний мужчина, с небольшой русой бородой и умным взглядом, залюбовался молодой крестьянкой. А она и бровью не повела, увидев внимание хозяина. – Может постирать чего? – Спросила девушка. – Так вы скажите, мы с матушкой все сделаем.
- Да уж и неловко мне, что столько работы тебе досталось. Зовут-то тебя как?
- Катерина, - ответила она, нисколько не смутившись.
- Спасибо, Катя, руки твои мне жаль, найдется, кому постирать, - и он щедро расплатился с женщинами.
Кареглазая смуглая девушка не выходила из ума. Иван Прохорович, закинув руки за спину, ходил по просторному залу, вспоминая смуглянку. И на другой день поехал искать встречи с ней.
Расспросив жителей, нашел домик Лукерьи, которая приходила с дочерью убирать барские комнаты. – Никак еще прибраться надобно? – Катерина, увидев Ивана Прохоровича, вопросительно смотрела на него. – Так мы всегда рады, вы только извольте попросить: и постираем, и приберем, да и на кухне могу… А если прислуга надобна, по совести служить будем.
- Прислугу, Катенька, я найду. Только хочу, чтобы не ты служила, а тебе служили. Садись в бричку, прокатимся до леска, сказать мне тебе надо важное что-то. Или боишься со мной ехать?
Катерина, подхватив юбку, села в бричку. – Это вам, Иван Прохорович бояться надо, увидит кто из ваших соседей богатых, так вас сразу и осудят, что с простолюдинкой катаетесь.
- Не те времена, Катенька, чтобы обращать на пересуды внимание, девятнадцатый век на исходе. Да и не указ мне они.
Он остановился у перелеска, вышел из брички, хотел помочь девушке, но она ловко спрыгнула сама, откинув назад косу.
- Ну, так сказывайте, что за дело такое у вас ко мне.
Иван Прохорович сломил тонкий прутик и, разглядывал его; вроде и неробкого десятка, а начать разговор никак не мог. – Понимаю, Катя, что проехаться со мной – это уже навлечь на себя осуждение, не говоря уж о том, чтобы пройтись на глаза у всех с тобой. Не хочу тебя компрометировать, а видеть тебя хочу каждый день. Ты вот о прислуге говорила, только не хочу тебя брать в прислуги… А вот если бы замуж ты за меня пошла…
- Вы Иван Прохорович посмеяться решили над бедной девушкой.
– Не думай, Катя, шутить или насмехаться, и в мыслях не было, я ведь женат до сих пор не был, а все хотел девушку по сердцу найти, и мне все одно, какого она сословия. А чтобы узнала ты меня получше, приходи в выходной в гости с матушкой, чтобы лишних разговоров не было. Дом у меня, хоть и небольшой, но крепкий, будешь в нем хозяйкой, если пожелаешь. Я землицу свою обрабатывать стану, работников найму, заживем душа в душу.
Иван Прохорович дотронулся до руки девушки: - Мне ведь, Катюша, много и не надо, лишь бы тебя видеть женой законной. Ответ сию минуту не прошу, ты подумай, матушке Лукерье Макаровне скажи. И знай, я никогда не обижу.
- Иван Прохорович, я ваши мысли еще у вас в усадьбе прочитала, догадывалась, на какой разговор вы меня позвали. Только скажу я вам сразу: не пойду я за вас. Уж не обессудьте, и не спрашивайте, почему.
Иван Прохорович заглянул в лицо Катерине: - Только не спеши, голубушка, Екатерина Игнатьевна. Так часто бывает: сначала не люб, а потом сердце твое откроется, и прилетишь ты ко мне, голубка моя.
_________________________________
Лукерья, держась за стол, медленно опустилась перед иконой: - Это же за что нам радость такая, неужто дочка моя барыней будет жить. – Она долго и усердно молилась, потом с усилием поднялась и обратилась к дочери: - Коли не пойдешь за Ивана Прохоровича, разговаривать с тобой не стану, живи, как знаешь, потому как лучшей доли тебе не сыскать. Сколь живу, не слышала, чтобы барин простолюдинку венчаться звал.
- Зря я вам, матушка, сказала, ухватились вы, как за соломинку. Не люб он мне, хоть и богат, и образован.
- И ты грамотой владеешь, в церковно-приходскую ходила. Умна ты у меня, и хороша собой, сколько уж молодцев глаза «сломали» на тебя смотреть.
- Один мне только люб…
- Молчи! И слышать не хочу про Фильку! Задурил он тебе голову и рыщет аж в соседней губернии, того и гляди разбоем промышлять будет. Где он теперь?
О Филимоне в округе худая слава шла. И вроде не жаловался народ, но и похвалить не за что было. То доходили слухи, что с конокрадами связался, то пропадал на несколько месяцев, и поговаривали, не чист на руку.
И только Катерина не допускала о нем худого слова. И впрямь бравый молодец, могуч, силен и красив. Среди всех девчат выбрал Катерину, кареглазую красавицу.
