Наряду с экономическим коллапсом, социально-политическим раздраем и поражением в Холодной войне, обрушение Советского Союза совершили национальные движения.
Природа национал-сепаратизма в СССР объясняется по-разному. Среди просоветских ностальгистов (таких, к несчастью для России, ещё немало), наиболее популярны две версии. Первая – конспирологическая: в Советском Союзе действовали националистические заговоры. Разумеется, созданные фашистами и финансируемые ЦРУ. Которые десятилетиями разжигали антисоветские настроения. Вторая версия не противоречит первой, но ещё проще и явно рассчитана на совсем уж малоумных людей: неблагодарные народы СССР не понимали своего счастья. Литовцы, латыши и эстонцы «всегда любили немцев и ненавидели русских»; западных украинцев «поляки охмурили»; кавказцы были «за турок», а народы Средней Азии и Казахстана – «просто басмачи».
Дискутировать с глупостями не стоит. Но разбираться необходимо.
Довоенное национальное сопротивление коммунизму – басмачество в Средней Азии, повстанчество в Казахстане, Якутии, на Кавказе, Таймыре и Ямале – было связано с традиционными общественными структурами. Восстания против коллективизации в Украине имели национальные акценты. Но в основном эти движения были социально-классовыми. Как, собственно, и в России. Мало отличаясь от крестьянских бунтов в царские времена. Враг сменился, но оставался общим.
К 1940 году эти движения перемалывались карательными жерновами ВКП(б). Однако сталинская аннексия Эстонии, Латвии, Литвы, Западной Украины, Западной Белоруссии и Молдавии по договорённости с Гитлером вновь актуализировала проблему. Ожесточённые повстанческие войны удалось подавить только к концу 1950-х.Спорадические столкновения затянулись до 1970-х.
Самые сильные национальные движения развились, естественно, в Балтии, Западной Украине и Молдове. В этих странах свежа была память о неподсоветской жизни. Вооружённое сопротивление было подавлено, подпольные организации разгромлены, но советская власть оставалась чужой и враждебной, а бандеровцев и лесных братьев помнили как героев. Массовый народный антикоммунизм был прочно спаян с антимосковским национализмом. Ведь по-русски говорили солдаты и офицеры Советской армии, чекисты и чиновники, присланные Москвой. «Социальный гнёт воспринимался как национальные гонения», – характеризовал это Александр Солженицын.
Осенью 1956 года, во время антикоммунистического восстания в Венгрии, протесты охватили Литву. При том, что организованное подполье было в основном разгромлено госбезопасностью. Лесной и.о. президента Йонас Жемайтис-Витаутас два года как расстрелян в Бутырке. Но толпы молодёжи – вряд ли помнившей независимую Литву – разбрасывали листовки: «Да здравствует революция в Венгрии, последуем ее примеру!», «Литва – литовцам, русские оккупанты, убирайтесь вон!», «Долой Москву!», «Долой коммунистов!» Пели песни независимой республики и католические гимны. В Каунасе пытались штурмовать здания горкома КПСС и управления КГБ. Похожие события, только в меньшем масштабе, синхронно произошли и в Эстонии, и в западноукраинском Львове, и в восточноукраинском... Славянске!
Да, донбасские шахтёры и трактористы тоже погромили тогда ГОВД, отколошматили партийного и комсомольского секретарей вместе со следователем прокуратуры. Остановились только под автоматами. Предположим, национальный мотив был не слишком значим именно в этом славянском (во всех смыслах) бунте. Важнее классовая ненависть к начальству.
Для уплотнения московского контроля советское руководство стимулировало массовое переселение в Прибалтику из РСФСР.
Официозные СМИ педалировали темы коллаборационизма военных времён и «буржуазно-националистического» повстанчества. Для приобщения русских жителей к культуре балтийских народов не делалось ничего. Даже элементарное знание языка было нечастым явлением.
