Начало Продолжение Часть 3 Часть 4
Часть 5 Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9
Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть 14
О том, что отец в больнице, Матвею рассказал вернувшийся с позиций крёстный. Вздохнул, обнял мальчишку:
- Собирайся. Учебники возьми… поживёшь у нас. Девчонки рады будут. Тётя Катя ждёт, идём, сынок.
Матвей молча смотрел на крёстного. Покачал головой:
- Я дома буду… ждать папу.
В голосе крестника Турилин услышал Серёгину твёрдость…
Дома Катерина отругала мужа:
- Ну, как мальчишка один будет!
Валерка задумчиво смотрел на жену:
-Он справится. Знаешь, Кать, он – вылитый Сергей.
Не пошёл Матвей и к деду с бабушкой. Не мог уйти из своего дома – их с отцом дома. Мальчишке казалось, если он уйдёт, если дом их опустеет – с отцом может случиться что-то страшное… непоправимое. Приходил из школы, мыл полы, жарил картошку – чтобы дом слышал привычные запахи, чтобы всё оставалось – как прежде… чтобы нигде не образовалась пустота, в которую тут же могло войти неосознанное горе… Вечером звал Матроса – кот прибегал откуда-то из степи, где любил охотиться на полевых мышей. Прибегал послушно, словно всё понимал… В эти дни котяра даже наглость свою приуменьшил, не разбойничал и не хулиганил по соседским дворам, смотрел серьёзно и внимательно. Кота Матвей не стеснялся… Поздно ночью, когда все уроки были сделаны, Матвей, как маленький мальчишка, складывал руки – ладонь к ладони, смотрел на тёмное небо, на светящийся огоньками террикон, плакал и шептал:
- Помоги, Боженька, моему папе! Помоги, Боженька!..
Это Полина, когда узнала, что отец Матвея тяжело ранен и не приходит в себя в больнице, тихо, настойчиво сказала Матвею:
- Молись.
Молитв Матвей не знал, поэтому горячо повторял:
- Помоги, Боженька, моему папе!..
На сердце становилось спокойнее, и Матвей засыпал. А отец снился ему – то на берегу Донца, то поднимались они с отцом на старый террикон и смотрели на поезд, что зелёной змейкой убегал в счастливый Симферополь, и во сне так хорошо, тепло становилось от простой и весёлой всегдашней отцовской заботы, что Матвей просыпался в слезах…
Как-то после уроков забежала крёстная Матвея, Ольга Коршунова. Она, как и крёстный Валера Турилин, не раз звала мальчишку к себе, но Матвей отвечал, что останется дома. Сейчас крёстной понадобилась помощь: в доме что-то случилось со светом, а муж на смене, потом – на позицию… - И сколько сидеть без света – неизвестно, может, посмотришь, Матвей? Всё ж больше разбираешься, чем я!
- Через полчаса зайду, крёстная, – пообещал Матвей. – Полы вот домою.
Ольга грустно покачала головой.
Так получилось у них с отцом, что Матвей умел делать всё, что умел отец. А отец умел всё. Матвей взял инструменты, отправился к крёстной, пока не стемнело – дни поздней осенью совсем короткие.
- Посмотри, Матвей, посмотри, – крёстная вздохнула, присела на скамейку под окном рядом с зашедшей соседкой, тётей Таней.
Матвей вошёл в дом. Осмотрел счётчик, улыбнулся: всего-навсего перегорели пробки. В гараже у дяди Алексея быстро отыскал новые. Крёстная с соседкой негромко разговаривали под окном. Матвей менял пробки, посмеивался – слышал, о нём говорили.
- Смотри, как вырос мальчишка… и молодец какой, – говорила тётя Татьяна. – Время летит… а давно ли…
Матвей не расслышал – женщины говорили что-то про роддом. Показалось, что крёстная плачет…
- Ой, Танюша!.. Смотрю я на Матвея нашего… как же он на Гришу похож!
- Ну, и хорошо… хорошо, что на отца похож… а ведь и правда – от неё, от Софии, ничего не взял мальчишка… Вылитый твой брат двоюродный, Григорий… Шестнадцатый год уж миновал… после той аварии в шахте…
Матвей удивлённо прислушался к разговору женщин.
- Да, вот так вышло… Из родни я только осталась у мальчишки, тётка двоюродная… Хорошо ещё, что Сергей тоже Стрепетов – однофамильцы мы. И фамилия у мальчишки наша осталась… А Сергей молодец – смотри, какого сына вырастил! Мальчишка ему – роднее родного, слава Богу!
- А София? Так ни разу и не приехала? Она ж ещё в начале войны… с этим, как его?.. – Яриком во Львов вроде мотанула… получается, шестой год глаз не показывает… Сын вон вырос!..
- Что ты говоришь, Тань… Ты ж знаешь – она в роддоме заявление-отказ написала…
У Матвея почему-то потемнело в глазах… И он снова не расслышал слов крёстной.
За окном начинало темнеть. Матвей включил свет. Крёстная вошла в дом. Прижала к себе мальчишку, поцеловала в голову:
- Спасибо, крестничек! И тебе, и отцу твоему спасибо… Дай Бог, чтобы поправился скорее! Садись за стол, я вот пирожков напекла, сейчас чай налью!
Матвей сидел за столом, положил руки перед собой, молча рассматривал свои кулаки. Поднял на крёстную спокойный взгляд:
- А дальше?
Крёстная не поняла:
- Что – дальше, сынок?
- Что… дальше было? Ну… после роддома.
Ольга замерла: слышал мальчишка! Слышал всё, о чём они с Татьяной, две вороны, говорили…
Тихо заплакала.
- Матвей!..
-Расскажи, крёстная. – Матвей говорил совсем спокойно, но Ольгу поразила твёрдость в голосе мальчишки. И этой простой мужской твёрдости крестника она не смогла воспротивиться… Рассказывала, сама вспоминала… плакала
- Вот так и случилось, сынок, – Ольга вытирала слёзы. – Ночью взрыв в шахте случился. А на рассвете ты родился… на два месяца раньше срока. Маааленький такой ты был… совсем кроха, – Ольга снова заплакала. – А мать, София, молодой была… растерялась, что ли… Сергей из армии как раз вернулся. С самого детства они с Григорием, братом моим двоюродным, лучшими друзьями были… Ведь, сыночек ты мой… Григорий хотел, чтобы Серёга крёстным твоим стал. Так и сговаривались – я, сестра Гришина, крёстной тебе буду, а Сергей, школьный друг – крёстным… А вышло-то… видишь, как… Сергей тогда на коленях умолял Софию, чтобы замуж пошла за него… чтобы не оставила… – Ольга прерывисто, горько вздохнула – не оставила тебя, кроху, в роддоме. И с рук тебя не спускал… отец твой, Сергей. Кормил из бутылочки, купал… Рассказывали мужики, как со смены домой бежал… Ты прости меня, дуру… прости, сынок. Сергей сам хотел всё рассказать тебе… как постарше станешь. – Подвинула блюдо с пирожками: – Ты покушай-то, покушай… тёплые ещё… недавно из духовки.
Налила мальчишке горячего чаю, села напротив.
- Вот вроде бы на Григория ты похож… А и на Сергея тоже. Взглядом, характером… руками вот умелыми. Похожи вы с Сергеем… как родные.
- Пойду я, крёстная, – Матвей поднялся. – Мне ещё физику делать на завтра.
Ольга завернула пирожки, положила в пакет:
- Позавтракаешь.
Смотрела вслед мальчишке – и походка Серёгина… Шёл Матвей неторопливо, уверенно – как мужики, шахтёры здешние, ходят по своей земле…
Дома Матвей покормил Матроса. Решил задачи по физике. Подошёл к окну, сложил ладошки. В небо смотрел:
- Боженька, спаси моего папу… помоги… папе моему, чтобы он выздоровел… чтобы рана зажила. Помоги, Боженька…
То, что он услышал сегодня от крёстной, как-то не оставило особого следа в его сердце. Про маму… честно говоря, горько было узнать… обидно, что она, оказывается, не хотела его, сына своего… А папа… папа – самый родной, любимый… был, есть и будет – самым родным, любимым:
- Спаси, Боженька, моего папу!.. – шептал Матвей, глядя в сверкающее от мороза звёздное небо.
Что-то случилось тогда у них, взрослых… и в шахте случилась страшная авария, когда он, Матвей Стрепетов, появился на свет. Но папины руки – самые сильные, ласковые, надёжные, – Матвей, казалось, помнит с самого первого дня своего рождения. Заботу в папиных глазах Матвей тоже помнит с тех самых пор… Про остальное, что узнал сегодня от крёстной Оли, Матвей попробовал подумать… осмыслить, что услышал… но не получилось, и он просто не стал об этом думать.
-Помоги, Боженька, моему папе!..
И стыдно, стыдно… – Матвей сжимал голову руками: – Как стыдно!
Когда Мария Андреевна так доверчиво… беспомощно даже сказала… спросила:
- Я… полюбила… я люблю твоего отца… Это очень плохо?
Матвей тогда выскочил из кабинета математики… потому что слова Марии Андреевны вдруг прозвучали словами… Полины. Вечером он проводил Полину домой – они долго решали задачи по алгебре, готовились к контрольной, а когда уходил, расслышал её тихие-тихие слова:
- Люблю… я люблю тебя…
Оглянулся – Полина помахала ладошкой и быстро убежала во двор.
И уже дома, поздним вечером, когда ещё раз просматривал решённые задачи, Матвею вдруг неудержимо захотелось ответить Полинке:
- И я люблю… люблю тебя!
Он прикрыл глаза, шептал эти слова – люблю… тебя!.. – и знал, что любит её, синеглазую девчонку Польку Еремееву, любит её одну – с первого класса, как только увидел её на школьной линейке… и всегда будет любить только её. Но рана в его сердце ещё болела… и так не хотелось расставаться с мальчишеской любовью к самой лучшей на свете учительнице! Так не хотелось… понимать, что расставаться не с любовью надо… а со своим желанием этой любви… с надеждой на любовь… Как-то выходило, что любовь к Марии Андреевне оставляла его мальчишкой… А то, что он любил и любит – навсегда! – Полину, делало его взрослым… И, стараясь догнать, задержать уходящее детство – теперь Матвей точно знал: когда оно уходит, детство, так хочется его задержать… хотя лишь вчера так мечтал стать взрослым… – он отчаянно писал в тетради для контрольных работ по алгебре:
- Маша, я люблю тебя!..
И выскочил он из класса потому, что слова Марии Андреевны прозвучали Полинкиными словами… и потому, что вспомнились отцовские глаза… когда он на школьном крыльце дарил Марии Андреевне букет ромашек…
А когда Мария Андреевна уехала… отец повёз его на Донец… чтобы горе его мальчишеское развеять…
А теперь папа в больнице… Когда Матвей увидел его, растерялся: отец всегда был смуглым. Смеялся: и от солнца степного, луганского, и от уголька нашего! Сейчас лицо его было неузнаваемо бледным… голова забинтована, синие веки… Матвей держал его за руку, а папа так и не открыл глаза…
Продолжение следует…
Начало Продолжение Часть 3 Часть 4
Часть 5 Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9
Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть 14