52. Кто был смертным отцом Иисуса Христа?

Дорогие друзья!

Вы опять очень сильно удивитесь, если дочитаете эту статью до конца. Но обо всём по порядку.

10 ноября 2024 года вышел в свет первый том моей 4-х томной книги "История происхождения многонационального народа российского". Он охватывает период с момента возникновения Хомо сапиенс и до прихода предков многих россиян к берегам Финского залива примерно 5400 лет назад, когда они образовали культуру "тысяч кораблей". Книгу можно приобрести непосредственно в московском издательстве "Академический проект" (1220 руб.) или в OZON (1400 руб.). Первые 40 страниц первого тома посвящены доказательству внешнего воздействия на ДНК Хомо сапиенс примерно 88-68 тысяч лет назад, которое произошло одновременно на территории Африки и Индии.

Во время этой нашей встречи предлагаю очень осторожно решить теперь ещё одну очень сложную головоломку - проблему происхождения Иисуса Христа. Кто была Его Мать - Богородица - довольно подробно описано во всех Евангелиях Нового завета. Также во всех Евангелиях было довольно подробно описано кто был отчимом Иисуса. В Евангелиях от Матфея и Луки даже была дана подробная родословная происхождения предков Иосифа по отцовской линии вплоть до Адама.

А вот кто был смертным отцом Иисуса, до сих пор неизвестно. Можно ли с помощью древних письменных источников найти ответ на этот непростой вопрос? Оказывается, всё-таки можно. Но обо всём по порядку.

Начнём наши исторические поиски прежде всего с первого и самого важного вопроса: Иисус Христос - это историческая личность или просто выдумка каких-то древних фантазёров? Ведь и сегодня мы очень часто сталкиваемся с различного рода проходимцами или душевнобольными людьми, которые называют себя детьми или посланниками самого Бога.

Поэтому, теоретически, вполне возможно предположить, что Иисус Христос мог быть выдуман первыми апостолами христианской церкви для утверждения своей необычной святости и увеличения своей паствы. Тем более, что все Евангелии Нового завета были написаны различными авторами через несколько десятилетий после того, как Христос якобы вознёсся на небо.

Однако Христа упоминали не только строки Евангелий, но также и некоторые древние римские историки. Среди них, например, и такой известный многим историк как Корнелий Тацит. В своём главном научном труде "Анналы", в книге 15, в параграфе 44 он оставил такие строки:

"И вот Нерон, чтобы побороть слухи, приискал виноватых и предал изощрённейшим казням тех, кто своими мерзостями навлёк на себя всеобщую ненависть и кого толпа называла христианами. Христа, от имени которого происходит это название, казнил при Тиберии прокуратор Понтий Пилат; подавленное на время это зловредное суеверие стало вновь прорываться наружу, и не только в Иудее, откуда пошла эта пагуба, но и в Риме, куда отовсюду стекается всё наиболее гнусное и постыдное и где оно находит приверженцев. Итак, сначала были схвачены те, кто открыто признавал себя принадлежащими к этой секте, а затем по их указаниям и великое множество прочих, изобличённых не столько в злодейском поджоге, сколько в ненависти к роду людскому."

Из этих строк явно следует, что Корелий Тацит упоминал Христа не как последователь его учения, не как его сторонник, а, наоборот, как его ярый противник, как человек откровенно ненавидящий тогдашних христиан. И тем не менее, строки этого римского историка как раз и подтверждают историчность Иисуса Христа и его распятие, произошедшее во времена Тиберия по повелению прокуратора Понтия Пилата. Всё в точности сходится с текстом Евангелий!

Поэтому утверждать сегодня, что никакого Иисуса Христа никогда отродясь не было, это просто нелепо. Он был и прожил именно ту земную жизнь, которая подробно описана в Евангелиях.

Однако в этих же Евангелиях вроде бы нет ни слова о том, кто был смертным отцом Иисуса. Только утверждается, что его мать Мария зачала Иисуса от Духа Святого.

"...по обручении Матери Его Марии с Иосифом, прежде нежели сочетались они, оказалось, что Она имеет во чреве от Духа Святого".

(Евангелие от Матфея. 1.18)

"В шестой же месяц послан был Ангел Гавриил от Бога в город Галилейский, называемый Назарет, к Деве, обручённой мужу, именем Иосифу, из дома Давидова; имя же Деве: Мария. Ангел, войдя к Ней, сказал: радуйся, Благодатная! Господь с Тобою; благословенная Ты между жёнами. Она же, увидев его, смутилась от слов его и размышляла, что бы это было за приветствие. И сказал ей Ангел: не бойся, Мария, ибо Ты обрела благодать у Бога; и вот, зачнёшь во чреве, и родишь Сына, и наречёшь Ему имя: Иисус. Он будет велик и наречётся Сыном Всевышнего, и даст Ему Господь Бог престол Давида, отца Его; и будет царствовать над домом Иакова вовеки, и Царству Его не будет конца. Мария же сказала Ангелу: как будет это, когда Я мужа не знаю? Ангел сказал ей в ответ: Дух Святый найдёт на Тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя; посему и рождаемое Святое наречётся Сыном Божиим."