Литовцы, латыши и эстонцы перешли на «режим ожидания». Они были уверены в предстоящем рано или поздно падении советской власти (уверенность, как известно, оправдалась). Упорно сохраняли свои языки, развивали свои культуры. С начала 1970-х в Литве появилось множество краеведческих кружков. Власти быстро осознали опасность: в Каунасе 1974-го четверо краеведов получили реальные сроки. Но ликвидировать национальные кружки не удавалось. Появилась и нелегальная национальная пресса: журналы «Заря», «Вестник свободы», «Бог и Родина», «Витязь», «Колокол», «Перспективы», «Христос скорбящий», «Будущее», «Путь нации», «Голос Литвы», «Долой рабство» и даже «В трезвости – сила». Большинство этих изданий выходили в нескольких десятках экземпляров, и выдерживали всего несколько выпусков. Но их перечисление имеет смысл. Оно показывает размах приняло подпольного движения в Литве. В соседних республиках происходило подобное же.
Огромную роль национальном движении в Литве играла католическая церковь. Несмотря на преследования, советской власти так и не удалось её подчинить – ведь престол Римского папы был за границей, и следовательно – недоступен. Защита костёлов и священников в Литве приняли массовый характер. В 1979 г. письмо генсеку Брежневу с требованием открыть собор в Клайпеде было подписано 150 тысяч человек.
Время от времени балтийские националисты предпринимали и силовые акции. С 1954-го по 1989-й в СССР предпринималась примерно сотня попыток угнать самолёт. Из них минимум четырнадцать раз это делали литовцы, латыши или эстонцы. 14 мая 1972 года в Каунасе в знак протеста против советской оккупации совершил самосожжение 17-летний Ромас Каланта. В городе начались массовые волнения. С тех пор ежегодно 14 мая литовская молодёжь выходила на улицы. Известны и случаи избиений литовцами ни в чём не повинных русских граждан.
Следующее обострение в Литве и Эстонии произошло в 1977 году. Протесты спровоцировало принятие брежневской Конституции СССР. Поводом стали баскетбольные победы каунасского «Жальгириса» над витебской «Двиной» и смоленской «Искрой». В Эстонии катализатором беспорядков стала отмена концерта рок-группы «Пропеллер». После чего молодёжь устроила беспорядки. Не только под лозунгом «Свободу Эстонии!», но и «Русские, вон из Эстонии!».
15 октября 1970 г. литовцы Бразинскасы – отец и сын – угнали в Турцию самолёт Ан-24Б рейса 244. Была застрелена пытавшаяся им помешать бортпроводница Надежда Курченко. В 1977 году создал боевую антисоветскую ячейку эстонец Имре Аракас. Новые повстанцы совершили покушение на первого секретаря ЦК КПЭ Карла Вайно. Акция окончилась неудачей. Аракас был схвачен, сумел бежать из зала суда, был схвачен снова и сел на 15 лет.
В антисоветском движении Балтии так или иначе участвовали рабочие, служащие, колхозники, студенты, учителя, врачи, инженеры, учёные, домохозяйки… Оно было поистине общенациональным. В той или иной степени, к нему примыкали все, кроме номенклатуры КПСС и сотрудников КГБ. Хотя даже там имелись тайные сторонники, что резко сказалось в Перестройку. В конце концов, местным чиновникам тоже не нравился диктат московских ведомств. Не особо оправдали надежды Кремля и Старой площади и русские мигранты. Многие из них, хотя не большинство, на рубеже 1980–1990-х поддержали порыв к независимости.
Последний «лесной брат» – эстонский крестьянин Аугуст Саббе – погиб в столкновении с милицией и КГБ в сентябре 1978 года. Ныне ему поставлены памятники как национальному герою.
Украинское вооружённое повстанчество, строго говоря, длилось до 1960-х. 17 сентября 1965-го был арестован КГБ Микола Мацевич, состоявший в 1940-х в службе безопасности ОУН. Год спустя его расстреляли. В феврале 1967-го расстрелян другой оперативник ОУН – Антон Алейник, ранее трижды бежавший из советских лагерей. В том же 1967-м в пещере близ скального монастыря тернопольского села Рукомыш сжёг себя в окружённый КГБ боец УПА Юрий Михайлецкий. Последний подпольщик Илья Оберишин так и не был схвачен – он легализовался 3 декабря 1991-го.
