Начало повести здесь
За это время Ольгу Сергеевну я видел еще несколько раз. Каждый год в конце августа мы просились к Ивану Дмитриевичу в клуню, чтоб смолотить просо (рожь мы молотили у другого нашего соседа, деда Игната). Своей клуни у нас не было, она сгорела во время войны, когда фронт уже возвращался назад. Иван Дмитриевич всегда охотно нас пускал и не требовал никакой оплаты.
Молотить цепом я тогда еще только учился, но целые дни был при матери: то помогал ей складывать в стожок солому-обмялицу, то подметал веником глиняный ток, то просто так сидел без всякого дела на снопах, наблюдал, как мать высоко, под самые стропила вскидывает цеп, а потом гулко ударяет им по гузырю и колоскам.
Иван Дмитриевич затеял в эти дни пилить в повети на зиму дрова. Ольга
Сергеевна вышла ему помогать в старенькой сатиновой кофточке и таких же стареньких полусапожках, которые у нас почему-то зовут «румынками», и встала по другую сторону козел. Пилила она очень умело и старательно, ручку пилы не загибала ни влево, ни вправо, не давила на нее изо всей силы, стараясь как можно скорее отпилить очередной чурбачек. Но я сразу заметил, что все равно пилит она, к примеру, совсем не так, как моя мать, быстро и размашисто, а как-то осторожно и робко, словно ей жаль отпиленные полешки.
Ни в какие особые разговоры со мной Ольга Сергеевна не вступала, а лишь каждый день поутру ровно и спокойно отвечала на мое приветствие:
— Здравствуй!
Не знаю, почему, но мне очень нравилось это ее «здравствуй», строгое и четкое, и я несколько раз хитрил и здоровался с ней дважды за день: утром и после обеда, когда мы с матерью, немного передохнув дома, опять шли в клуню. Разгадала Ольга Сергеевна мою хитрость или нет, я тоже не знаю, но и после обеда здоровалась со мной все так же строго и спокойно.
Чем ближе подступало первое сентября, тем все беспокойней становились ребята на улице и тем чаще они спрашивали меня о новой нашей учительнице, зная, конечно, что мы с матерью молотим у Ивана Дмитриевича просо.
Но мне почему-то ни с кем не хотелось говорить об Ольге Сергеевне...
***
Перед первым сентября у нас с матерью часто случались размолвки. Зная строгости Анны Павловны, она дня за два до школы вооружалась ножницами и гребешком и старалась заманить меня на кухню, чтоб там под присмотром бабки Марьи остричь наголо. Я же, как мог, увертывался, тянул время, потому что у нас в школе считалось каким-то особым геройством прийти первого сентября в школу нестриженным. Но на этот раз я сдался матери, считай, добровольно. Да еще и собственноручно подточил оселком, на котором отец когда-то до войны правил бритву, наши старенькие, с потемневшими ручками ножницы. После стрижки я почти безропотно согласился вымыть над деревянным долбленым корытом голову, а потом взялся чистить кремом порядком изношенные за лето ботинки, чем, кажется, тоже немало удивил мать. Ведь обычно все мы, деревенские мальчишки, ходили в школу едва ли не до первого снега босиком. Одни потому, что нечего было обуть, а другие — из-за мальчишеской детской похвальбы. И уж совсем я растрогал мать, когда попросил у нее утюг и выгладил свой красный сатиновый галстук. Видя такое мое старание, мать отложила в сторону все свои дела, выстирала холщовую, перемазанную во многих местах чернилами сумку, а поздно вечером, уже при свете керосиновой лампы, помогла обернуть газетами все учебники и тетради.
Первого сентября я проснулся ни свет ни заря, наскоро попил молока, принарядился и побежал в школу раньше других ребят, втайне надеясь, что, может быть, еще по дороге встречу Ольгу Сергеевну и она увидит, какой я сегодня нарядный и постриженный, какая у меня чистенькая, постиранная сумка, и вообще, какой я настоящий пионер.
Но по дороге Ольгу Сергеевну я не встретил. Калитка у Ивана Дмитриевича была закрыта на щеколду изнутри, а это означало, что из дома у них еще никто не выходил.
В такую рань школа тоже еще была закрыта, и я, чуть расстроенный, присел на лавочке, решив дожидаться Ольгу Сергеевну здесь. И все-таки я ее проглядел, потому что вскоре стали подходить другие ребята, и мы вначале затеяли игру в «третьего лишнего», а потом сгрудились на крылечке и стали прямо-таки штурмом брать дверь, которую за пять минут до звонка открыли наши «технички», тетя Варя и тетя Христя. В штурме этом у каждого из нас был свой тайный умысел: хотелось первым заскочить в свежевыкрашенный, отремонтированный класс и занять самую удобную — заднюю парту.
