Я считаю, что почти каждому человеку можно найти прототип в мире животных. Здесь не столько внешнее сходство имеет значение, сколько все человеческое существо целиком, и даже среда его обитания.
Например, вы никогда бы не сказали об одной моей соседке, что она крокодил. Ее рыхлое расползающееся тело совсем не походит на панцирь этого животного. Зато очень походит на болото. Болото вдруг всколыхнется, и среди вязкой жижи медленно проступят складчатые веки, в которых прячутся хищные зрачки. Глаза у соседки такой черноты, какой я не видела у самых смуглых цыганок. А между тем лицо у нее вполне европейское. Зовут ее Таисия.
В глазах Таисии таится вечный голод. «Жрать»! – кричат они, видя меня спускающейся по ступенькам. Она бы с удовольствием вонзила в меня свои крокодильи зубы, но гладкую рыбку так просто не ухватишь.
А вот сын ее просит жрать не психически, а уже натурально. Стучится к нам и не уходит, пока не дашь ему еды. Если еды нет, то «хотя бы кусок хлеба». Потом я вижу этот хлеб валяющимся на первом этаже в подъездной пыли. Зачем просил?
Не дашь хлеба – он спускается и стучит к своей матери, матеря ее на чем свет. Она приоткрывает дверь на маленькую щелку и отвечает ему тем же. Так они могут переругиваться битый час, поднимая на уши весь подъезд. А бывает, Таисия запирается и молчит, тогда сын обрушивает на ее дверь град ударов, отчего она давно уже стала похожа на мятую консервную банку. Стены всего подъезда сотрясаются (они у нас ветхие), и из его обвинительной речи мы узнаем о морально-этическом облике нашей соседки, женщины с пониженной социальной ответственностью. Впрочем, эту информацию мы давно заучили, и она больше не вызывает у нас интереса.
Сама Таисия тоже любит лупить в дверь кулаком, а то и ногой. Примерно раз в неделю она поднимается к нам на этаж и пытается достучаться до бабушки, наполовину выжившей из ума. С вечера бабушка забывает закрыть кран, а утром Таисию заливает вода. Воду начинают давать в пять, так что примерно в полшестого мы уже подскакиваем от ударов и воплей.
Так и живем, обходя друг друга. Вернее, я ее обхожу, а она меня, такое впечатление, что подкарауливает. Впрочем, я боюсь, что незаслуженно черню ее образ. Таисия, не в пример мне, любит заниматься общественно-полезным трудом, а именно – ухаживать за участком земли под моими окнами. По подбору растений и хаотичности их высадки это похоже, скорее, на неогороженный палисадник, но Таисия называет его «клумба». На этой клумбе среди цветов, кустов и странных веников она зачем-то посадила ель, которая очень быстро растет и скоро упрется мне в окно кухни. Дерево стоит близко от стены дома, и я очень хорошо представляю, как под завывание вьюги оно бьет ветками в стекла и крушит шифер на крыше. Одно такое дерево нам уже пришлось опилить, оно росло напротив спальни. Да и потом, ну зачем мне ёлка на теневой стороне?
Обо всем этом я молчу, откладывая проблему до ее окончательного созревания. Но Таисия не откладывает ничего. Например, вчера она обсуждала с бабушками на лавочке вопрос, зачем моя собака ходит по клумбе. Тут не буду оправдываться, Флопик действительно проходит по ней, когда идет гулять. Подчеркну, он не гадит там, на это жалоб нет, а именно проходит между цветами, нюхая их. Это возмущает Таисию, она считает, что собака не должна себя так вести.
Иногда мне кажется, что Таисию опасаюсь не только я, но весь подъезд. Она сидит на лавочке вольготно, как председатель, в единственном лице, а пять других бабушек теснятся на лавочке напротив. Они робко поддакивают ей. Я смотрю на эту сцену из балконного окна, дверь балкона открыта, и мне очень хорошо слышно, что говорят. В конце собрание (под давлением председательши) приходит к выводу, что надо мне всё высказать.
А я собираюсь на фитнес. Муж, услышав их разговор, советует: «Не ходи мимо них, обойди». Я сказала, что обходить никого не собираюсь. «Обойди вокруг дома, обойди, они тебя зацепят»! Но неужели мне придется жить, прячась в собственном дворе?
Еще на подходе к лавочкам я ловлю ее алчущий взгляд. Чего он алчет, какой добычи? В зрачках пузырится черная магма, я почти слышу, как она клокочет.
- Юля… - произносит крокодил недобро.
Я делаю вид, что не вижу его.
- Юля… Юля, Юля!
В этот момент я миную крокодила в совершенном молчании.
- К тебе обращаются! – мне кажется, я слышу за спиной лязг зубов.
Я ухожу все дальше, чувствуя, как когтистые лапы пытаются схватить меня, но хватают лишь воздух. Отойдя шагов на десять, я вздрагиваю. Мой слух разрезает отчаянный крик, его слышит, наверное, весь квартал. Он идет из самого нутра, из животного чрева, - это стон о потерянной пище, которая приближает смерть:
- Ах ты заррраза-а-а-а!