(Евангелие от Луки. 1.26-35)

В этих строках прежде всего надо обратить внимание на то, что зачатие Иисуса произошло после обручения Марии с Иосифом, но ещё до встречи Её со своим будущим мужем на брачном ложе. Пикантная, так сказать, история.

Причём подобная история происхождения некоторых героев древности нередко встречается, например, и в более древних греческих преданиях, когда некоторые молодые девицы ещё до замужества рожали детей якобы от того или иного бога. Чаще всего от Зевса. Поэтому и взятки гладки. Никакой ответственности молодые девы якобы не могут нести. Во всём ведь виноваты боги, а не тогдашние настойчивые мужчины, окружающие соблазнительных молодых красавиц как пчёлы вокруг мёда. Вот и в случае с Марией эта традиция вроде бы повторяется.

Хотя есть и небольшое отличие. В Евангелиях от Матфея и от Луки непосредственным персонажем, вступившим с девственницей Марией в половую связь, называется не сам Бог, как это часто случалось в греческих преданиях, а некий Дух Святой. Причём этот Дух якобы получил благословение от самого Всевышнего.

Кто же конкретно мог выступать в образе Духа Святого, посланного Всевышним?

Для поиска ответа на этот вопрос вначале вспомним Отца Истории Геродота. Вот что он писал, например, о городе, который имел довольно необычное название Бабилон (Вавилон), то есть город Бабьего Лона.

«178… В Ассирии есть много и других больших городов, но самым знаменитым и наиболее могущественным городом… был Бабилон. Построен Бабилон вот как. Лежит он на обширной равнине, образуя четырёхугольник. Каждая сторона которого 120 стадий длины. Окружность всех четырёх сторон города составляет 480 стадий. Бабилон был не только очень большим городом, но и самым красивым из всех городов, которых я знаю. Прежде всего город окружён глубоким, широким и полным водой рвом, затем идёт стена шириной в 50 царских локтей, а высотой в 200. Царский же локоть на 3 пальца больше обыкновенного…

179… Лишь только выкопали ров, то взятую оттуда землю стали употреблять для выделки кирпича. Изготовив достаточное количество сырых кирпичей, обжигали их в печах. Вместо цемента строители пользовались горячим асфальтом и через каждые тридцать рядов кирпича закладывали между камнями камышёвые плетёнки. Сначала таким образом укрепили края рва, а затем и саму стену. На верху стены по краям возвели по две одноэтажные башни, стоящие друг против друга. Между башнями оставалось пространство, достаточное для проезда четвёрки лошадей. Кругом на стене находилось 100 ворот целиком из меди [в том числе их косяки и притолоки]...

180. Таким-то образом были возведены стены Бабилона. Город же состоит из двух частей. Через него протекает река по имени Евфрат, берущая начало в Армении. Эта большая, глубокая и быстрая река впадает в Красное море. По обеим сторонам реки стена, изгибаясь, доходит до самой реки, а отсюда по обоим берегам идёт стена из обожжённых кирпичей. Город же сам состоит сплошь из трёх- и четырёхэтажных домов и пересечён прямыми улицами, идущими частью вдоль, а частью поперёк реки. На каждой поперечной улице в стене вдоль реки было столько же маленьких ворот, сколько и самих улиц. Ворота эти были также медные и вели к самой реке.

181.Эта [внешняя] стена является как бы панцирем города. Вторая же стена идёт внутри первой, правда ненамного ниже, но уже неё. В середине каждой части города воздвигнуто здание. В одной части царский дворец, окружённый огромной и крепкой стеной; в другой – святилище Зевса Бела с медными вратами, сохранившимися ещё до наших дней. Храмовый священный участок – четырёхугольный, каждая сторона его длиной в 2 стадии. В середине этого храмового участка воздвигнута громадная башня, длиной и шириной в 1 стадию. На этой башне стоит вторая, а на ней – ещё башня, в общем восемь башен – одна на другой. Наружная лестница ведёт наверх вокруг всех этих башен. На середине лестницы находятся скамьи, должно быть, для отдыха. На последней башне воздвигнут большой храм. В этом храме стоит большое, роскошно убранное ложе и рядом с ним золотой стол. Никакого изображения божества там, однако, нет. Да и ни один человек не проводит здесь ночь, за исключением одной женщины, которую, по словам халдеев, жрецов этого бога, бог выбирает себе из всех местных женщин.