Четвероклассники были самыми старшими по возрасту в первой смене. Поэтому, разогнав с крылечка мелюзгу из младших классов, мы начали изо всей силы напирать на дверь, теснить тетю Варю и тетю Христю. Я занял предпоследнюю парту возле окошка. Она даже лучше, чем последняя, потому что на последнюю парту Анна Павловна всегда обращала больше внимания. Там обычно сидели переростки-второгодники, самые непослушные и беспокойные ученики. По правде говоря, я не очень надеялся на такую удачу. В нашем классе были ребята куда проворней меня, но в ожидании новой учительницы они в этом году бились за задние парты как-то вяло, будто нехотя, словно не очень надеялись, что им удастся уцелеть на «камчатке». Уж новая учительница непременно пересадит их поближе к столу, чтоб они были у нее всегда на виду, всегда под присмотром. Волновались даже девчонки, любимицы Анны Павловны, загадывали наперед, шушукались: что-то будет? чего ожидать? на что надеяться при новой учительнице?
Но вот наконец-то прозвенел звонок, мы немного успокоились, замерли. Ольга Сергеевна вошла не одна, а с директором школы Анатолием Анатольевичем, которого мы все за длинный рост звали Дециметром.
В нашем селе он тоже был человеком в общем-то новым. Его прислали к нам всего два года назад взамен прежнего директора, Василия Кузьмича, который ушел на пенсию.
На фронте Анатолий Анатольевич не воевал (это мы знали достоверно), у него была бронь, и он всю войну работал на каком-то заводе в Сибири. Но, несмотря на это, Анатолий Анатольевич носил военную, офицерскую форму, сшитую, судя по всему, на заказ, потому что на плечах гимнастерки не было лямочек (и даже следов от них), куда у настоящих офицеров вставлялись погоны. На его непомерно длинной, узкоплечей фигуре форма сидела как-то нескладно, вечно топорщилась и мялась, а шерстяная гимнастерка то и дело выбивалась из-под ремня и напоминала коротенькое девчоночье платье.
Анатолий Анатольевич был человеком неуживчивым, нервным, и мы его сразу невзлюбили.
Войдя в класс, Дециметр строго, по-директорски поздоровался с нами и объявил:
— Анна Павловна в отпуске, и теперь у вас будет учительницей Ольга Сергеевна.
Кто-то из второгодников на задней парте попробовал задать директору ехидный вопрос по поводу отпуска Анны Павловны, но Дециметр метнул туда грозный, обрывающий всякие разговоры взгляд. Потом, указав длинным, костистым пальцем на нескольких учеников на «Камчатке», приказал:
— Чтоб завтра же все были пострижены! — и, поскрипывая новенькими хромовыми сапогами, размашисто, в два-три шага вышел из класса.
— Садитесь! — спокойно и тихо попросила нас Ольга Сергеевна.
Мы сели и приготовились к любым неожиданностям. По расписанию первым уроком была математика, не очень любимый нами предмет, потому что сколько-нибудь способных к математике учеников у нас в классе не обнаружилось, за исключением разве что директорской дочери Настеньки, такой же худой и длинноногой, как Дециметр, но необычно тихой и почему-то всегда настороженной.
Мы уже достали тетрадки в клеточку, испробовали на промокашках и обрывках газет перья и приготовились записывать на чистенькой, нигде еще не замаранной страничке грозное, ничего хорошего нам не обещающее заглавие: «Классная работа». Но Ольга Сергеевна вдруг едва заметно улыбнулась нам и сказала:
— Давайте вначале познакомимся.
Мы простодушно обрадовались, захлопнули тетрадки, но потом встревожились еще больше, не зная, что нужно будет отвечать новой учительнице. Анна Павловна даже на самом первом уроке в первом классе с нами не знакомилась. Она была местной, деревенской, и всех нас знала еще дошкольниками.
Мне, правда, можно было и не волноваться: во-первых, мы с Ольгой Сергеевной были уже почти знакомы, а во-вторых, моя фамилия стояла в середине списка, и пока будут отвечать Авраменки, Борисенки и Гетьманенки, я успею разобраться, что тут к чему. Я повеселел и стал наблюдать из своего удобного, похожего на засаду места за Ольгой Сергеевной: как она открывает классный журнал, как поправляет чуточку припухшими пальцами очки, как близоруко щурится, намереваясь читать первую фамилию.