В 1959 году шестеро жителей Львовской области создали Украинский рабоче-крестьянский союз во главе с адвокатом Левко Лукьяненко. В 1962 году КГБ раскрыл молодёжную группу имени Бандеры. Во Львове, в Черновцах и в Ивано-Франковске 1970–1980-х молодёжь чуть не поголовно одевалась в жёлтые рубашки и голубые брюки (девушки – в голубые юбки), распевая патриотические песни. Вокруг образа Степана Бандеры на западе Украине сложился подпольный культ. Украинская греко-католическая церковь, несмотря на самоликвидаторские решения «псевдособора» 1946 года, сохраняла сильное «катакомбное» влияние западноукраинскую паству.
В 1960-е по всей Украине появляются творческие клубы и кружки – например, клуб режиссёра Леонида Танюка и хор «Жаворонок». Они достаточно открыто проповедовали национальные идеи. В начале 1970-х клубы закрыли, но было поздно: национальные настроения к тому времени полностью доминировали на украинском Западе, были заметны в Киеве и даже в Харькове и Донбассе.
Национальное движение советской Белоруссии выглядело слабее украинского или прибалтийского. Сказывались и традиционно нечёткие массовые представления о самоидентификации, и «полупатриархальный» характер местной партийной власти, и особо акцентированная идеология партизанского героизма. Беларусские национальные идеи оставались достоянием узкого круга интеллигенции и до некоторой степени жителей западных областей. Периодические всплески оперативно подавлялись КГБ: так, в 1963 году были ликвидированы подпольные ячейки Белорусской революционной партии в Минском университете. Сравнительно немногочисленные диссиденты движение сосредоточились на правозащите, причём с социальным уклоном. Самый яркий пример – рабочий-монтёр Михаил Кукобака. Номенклатура отличалась безликостью (после странной гибели в автокатастрофе бывшего партизана Петра Машерова) и абсолютным повиновением Москве.
Казалось, уж здесь-то центральным властям можно особо не беспокоиться? Но в Перестройку полыхнуло и в этой республике. Белорусский народный фронт проявил активность и удивительную устойчивость, существуя по сей день.
В Молдавии национализм проявлялся в специфической форме – как движение за воссоединение с Румынией. Этот унионизм глубоко проник на бытовой уровень. В разговорах с приезжими многие молдаване говорили, что они румыны, а молдавская нация выдумана коммунистами. При этом и здесь существовала антисоветская повстанческая традиция: «Чёрная армия» Теодора Кошкодана, студенческое подполье «Лучники Штефана». В деревнях помнили местного Робин Гуда – крестьянина Филимона Бодиу с его семейно-боевой группой: «Не смейте снимать кресты с детей!»
В Грузии национальное движение развивалось на базе культурных особенностей, сознательно допускаемых советскими властями (срабатывала магия сталинской памяти). От всесоюзно любимой кинематографии до мощной теневой экономики, обеспечившей грузинам заметно более высокий уровень жизни, чем в остальных республиках. Националистам в Грузинской ССР тоже позволялось такое, за что в других республиках сажали на много лет.
В 1956-м Тбилиси охватило настоящее восстание – против развенчания культа личности Сталина. Возник жестокий парадокс: выступление против партийной диктатуры под сталинскими портретами и его кровавое подавление советскими войсками. В 1978-м массовые демонстрации грузинской молодёжи добились государственного признания грузинского языка. Даже захват самолёта в Тбилисском аэропорту в ноябре 1983-го, повлекший кровавое побоище, не обернулся масштабными репрессиями. Разве что усилением мер безопасности на советских авиалиниях.
На таком фоне перестроечные веяния эффективно резонировали в Грузинской ССР. Рассказывают, будто известный писатель Константин Гамсахурдия (между прочим, отсидевший в Соловецком лагере за участие в антисоветском восстании 1924-го) ещё в конце 1940-х предупреждал: сын Звиад станет первым президентом независимой Грузии. Так и случилось.
В Армении антисоветский национализм опирался на необрываемую традицию Дашнакцутюн. И подогревался трагической памятью о геноциде 1915 года. 24 апреля 1965-го в Ереване прошла массовая демонстрация в ознаменование 50-летия. Власти не решилась применить силу.
В Перестройку Армянское общенациональное движение заметно отличалось от аналогов в иных республиках. Оно было значительно лояльнее к московскому центру. Главное же заключалось в надежде на помощь Москвы в Миацуме – движении за присоединение Нагорного Карабаха, называемого в Армении Арцах. Геополитическая ориентация на союз с Россией характеризует поныне любую армянскую власть. Будь то вполне путинистский режим Сержа Саргсяна или пришедшее к власти на революционной волне правительство Никола Пашиняна.
Азербайджан имел собственную национально-освободительную традицию: партии Мусават и первой республики Востока 1918–1920 годов. Флагманом и символом национальной интеллигенции был Абульфаз Эльчибей (Алиев) – учёный-арабист, национал-демократ и пантюркист. Репрессированный в 1975-м, избранный президентом в 1992-м и свергнутый в 1993-м. Социальной средой национализма являлось сложное клановое, земляческое и корпоративное переплетение, образующее ткань азербайджанского общества.
Естественным образом азербайджанский антисоветизм подкреплялся из родственной Турции идеями движения Бозкурт ("Серые волки"). Которые содержали не только национализм и пантюркизм, но также яростный антикоммунизм и радикальный социал-популизм. В Перестройку - резкий подъём низового национального движения, из деревень и нефтепромыслов. Народная масса под водительством филолога Абульфаза Эльчибея, милиционера Искандера Гамидова и слесаря Неймата Панахова оттеснила далеко на задний план группы либеральной и социал-демократической интеллигенции. Далее хаотичная конфронтация вызывала к жизни номенклатурный реванш. Утвердивший династическое правления Гейдара и Ильхма Алиевых.
В обеих соседних республиках ключевую роль при движении к независимости сыграл Карабахский конфликт. Эта война стала главным мобилизующим фактором, ускорившим события и определившим их драматичный формат.
В Средней Азии и Казахстане множились нелегальные группы, исповедовавшие «народный ислам». Традиционная религия, её принципы и обряды были глубоко укоренены в массах. Официозные имамы мечетей особым авторитетом не пользовались (часто они считались, и не без основания, «информационными проводниками» КГБ). Подлинными служителями Аллаха были для верующих мусульман подпольные шейхи, ишаны, бродячие муллы. Их проповедь естественным образом обретала политизированный антисоветский характер. Многое поясняющий пример: покойный Саид Абдулло Нури – один из лидеров Исламской партии возрождения и Объединённой таджикской оппозиции, ставший вице-премьером Таджикистана после гражданской войны – начинал в Таджикской ССР как подпольщик-исламист.
Даже в местном партаппарате регулярно вспыхивали скандалы: то у инструктора райкома видят молитвенный коврик, то от секретаря райкома сбегает дочь, за которую взят калым… Не зря пламенный поэт-большевик Хамза Ниязи вывел стихотворный образ «снятого с должности председателя»: «О власти советской петь соловьём он будет петь на заседаньях днём, а по ночам ходить в мечеть и, как ишак, покаянно реветь: «Прости меня, милосердный Аллах! Ведь тайно я сын твой верный, Аллах!»
Не забывалась и басмаческая традиция. Имена Ибрагим-бека, Хал-ходжи, Муэтдина Усманова, даже Джунаид-хана оберегались в тайном почёте. Ведь многие участники антисоветского газавата были жизненно активны ещё в 1960–1970-х. Недаром во многих детективах тех времён фигурируют суровые выходцы из басмачества – направляющие из-за кулис банды грабителей или подростковые шайки. Как правило, эти персонажи – весьма уважаемые люди («Его возвысил сам Юсуф-бек!» и т.п.)…
Но имелась и важнейшая оборотная сторона. «Уйдут начальники-коммунисты – вернутся потомки баев. Кто из Афганистана, кто из Эмиратов. Начнут считать овец, пропавших с семнадцатого года. За каждую овцу будут по голове брать», – пояснял уже в Перестройку знающий местный житель. Именно этот фактор предопределил прочность «посткоммунистических» номенклатурных режимов в Узбекистане и Туркменистане. Массы посчитали их за меньшее зло, сравнивая с возможными перспективами. Исключение составил Кыргызстан – но исключение закономерное: там ханская власть издревле ограничивалась кочевой демократией. А вот в Таджикистане годами кипел кровавый хаос. Движущими силами которого выступили, впрочем, не дореволюционные, а вполне советские региональные элиты, чиновные кланы и угнетённые массы.
Гражданская война в России 1918-22 годов имела среди причин и ускоренное формирование наций, вырывавшихся из-под спуда царской монархии. Нации складывались на основе старинных народностей и этнокультурных сообществ. Империя была обречена либо на федеративную трансформацию, либо на распад.
Сам процесс национального строительства не может считаться «хорошим» или «плохим». Это природное явление. Крайности насилия и ненависти возможны, но отнюдь не обязательны. Отметим, что даже создание Советского Союза декларировалась как попытка учредить федеративное государство. Но тоталитарная партократия и идеократия исключали этот путь. Интересы правящей номенклатуры не имели ничего общего с интересами народов.
Национальные противоречия в СССР существовали постоянно, время от времени обостряясь. С середины 1970-х они начали расти по экспоненте. КГБ фиксировал небывалый взлёт религиозности – христианской, мусульманской, буддистской, иудейской. Этот процесс принимал такой размах, что милиция и КГБ при помощи «комсомольцев-добровольцев» организовывали поиск школьников, посещающих церкви. В школах велась кампания выявления и запугивания верующих. В 1974-м КГБ направил аналитическую записку в ЦК КПСС, где с тревогой констатировал: призывники из Средней Азии и с Кавказа, а также татары и башкиры всё чаще, заполняя анкеты, в графе «национальность» пишут «мусульманин».
Среди русских росла популярность писателей-деревенщиков – Виктора Астафьева, Фёдора Абрамова, Бориса Можаева, Валентина Распутина, Владимира Чивилихина, Владимира Крупина… Эти авторы воспевали традиционный русский уклад жизни. Читатели воспринимали их книги как вызов советскому строю, уничтожившему русский быт. Невероятную популярность, причем не только среди казахов, приобрела книга Олжаса Сулейменова «Аз и Я», посвященная русско-половецким связям домонгольского времени. Прозвучал открытый вызов советской исторической «науке».
Оборотной стороной являлся бытовой шовинизм. Начало 1980-х в Чечено-Ингушетии, Кабардино-Балкарии, Туве, Казахстане и Узбекистане отмечалось вспышками насилия. Начинался отток некоренного населения из названных республик. Номенклатурное начальство, сперва аккуратно, потом всё откровеннее, пыталось оседлать волну. Ташкентская милиция очень вяло реагировала на националистические беспорядки апреля 1969 года. Несколько арестованных погромщиков через несколько дней вышли на свободу без всякого суда и наказания. И всё это было лишь началом…
Национальные движения в СССР имели глубокие исторические корни. Но при этом провоцировались антинародной, жестокой и нелепой национальной политикой коммунистов. Национализм подогревался всеобщим бесправием и нищетой советских народов. Которые порождают неприязнь ко всем, кого можно в них обвинить. Грубые формы национализма связаны и с падением культуры, деморализацией и общим ожесточением. Охватившими советских людей всех национальностей. Таковы были следствия комплексной политики КПСС. Результатом явился сокрушительный девятый вал, уничтоживший Советский Союз.
Евгений Трифонов «Памяти «решённого» вопроса», специально для «В кризис.ру». Опубликовано с сокращениями.