182. Эти жрецы утверждают (я, впрочем, этому не верю), что сам бог иногда посещает храм и проводит ночь на этом ложе».

(Геродот. История. Книга первая. Клио. Фрагменты 178-182)

Бабилон

Согласно этим строкам древнего греческого историка получается, что самый главный храм большого города, носящего необычное название Бабилон, был построен только для священного ложа, на котором иногда происходило необычное соитие Бога и местной женщины (бабы), избранной специально для этой цели. Скорее всего, это могла быть какая-нибудь непорочная местная красавица. Очередная, так сказать, королева красоты (баба) Бабилона!

После подробного описания города и храма, которое оставил нам историк Геродот, теперь, наверное, всем понятно почему Бабилон носил такое странное название. Всем теперь понятно какое именно лоно имелось в виду в этом городе - лоно святой непорочной девы (бабы), которую избирали на общем собрании и потом долго вели за руку вверх по многочисленным ступеням, огибая вначале все восемь башен, построенных одна над одной, а потом и в храм, построенный на самом верху башен.

Здесь эту непорочную деву укладывали на священное ложе и оставляли на всю ночь. После этого она оставалась одна в трепетном ожидании сошествия Бога. И вот, якобы к ней в течение ночи приходил сам Бог. Наверное, это был кто-то из жрецов в обличие Бога, а не случайный прохожий. Хотя не исключено, что на ложе к избранной деве в течение всей длинной ночи в образе Бога могли приходить даже несколько жрецов. И таким образом ночью происходило священное ритуальное зачатие какого-то необычного ребёнка. Скорее всего, он потом мог становиться одним из следующих жрецов Бабилона. Хотя это и не обязательно.

Между прочим весь мир называет выше упомянутый город Бабилоном, но только в России его именуют Вавилоном. Почему? Наши священники стесняются его настоящего названия?

Кстати, подобное необычное соитие иногда наблюдалось и в древнем Египте, когда сёстры Фараонов, чтобы избежать кровосмешения, вступали в ритуальную половую связь со жрецами и именно от них рожали следующих наследников престола.

Фридрих Энгельс в своё время подробно описывал, как естественным образом могли постепенно возникнуть подобные ритуальные половые связи непорочных девушек и жрецов.

"У некоторых народов бывает, что старшие мужчины, вожди, колдуны-жрецы используют общность жён в своих интересах и монополизируют для себя большинство женщин; но за это они должны в определённые праздники и во время больших народных собраний допускать вновь ранее существовавшую общность и позволять своим жёнам наслаждаться с молодыми людьми. Целый ряд примеров таких периодических сатурналий, когда на короткий срок вновь вступает в силу старое свободное половое общение, приводит Вестермарк на стр. 28-29 своей книги: у племён хо, сантал, панджа и котар в Индии, у некоторых африканских народов и т.д..."

Потом наступил следующий период, когда:

"...женщина откупается от существовавшей в древние времена общности мужей и приобретает право принадлежать только одному мужчине. Этот выкуп состоит в ограниченном определёнными рамками обычае отдаваться посторонним: бабилонские женщины должны были раз в год отдаваться мужчинам в храме Милитты; другие народы Передней Азии посылали своих девушек на целые годы в храм Анаитис, где они должны были предаваться любви со своими избранниками, прежде чем получить право на вступление в брак; подобные обычаи, облечённые в религиозную оболочку, свойственны почти всем азиатским народам, живущим между Средиземным морем и Гангом. Искупительная жертва, играющая роль выкупа, становится с течением времени всё легче...

"Ежегодно повторявшееся принесение этой жертвы уступает место однократной повинности, гетеризм матрон уступает место гетеризму девушек;
вместо того, чтобы практиковать его во время брака, им занимаются до брака;
вместо того, чтобы отдаваться без разбору всякому, отдаются только определённым лицам".

(Ф. Энгельс. Происхождение семьи, частной собственности и государства. Раздел II. Семья).

Очевидно, что в конечном итоге выше названными определёнными лицами, имеющими исключительное первоочередное право вступать в половые отношения с молодыми девственницами перед их вступлением в брак, становились только жрецы особых храмов. Что фактически и наблюдал Геродот в главном храме Бабилона. Поэтому всё развивалось естественным образом от дикости и варварства к особому религиозному ритуалу.

Но как же фактически могло происходить ритуальное половое соитие девы Марии с мужчиной до брака, до супружеского ложа?

Выше, в Евангелии от Марка мы уже могли прочитать, что Ангел Гавриил пришёл к Марии только после того, как Она была уже обручена с Иосифом, но ещё не ложилась на брачное ложе, не вступала с ним в половую связь. Следовательно, Ей тоже предстояло отдать выше упомянутый долг или выкуп.