______________________________
День выдался ясный, и Иван Прохорович посчитал это добрым знаком, поехав знакомой дорогой к дому Лукерьи. Во дворе, подоткнув сарафан, девчонка со светлорусой косой, немного чумазая, кормила кур, скучившихся возле нее: - цыпа-цыпа-цыпа, - звала она.
- Дома хозяева? – Окликнул Иван Прохорович.
- Ой! – Деревянная чашка выпала из рук девчонки, она испуганно разглядывала мужчину, одетого добротно и модно. Представить, что барин, которого только издали можно было увидеть, вошел к ним, она и во сне не могла.
- Дома, дома, проходите, милости просим, - поклонившись, попятилась назад. Потом вспомнила про свой чумазый вид, и, покраснев, кинулась к крохотной сараюшке.
Лукерья, всплеснув руками, вышла навстречу, уже догадываясь, о чем пришел просить молодой хозяин усадьбы.
____________________________
Через месяц Катерина дала согласие обвенчаться с Иваном Прохоровичем. Тихо сидела по вечерам, вышивая и складывая в сундук приданое. – Мы хоть и не ровня ему, а все же не с пустыми руками к мужу придешь, барыней заживешь.
Катя слушала, поглядывала в окно, словно поджидая кого. А когда до венчания оставалось всего три дня, объявился Филимон. Пыль из-под копыт его коня серой мглой оставалась позади, а сам он, вцепившись в поводья, пригнувшись, был похож на огромную птицу, летевшую низко над землей.
- Женюсь на тебе, чаровница моя, откажи барину, скучно тебе с ним будет, - Филимон сжал Катерину, которая сказать ничего не могла, только смотрела на него словно в забытьи, - уж так он люб ей было.
- Когда же, Филимонушка, я уж не чаяла свидеться с тобой.
Лукерья тихо плакала, не в силах ничего изменить, Катерина наотрез отказалась идти за Ивана Прохоровича. Новость подкосила его, все добрые помыслы, все его планы рухнули в одночасье, пустота окружила его, как будто дали ему подержать птицу в руки, а она упорхнула, и теперь где-то далеко от него.
Неделю он ни с кем не разговаривал, даже дела забросил, которым хозяйский догляд нужен. Деньги, потраченные на новое дело, не окупились, и вскоре особняк содержать было не на что. Иван Прохорович слонялся по пустым комнатам, в которых и мебели почти не осталось, часть была распродана, а дом уже заложен, и не понимал, где же он сделал упущение. Была надежда на один банк, но только когда это будет…
Он перебрался во флигель, распустив немногочисленную прислугу, и уже подумывал, чтобы продать дом и укатить в город, ругая себя за неумелое ведение хозяйства. Выйдя субботним утром из флигеля, увидел рядом с усадьбой Катерину.
- Помилуй, Иван Прохорович, не гони, выслушай. Негоже так поступать с тобой, виновата, прости меня ради Христа. Сердце мое как в плену было, поторопилась я отказать тебе по глупости своей. Прости, если сможешь, и если душа твоя ко мне не очерствела, с радостью пойду за тебя.
Иван Прохорович улыбнулся смиренно. – Зря ты у дома стоишь, Катя, не могу я тебя туда пригласить, пусто там. Живу я теперь в этом маленьком флигеле, а дом скоро не мой будет. Нечего мне тебе предложить, нет у меня теперь денег, плохой я хозяин оказался, даже подарок тебе не на что купить.
Катерина кинулась к нему, в глазах карих блеснула радость: - Так может оно и лучше, может и сравняемся мы, мне ведь твое богатство ни к чему. Коли в лачуге будешь жить, все одно согласна.
- А как же друг твой сердечный?
- Нет никакого друга, был да уехал, забудь его, как я забыла.
- Нет, Катя, не могу я тебя в жены взять…
- Не простил, значит, - блеск в Катиных глазах исчез, - когда за богатого тебя согласна была выйти, верил мне. А сейчас, когда беден ты, отказываешь. И поделом мне. Принимаю твой отказ.
Иван Прохорович взял ее за руку: - Да не отказываю я тебе, а на волю отпускаю, и простил я давно. Вольная ты птица, держать тебя не хочу.
- А как же в горе и радости? Худо тебе сейчас, так я рядом буду, в глаза твои буду смотреть, прислугой тебе буду.
- Права ты, Катя, жить должны супруги и в горе, и в радости. Но от радости со мной ты отказалась, а горя я тебе не желаю. Да и не прислуга мне нужна, а жена любящая.. Я ведь знаю, не по любви ты ко мне пришла, а по совести, - вину чувствуешь за собой. Не вини себя, сердце свое слушай.
- И на том спасибо, - Катерина поклонилась, - может и прав ты, Иван Прохорович.
________________________
Лукерья выглядывала в окно, поджидая дочь. – Чуяло мое сердце, что не вернуть ничего, - увидев понурую Катерину, воскликнула она. – А все он, Филька, уж который месяц пошел, а его все нет.
- Если бы вы, матушка разрешили мне тогда за Филимона выйти, не было бы этого позора. Отказал мне Иван Прохорович, да и хорошо, что отказал.
Татьяна Викторова
ссылка на продолжение: