Евдокия поняла, что обидела дочку, но порой обида так жжет сердце, что сдержаться нет сил. Как часто плакала она в своей холодной одинокой постели и спрашивала:
- Почему я?
А кому задавала она этот вопрос, Евдокия не знала... Она вспоминала, как ей приходилось уходить с гуляний, которые устраивались в селе, потому что кто-то из подвыпивших мужиков обязательно начинал подкатывать к ней с комплиментами, а то и с откровенными предложениями. Конечно, бдительная жена тут же охлаждала пыл «кавалера», неодобрительно поглядывая на Евдокию. Евдокии было обидно, но не объяснишь же каждой, что она не собирается никого уводить за собой.
А теперь дочка. Неужели и ей уготована такая же судьба? Если б знала Евдокия, как помочь ей, все бы отдала за это. Вот и Танька вышла замуж. А ведь Оля лучше нее – и красивее, и фигурка хорошая, и умница. Но, видно, у судьбы другие мерки для определения счастливых. Евдокия подошла к дивану, села рядом с дочкой.
- Олюшка, я ведь так хочу, чтобы ты счастливой была! Чтоб было у тебя все, как у людей: семья, муж. А не так, как у меня...
Ольга вдруг впервые в своей жизни подумала о матери как о женщине. Она ведь совсем не старая! И красивая. И, наверное, тоже любви хотела, счастья... Волна острой жалости к матери, к ее горькой судьбе, запоздалое чувство вины перед нею захлестнуло Ольгу. Она обняла мать, стала целовать ее в щеки, глаза. Слезы полились из ее глаз.
- Мамочка, прости, я так люблю тебя, ты у меня самая лучшая! – говорила она сквозь слезы, но почему-то легче не становилось: ничего в жизни матери уже не поправишь – годы уходят, а тут еще она...
- Ну что ты, доченька, я тоже тебя люблю, ты моя жизнь, - Евдокия тоже заплакала.
Они сидели на диване обнявшись, плакали, а за окном наступал вечер, сырой осенний вечер, безлунный, беззвездный...
Но пришло утро, и снова надо было жить, радоваться жизни, готовиться к встрече новой.
- Я пойду в контору, - сказала Ольга, - надо узнать, кем же я работаю.
Она вышла из дома и окунулась в свежий морозный воздух. Небо было чистое, ясное, ярко-синее, но его синева была холодной, неласковой, хотя очень красивой. Идти было легко: дорога сухая, легкий морозец подсушил ее, оставив на обочинах затвердевшие глыбы чернозема.
Ольгу догнал молоковоз. Шофер выглянул в окно, остановил машину.
- Далеко собралась, красавица?
- В контору.
- Садись, подвезу.
Ольга забралась в машину, уселась.
- А я смотрю, тебя не видно на ферме. Куда, думаю, пропала? Может, уже родила? А мне сказали, что перевели тебя на другую работу. Где ты теперь?
Ольга ответила, что работает с Федоровной в медпункте. Подъехали к дороге, ведущей в контору, Ольга вышла из машины, поблагодарила водителя и пошла к большому кирпичному дому, вокруг которого были высажены голубые елки. Когда сажали их, многие не верили, что они приживутся – климат здесь жаркий, елки не любят такой. Но, на удивление, все деревья прижились, стали пышными и красивыми. И теперь, когда липы, тополя, акации и другие деревья стояли голыми, елки во все своей красе стояли у порога и вокруг конторы. В первые годы, когда они подрастали, приходилось стеречь их от желающих поставить такую красавицу у себя в доме в Новый год. Пара елочек так и погибла под топором «любителей» природы. Но их вычислили, оштрафовали, и с тех пор елки растут свободно. Некоторые даже во дворах елки посадили, и в новогодние дни они стоят украшенные и даже с гирляндами из лампочек.
Ольга вошла в коридор, прошла к кабинету директора, постучала. Из-за двери послышался голос Любы:
- Войдите!
Ольга вошла, спросила, на месте ли директор.
Люба ответила не сразу. Она переложила бумаги на столе, а потом спросила:
- А ты по какому вопросу?
Ольга ответила, что свой вопрос она задаст директору.
- А его нет, - сказала Люба, - и будет не скоро.
Ольга вышла из кабинета, постояла, потом решила зайти в бухгалтерию – там ведь начисляют зарплату, значит, знают за что. Постучав в кабинет с табличкой «Бухгалтерия», Ольга вошла. Две женщины, сидевшие за столами, щелкающие на счетах, подняли головы.
- Ты чего? – спросила одна из них.
Ольга смутилась. Она смешалась, не зная, как сформулировать вопрос.
- Так ты чего? Ты еще не в декрете, больничный принесла?
- Нет, - ответила наконец Ольга, - я пришла узнать, кем меня оформили на работу сейчас. Я раньше на ферме работала.
- Надя, посмотри там, кем ее оформили, - сказала та, что постарше, - по-моему, разнорабочей на перевалку. А где ты работаешь?
Надя полистала папку с приказами, нашла нужный и сказала:
- Раз пришла, распишись в приказе.
- А когда тебе рожать?- полюбопытствовала старшая. – Еще не скоро? А как баба Нина, ждет внука? Илья-то пишет тебе? Ох, он и бабник!
Ольга пропустила мимо ушей все эти вопросы и характеристики. Нравится же некоторым людям лезть в чужие дела, да еще так бесцеремонно! И ведь ответа они не ждали – сами определили вопросы и ответы. Она молча вышла из кабинета, плотно закрыв за собой дверь.
Ольга вышла из конторы, глубоко вдохнула воздух, провела рукой по ветке елки. Дерево откликнулось легким покачиванием. Как-то летом их не замечаешь – много зелени вокруг: начинает ива своим легким покрывалом, похожим на зеленую вуаль, потом сразу дружно распускаются сады, липа со своей роскошной кроной, усыпанной медовыми гроздьями, а за ними нарциссы, пионы, тюльпаны привлекают взгляды к себе, вот елки и теряются среди всего этого. А теперь они королевы! Нигде нет и намека на зелень, а они – посмотри-ка – покачивают шишками, будто в родном лесу, распространяют запах хвои, придавая холодному воздуху еще больше свежести.
Идти было далеко, но ей нравилось быть на воздухе, она с удовольствием вдыхала запахи холодной земли, прелой листвы, и еще чего-то, точно указывающего на приближающуюся зиму. А за ней, в самом конце зимы, появится новый человечек. Ольга положила руку на живот, погладила его:
- Вот родишься – я тебе все-все покажу, все расскажу, мы пойдем в старый парк, и ты увидишь крокусы, я их очень люблю, ведь они самые первые выглядывают весной. А потом мы будем с тобой танцевать под дождем - под теплым и сильным.
Она оглянулась: не слышал ли кто, как она разговаривает, похоже, что сама с собой. Но она-то знала, с кем говорит!
В медпункте Федоровна уже принимала пациентов. Ольга переоделась, вымыла руки и стала ей помогать, как обычно: подать бинт, мазь, сделать перевязку, записать в журнал. Когда вышел пациент, Федоровна спросила:
- Ну что, узнала, кем ты оформлена?
- Да, узнала, - ответила Ольга, пожав плечами, - разнорабочая я, на перевалке. Она стояла перед фельдшерицей, словно виноватая в том, что занимается не тем делом. Однако та сказала:
- Главное – ты при деле, а что там записано, не думай про это! Здесь ты на своем месте. И мне легче.
Ольга благодарно взглянула на старшую коллегу и улыбнулась.