Ангел подсказывал, каким образом Ей придётся совершить однократную повинность перед вступлением в брак. Ей придётся вступить в половую связь с Духом Святым, то есть, скорее всего, с каким-то святым человеком, то есть с каким-то тогдашним жрецом.

С каким же жрецом Мария могла вступить в такую ритуальную половую связь перед заключением брака? Жрецов, конечно, тогда могло быть много. Но известно, что в те годы среди евреев было три совершенно разных религиозных течения: фарисеи, саддукеи и ессеи.

Вот как строки Евангелия от Матфея описывают встречу Иоанна Крестителя, близкого родственника Марии, с фарисеями и саддукеями:

"Увидев же Иоанн многих фарисеев и саддукеев, идущих к нему креститься, сказал им: порождения ехидны! кто внушил вам бежать от будущего гнева? сотворите же достойный плод покаяния и не думайте говорить в себе: "отец у нас Авраам", ибо говорю вам, что Бог может из камней сих воздвигнуть детей Аврааму. Уже и секира при корне дерев лежит: всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь. Я крещу вас в воде в покаяние, но Идущий за мною сильнее меня; я не достоин понести обувь Его; Он будет крестить вас Духом Святым и огнём..."

(Евангелие от Матфея. 3. 7-12)

Согласно этим строкам Евангелия явно следует, что Иоанн Креститель не был ни фарисеем, ни саддукеем. Следовательно, он сам относился к секте именно ессеев.

Кто же были эти ессеи?

Вот что писал о них древний римский историй Плиний Старший:

«К западу от Асфальтова озера (то есть Мёртвого моря - Б.П.), но в достаточном отдалении от берега, чтобы избежать вредных испарений моря, проживают ессены – племя уединённое и наиболее удивительное из всех во всём мире: у них нет ни одной женщины, они отвергают плотскую любовь, не знают денег и живут среди пальм. Изо дня в день число их увеличивается, благодаря появлению толпы утомлённых жизнью пришельцев, которых волны фортуны влекут к обычаям ессенов. Таким образом, хотя этому и трудно поверить, в течение тысяч поколений существует вечный род, в котором никто не рождается, ибо отвращение к жизни среди других людей способствует увеличению их числа».

А вот что писал о них Иосиф Флавий, другой древний римский историк, но уже иудейского происхождения ещё в 1-м веке до н.э. в своей книге «Иудейская война». Ведь в молодости он целый год провёл среди ессеев и был послушником у одного пустынника-ессея по имени Банна. Поэтому хорошо знал то, о чём писал:

«Это секта (ессеев - Б.П.), образ жизни которой устроен по образцу школы греческого мудреца Пифагора».

«Существуют именно у иудеев троякого рода философские школы: одну образуют фарисеи, другую – саддукеи, третью – те, которые, видно, преследуют особенную святость, так называемые ессеи. Последние также рождённые иудеи, но ещё больше, чем другие, связаны между собою любовью. Чувственных наслаждений они избегают, как греха, и почитают величайшей добродетелью умеренность и поборение страстей. Супружество они презирают, зато они принимают к себе чужих детей в нежном возрасте, когда они ещё восприимчивы к учению, обходятся с ними, как со своими собственными, и внушают им свои нравы. Этим, впрочем, они отнюдь не хотят положить конец браку и продолжению рода человеческого, а желают только оградить себя от распутства женщин, полагая, что ни одна из них не сохраняет верность к одному только мужу своему".

Скорее всего, они точно также с ранних лет в отрыве от семьи воспитывали и юного Иисуса.

"Они презирают богатство, и достойна удивления у них общность имущества, ибо среди них нет ни одного, который был бы богаче другого. По существующему у них правилу, всякий, присоединяющийся к секте должен уступать своё состояние общине; а потому у них нигде нельзя видеть ни крайней нужды, ни блестящего богатства – все, как братья, владеют одним общим состоянием, образующимся от соединения в одно целое отдельных имуществ каждого из них. Употребление масла они считают недостойным, и если кто из них помимо своей воли бывает помазан, то он утирает своё тело, потому что в жесткой коже они усматривают честь, точно также и в постоянном ношении белой одежды. Они выбирают лиц для заведывания делами общины, и каждый без различия обязан посвятить себя служению всех.

Они не имеют своего отдельного города, а живут везде большими общинами. Приезжающие из других мест, члены ордена могут располагать всем, что находится у их братьев, как своей собственностью, и к сочленам, которых они раньше никогда не видели в глаза, они входят, как к старым знакомым. Они поэтому ничего решительно не берут с собою в дорогу, кроме оружия для защиты от разбойников. В каждом городе поставлен общественный служитель специально для того, чтобы снабжать иногородних одеждой и всеми не-обходимыми припасами. Костюмом и всем своим внешним видом они производят впечатление мальчиков, находящихся ещё под строгой дисциплиной школьных учителей. Платье и обувь они меняют лишь тогда, когда прежнее или совершенно разорвалось или от долгого ношения сделалось негодным к употреблению. Друг другу они ничего не продают, и друг у друга ничего не покупают, а каждый из своего даёт другому то, что тому нужно, равно как получает у товарища всё, в чём сам нуждается, даже без всякой взаимной услуги каждый может требовать необходимого от кого ему угодно.

Своеобразен также у них обряд богослужения. До восхода солнца они воздерживаются от всякой обыкновенной речи; они обращаются тогда к солнцу с известными древними по происхождению молитвами, как будто испрашивать его восхождения. После этого они отпускаются своими старейшинами, каждый к своим занятиям. Поработавши напряженно до пятого часа, они опять собираются в определённом месте, опоясываются холщёвым платком и умывают себе тело холодной водой. По окончании очищения они отправляются в своё собственное жилище, и очищенные, словно в святилище, вступают в столовую. Здесь они в строжайшей тишине усаживаются вокруг стола, после чего пекарь раздаёт всем по порядку хлеб, а повар ставит каждому посуду с одним единственным блюдом. Священник открывает трапезу молитвой, до которой никто не должен дотронуться к пище; после трапезы он опять читает молитву. Как до, так и после еды они славят Бога, как дарителя пищи. Сложив с себя затем свои одеяния, как священные, они снова отправляются на работу, где остаются до сумерек. Тогда они опять возвращаются и едят тем же порядком. Если случайно являются чужие, то они участвуют в трапезе. Крик и шум никогда не оскверняют места собрания: каждый предоставляет другому говорить по очереди. Тишина, царящая внутри дома, производит на наблюдающего извне впечатление страшной тайны; но причина этой тишины кроется собственно в их всегдашней воздержности, так как они едят и пьют только до утоления голода или жажды.

Все действия совершаются ими не иначе как по указаниям лиц стоящих во главе их; только в двух случаях они пользуются полной свободой: в оказании помощи и в делах милосердия. Каждому предоставляется помогать людям, заслуживающим помощи, во всех их нуждах и раздавать хлеб неимущим. Гнев они проявляют только там, где справедливость этого требует, сдерживая, однако, всякие порывы его. Они сохраняют верность и стараются распространять мир. Всякое произнесённое ими слово имеет больше веса, чем клятва, которая ими вовсе не употребляется, так как само произнесение её они порицают больше, чем её нарушение. Они считают потерянным человеком того, которому верят только тогда, когда он призывает имя Бога. Преимущественно они посвящают себя изучению древней письменности, изучая, главным образом, то, что целебно для тела и души; по тем же источникам они знакомятся с кореньями, годными для исцеления недугов, и изучают свойства минералов.

Кто уличается в тяжких грехах, того исключают из ордена; но исключённый часто погибает самым несчастным образом. Связанный присягой и привычкой, такой человек не может принять пищу от не собрата – он вынужден, поэтому, питаться одной зеленью, истощается, таким образом; и умирает от голода. Вследствие этого они часто принимали обратно таких, кто лежал уже при последнем издыхании, считая мучения, доводившие провинившегося близко к смерти, достаточной карой за его прегрешения.

Очень добросовестно и справедливо они совершают правосудие. Для судебного заседания требуется по меньшей мере сто членов. Приговор их не отменим. После Бога они больше всего благоговеют пред именем законодателя: кто хулит его, тот наказывается смертью. Повиноваться старшинству и большинству они считают за долг и обязанность, так что если десять сидят вместе, то никто не позволит себе возражать против мнения девяти. Они остерегаются плевать пред лицом другого или в правую сторону.

По времени вступления в братство, они делятся на четыре класса; причём младшие члены так далеко отстоят от старших, что последние, при прикосновении к ним первых, умывают своё тело, точно их осквернил чужеземец. Они живут очень долго. Многие переживают столетний возраст. Причина, как мне кажется, заключается в простоте их образа жизни и в порядке, который они во всём соблюдают.

Удары судьбы не производят на них никакого действия, так как всякие мучения они побеждают силой духа, а смерть, если только она сопровождается славой, они предпочитают бессмертию.

Война с римлянами представила их образ мыслей в надлежащем свете. Их завинчивали и растягивали, члены у них были спалены и раздроблены; над ними пробовали все орудия пытки, чтобы заставить их хулить законодателя или отведать запретную пищу, но их ничем нельзя было склонить ни к тому, ни к другому. Они стойко выдерживали мучения, не издавая ни единого звука и не роняя ни единой слезы. Улыбаясь под пытками, посмеиваясь над теми, которые их пытали, они весело отдавали свои души в полной уверенности, что снова их получат в будущем".

Точно также вели себя и самые первые христиане.