Сегодня Ольга Сергеевна была еще более красивой, чем в тот день, когда я увидел ее впервые. Вместо темного, наверное, будничного платья, она надела выходное, бледно-лиловое, с густо рассыпанными по нему голубенькими цветами-колокольчиками. В этом праздничном, торжественном платье она казалась гораздо моложе и радостней, чем бывала обычно. Волосы были собраны в пучок с какой-то особой тщательностью. На шее у Ольги Сергеевны я заметил так понравившуюся мне серебряную цепочку, но крестика на ней видно не было — он прятался под высоким отложным воротничком.
Еще чуточку помедлив, Ольга Сергеевна назвала первую фамилию:
— Авраменко Оля.
Из среднего ряда поднялась маленькая, но очень бойкая и шустрая девчонка.
Училась она так себе, с тройки на четверку, но не унывала, всегда была веселой, бодрой, умела постоять за себя даже перед второгодниками. Анна Павловна, кажется, не особенно-то ее любила и держала от себя подальше, на расстоянии, почти так же, как и нас, мальчишек. Мы ожидали, что Ольга Сергеевна начнет сейчас расспрашивать Олю об отметках, о поведении, как и полагалось бы учительнице. Но она вдруг стала спрашивать Олю об отце и матери, о дедушке и бабушке, о том, есть ли у нее братья и сестры, и даже о том, какое у них хозяйство, тепло или холодно бывает зимой в доме и далеко ли ходить по воду к колодцу?
Если бы нас об этом начала спрашивать Анна Павловна, мы бы обязательно подняли в классе гвалт, шум, перебивали бы и подсказывали друг другу и, глядишь, сорвали бы урок, довели Анну Павловну до того, что ей пришлось бы звать на помощь Дециметра. А здесь мы все опять притихли, заробели. Застеснялась и непривычно для себя заробела и Оля. На все вопросы Ольги Сергеевны она отвечала тихо и очень подробно, словно боялась что-то утаить от новой учительницы.
Примерно такие же вопросы задавала Ольга Сергеевна и всем остальным
ученикам. Не обошла она и меня, хотя по-соседски, конечно, уже почти все знала о нашей семье. Я вначале хотел ответить по-быстрому, чтоб попусту не занимать время, но потом не выдержал и подробно рассказал Ольге Сергеевне все о погибшем отце, о матери, о бабке Марье, об одноглазой нашей корове Зорьке и, лишь о колодце ничего не сказал, потому что Ольга Сергеевна сама к нему по нескольку раз на день ходила по воду и без моих рассказов знала, далеко ли он от нашего дома и какая в нем вода...
Когда мы выслушали последний рассказ сироты Володи Ярошенко, жившего на колхозном патронате у бабки Костючихи на хуторе, то вдруг обнаружили, что как будто заново познакомились друг с дружкой и даже как будто побывали друг у дружки в гостях. До этого мы знали в основном ребят со своей улицы, часто бегали из дома в дом то списать уроки, то взять какую-либо книгу, а то и просто поиграть в детские свои игры. У остальных же ребят, живших далеко под лесом на хуторе или на другом конце села, на Галерке мы почти не бывали, не знали, что у них творится в домах и на огородах, как зовут их младших братьев и сестренок, которые пока не ходят в школу.
До конца урока оставалось, наверное, еще минут десять, и мы думали, что Ольга Сергеевна все-таки заставит нас открыть тетрадки или дневники и записать туда, по крайней мере, домашнее задание. Но она ничего не потребовала, а лишь, помедлив минуту, вдруг окинула весь наш класс каким-то успокаивающим, ласковым взглядом и сказала:
- А теперь я расскажу вам о себе.
Это было чем-то совсем уж невиданным и невозможным. Никто из учителей нам ничего о себе не рассказывал, и, если мы о них что-либо знали, так лишь по слухам да по редким, случайным обмолвкам взрослых.
Без всякой на то команды и требования мы сложили на партах руки и приготовились слушать.
Ольга Сергеевна опять немного помедлила, поправила на очках шнурочек, потом неприметно вздохнула и начала рассказывать о себе так же серьезно и подробно, как рассказывали ей мы о себе.
Я рассказ этот запомнил почти дословно.
Продолжение здесь
Начало повести здесь
Tags: ПрозаProject: Moloko Author: Евсеенко И.И.