"Они именно твёрдо веруют, что, хотя тело тленно и материя не вечна, душа же всегда остаётся бессмертной; что, происходя из тончайшего эфира и вовлечённая какой-то природной пленительной силой в тело, душа находится в нём как бы в заключении; но как только телесные узы спадают, она, как освобождённая от долгого рабства, весело уносится в вышину.

Подобно эллинам они учат, что добродетельным назначена жизнь по ту сторону океана – в местности, где нет ни дождя, ни снега, ни зноя, а вечный, тихо приносящийся с океана нежный и приятный зефир. Злым же, напротив того, они отводят мрачную и холодную пещеру, полную беспрестанных мук. Бессмертие души, прежде всего, само по себе составляет у ессеев весьма важное учение, а затем они считают его средством для поощрения к добродетели и предостережения от порока.

Они думают, что добрые, в надежде на славную посмертную жизнь, сделаются ещё лучшими; злые же будут стараться обуздать себя из страха пред тем, что если даже их грехи останутся скрытыми при жизни, то, по уходе в другой мир, они должны будут терпеть вечные муки. Этим своим учением о душе, ессеи неотразимым образом привлекают к себе всех, которые только раз вкусили их мудрость.

Существует ещё другая ветвь ессеев, которые в своём образе жизни, нравах и обычаях совершенно сходны с остальными, но отличаются своими взглядами на брак. Они полагают, что те, которые не вступают в супружество, упускают важную часть человеческого назначения – насаждение потомства; да и всё человечество вымерло бы в самое короткое время, если бы все так поступали. Они же испытывают своих невест в течение трёх лет и, если после трёхкратного очищения убеждаются в их плодородности, они женятся на них. В период беременности их жён они воздерживаются от супружеских сношений, чтобы доказать, что они женились не из-за похотливости, а только с целью достижения потомства. Жены их купаются в рубахах, а мужчины в передниках».

Можно обратить внимание на то, что секта ессеев прежде всего была похожа на школу Пифагора. Вероятно, именно в этой школе первые ессеи и учились когда-то. В другой своей книге «Иудейские древности» Иосиф Флавий добавлял:

«Учение ессеев требует всё предоставлять на волю Божию; они признают бессмертие душ и считают стремление к справедливости высшею целью. В храм они доставляют пожертвования, но сами они не занимаются жертвоприношениями, признавая другие способы очищения более целесообразными. Поэтому им запрещён доступ в общий храм, и они совершают своё богослужение отдельно. Впрочем, это наилучшие люди, которые всецело отдаются земледельческому труду".

Получается, что по мнению Иосифа Флавия, ессеи были тогда самыми лучшими людьми! Также Флавий писал о том, что царь придерживался того же мнения:

"царь так глубоко чтил ессеев и считал их выше прочих людей".

"Достойно удивления то чувство справедливости у них, которое они, помимо всех прочих народов, ставят не ниже добродетели и которого не знают ни греки, ни другие народы. Это столь в них развитое чувство укоренилось у них не со вчерашнего дня, а издревле, и в силу его они не препятствуют никому жить со всеми общею, равною жизнью: имущество у них общее, и богач пользуется у них не большим, чем ничего не имеющий бедняк.

Они не имеют ни жён, ни рабов, полагая, что женщины ведут лишь к несправедливостям, а вторые подают повод к недоразумениям. Живя сами по себе, они услуживают друг другу.

Для заведования доходами и плодами земли они с помощью голосования избирают наиболее достойных лиц из священнического сословия; последние и должны заботиться о доставлении хлеба и прочих съестных припасов. Они живут все одинаково и наиболее подходят к тем дакийским племенам, которые носят название ПОЛИСТОВ».

Последнее утверждение Иосифа Флавия вызывает удивление. Получается, что во всей Европе, Африке и в Азии только какое-то племя полистов больше всего походило на ессеев. Но кто такие эти полисты, которые во времена Иосифа Флавия жили не в Иудее и не в Сирии, а рядом с даками у берегов Дуная?

Согласно русским летописям, имя полистов носила позднее только одна женщина. Это была Полиста, дочь Руса и Поруссии, то есть дочь того самого Руса, который примерно в 521 году основал на южном берегу озера Ильмень город, который и сегодня носит название Старая Русса.

Имя матери Полисты указывает на то место, откуда Рус со своим родом пришёл к озеру Ильмень. Он пришёл из Пруссии Восточной.

С другой стороны имя её матери позволяет предположить её родство с тем Прусом, который появился в Восточной Пруссии ещё в 1-м веке н.э. и всегда считался предком Рюрика. И, наконец, имя матери Полисты указывает на тех Прусиев, которые в ещё более древние века царили в такой стране, как Вифиния. Тем самым может возникнуть мысль о том, что полисты ранее могли жить в этой самой Вифинии.

В любом случае полисты жили на Дунае гораздо ближе к школе Пифагора, чем ессеи. Поэтому вполне можно предположить, что движение ессеев могло возникнуть в Иудее под влиянием каких-то представителей этого племени полистов или их более древних предков, которые тоже увлекались учением Пифагора и которые покинули Балканы и оказались на Ближнем Востоке.

Итак мы с вами, дорогие друзья, установили, что Иоанн Креститель, скорее всего, тоже был ессеем. Причём он был в этой секте одним из её жрецов. Что ещё известно об Иоанне Крестителе?

В Евангелиях прямо были написаны строки о том, он был близким родственником девы Марии. Поэтому Мария, вероятно по наставлению Иоанна Крестителя шла исполнить свою веками установленную прежде обязанность или выкуп перед вступлением в брачные отношения со своим мужем Иосифом, скорее всего, в секту ессеев. Однако сам Иоанн Креститель не мог вступить в половые отношения с Марией. Ведь они были близкими родственниками. Это мог совершить только второй жрец этой секты. Нам пока неизвестно его имя, но именно он и мог выступить перед Марией в образе Духа Святого.

Так ли это было?

Подтверждение этому предположению можно найти в Коране, в суре 19 Марйам, строки 16-22.

"И вспомни в писании Марйам. Вот она удалилась от своей семьи в место восточное и устроила себе пред ними завесу. Мы отправили к ней Нашего духа, и принял он пред ней обличие СОВЕРШЕННОГО человека. Она сказала: "Я ищу защиты от тебя у Милосердного, если ты богобоязен. Он сказал: "Я только посланник Господа твоего, чтобы даровать тебе мальчика чистого". Она сказала: "Как может быть у меня мальчик? Меня не касался человек, и не была я распутницей". Он сказал: "Так сказал твой Господь: "Это для меня легко. И сделаем Мы его знамением для людей и Нашим милосердием". Дело это решено". И понесла она его и удалилась с ним в далёкое место".

Следует вспомнить, что в секте ессеев (в Кумранской общине) совершенным человеком назывался именно жрец. Именно он, как написано в Коране, выступил в роли того самого духа. Поэтому такой жрец и вошёл под завесу к Марйам. Здесь в маленькой палатке и случилось ритуальное соитие жреца и непорочной девы. Ведь рядом не было того древнего храма, описанного Геродотом. После такого соития Мария исполнила свой установленный древними обычаями долг и вернулась домой. Причём подобные обычаи наблюдались на Ближнем Востоке и позднее, даже во времена Фридриха Энгельса.

Лично у меня после всего сказанного теперь, с одной стороны, возникает по отношению к Марии чувство глубокого сострадания. Ведь Ей в младые годы тоже пришлось покинуть свой дом и направиться исполнять установленный древними обычаями долг, выкуп для того, чтобы после его исполнения стать законной супругой Иосифа.

С другой стороны, мы должны быть благодарны Ей за то, что именно Она родила необыкновенного богочеловека - Иисуса.

Кто же был тем вторым жрецом в секте ессеев, кто был соратником Иоанна Крестителя, как его звали, к какому роду-племени он относился?

В Евангелие от Матфея мы читаем:

"Когда же Иисус родился в Вифлееме Иудейском во дни царя Ирода, пришли в Иерусалим волхвы с востока и говорят: где родившийся Царь Иудейский? Ибо мы видели звезду Его на востоке и пришли поклониться ему".

(Евангелие от Матфея. 2. 1-2.)

"[И] се, звезда, которую видели они на востоке, шла перед ними, как наконец пришла и остановилась над местом, где был Младенец. Увидев же звезду, они возрадовались радостью весьма великою, и войдя в дом, увидели Младенца с Мариею, Матерь Его, и, пав, поклонились Ему; и, открыв сокровища свои, принесли Ему дары: золото, ладан и смирну. И получив во сне откровение не возвращаться к Ироду, иным путём отошли в страну свою."

(Евангелие от Матфея. 2. 9-12)

Волхвами-мудрецами называли тогда халдеев, которые жили к востоку от Иерусалима, то есть там же, куда ходила Мария исполнять свой долг. Именно эти халдеи, а не какие-то иудеи пришли в дом Марии как раз в день рождения Иисуса. Следовательно, им заранее было известно и время рождения Иисуса, и место, где это могло произойти. Время рождения они могли знать по дате ритуального соития жреца и Марии. Место жительства Марии при рождении Иисуса они могли узнать с помощью Иоанна Крестителя, ближайшего родственника Марии.

Поэтому смертным отцом Иисуса, скорее всего, был тот жрец, который был одного рода-племени именно с этими халдеями, а не с иудеями.

Какое же имя он мог носить?

Опять не будем гадать, а обратимся непосредственно к самой Библии.

"Придя же в страны Кесарии Филипповой, Иисус спрашивал учеников Своих: за кого люди почитают Меня, Сына Человеческого? Они сказали: одни за Иоанна Крестителя, другие за Илию, а иные за Иеремию, или за одного из пророков. Он говорит им: а вы за кого почитаете меня? Симон же Пётр, отвечая, сказал: Ты - Христос, Сын Бога Живаго. Тогда Иисус сказал ему в ответ: блажен ты, Симон, сын Ионин, потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой, сущий на небесах..."

(Евангелие от Матфея. 16. 13-17)

Здесь Кесария Филиппова, это город в Палестине возле горы Ермон. Сидоняне называли её горой Сирион. Сходное название всегда носила и страна Сирия, которая располагалась у этой горы. Именно возле этой горы и был Иисус назван впервые не кем-нибудь, а Христом. Причём это прозвание Иисуса было открыто не в результате фантазии Симона, а в результате знания, полученного непосредственно от Отца Иисуса. Так Иисус впервые публично стал называться Христом.

При этом мы видим, что даже сам Иисус называет себя не кем-нибудь, а Сыном Человеческим, то есть сыном вполне реального земного человека, а вовсе не сыном бестелесного Духа. Неужели христиане, утверждающие иное, забыли эти важные слова Иисуса?

Надо заметить, что в первые века прозвище Иисуса звучало несколько иначе, а именно Хрестус. Но слово Христос или Хрестус - не иудейское, а греческое. Поэтому получается, что непосредственным смертным отцом Иисуса был некий человек, халдей, жрец, который мог носить греческое имя Христос, а точнее - Хрестус.

При этом Симон назвал Иисуса сыном Бога Живого, а не Бога Небесного, Всевышнего. Но таким живым Богом на земле мог представляться только какой-нибудь выдающийся жрец, о котором Симон узнал в Кесарии Филипповой. Вероятно, именно этот жрец и носил греческое имя Хрестус. Но человек, носящий такое имя, не мог быть иудеем по определению. Он мог иметь какое-то другое происхождение, связанное, скорее всего, с халдеями.

Кто же ранее Иисуса носил именно такое же прозвание да ещё именно среди халдеев?

Самым первым в истории такое прозвание носил только Сократ Хрестус, царь Вифинии. Но он жил задолго до рождества Иисуса. Поэтому сам он не мог быть смертным отцом Иисуса. Однако таким отцом, теоретически, мог быть кто-то из его потомков. Возможно ли такое? Есть ли какие-нибудь конкретные исторические факты, которые могли бы подтвердить это предположение?

Вот что известно о Сократе Хрестусе со слов Аппиана, древнего римского историка, когда он подробно описывал три многолетние войны Рима против Митридата Евпатора. С этим Митридатом мы с вами, дорогие друзья, уже встречались во время нашей второй встречи (см. на моём канале статью 2 посвящённую происхождению Спартака). Вот что конкретно писал Аппиан:

«Митридат это претерпел, но против Никомеда, сына Никомеда и внука Прусия, который получил от римлян царство Вифинию как отцовское наследство, он послал Сократа, брата самого Никомеда, – прозвище ему было «Хрестус».

Если посмотреть на всю предыдущую мировую историю человечества, то на нашей планете больше не было ни одной другой подобной страны, кроме этой самой загадочной Вифинии, где правил бы человек с прозвищем Хрестус.

Также за всю предыдущую историю на нашей планете не было ни одного другого правителя, который носил бы подобное необычное прозвище. И вот однажды сошлись и первый Христос на царственном престоле, и первая Вифиния с правящим Христом! Разве это не удивительно? Разве это не достойно с нашей стороны хотя бы небольшого внимания к ним?

Страна Вифиния когда-то располагалась на северо-западе Малой Азии или нынешней Турции у берегов Мраморного и Чёрного морей как раз возле знаменитой Трои, к северу от неё. Именно в этой стране за тридевять земель от своей родины почему-то нашёл свой последний приют легендарный полководец Ганнибал, правитель могучего Карфагена, не раз наносивший тяжёлые поражения самому Риму, причём даже на его же территории, а потом проигравший несколько сражений и оказавшийся далеко в изгнании: вначале в Сирии, а потом в Вифинии.

Именно Вифиния долгое время хранила ключи от цепей, закрывающих вход в пролив Босфор, соединяющий Чёрное море с Мраморным. Если корабль, приближаясь, например, к цепям с севера или с юга, хотел пройти проливом в ту или в другую сторону, то должен был вначале уплатить пошлину в казну Вифинии. Иначе замки цепей никто ему не откроет. И хотя сама страна Вифиния была сравнительно небольшая, но её такое исключительно важное географическое расположение, конечно, же, привлекало к ней пристальное внимание тогдашнего могущественного Рима, стремившегося в своих захватнических планах продвигаться всё дальше и дальше на восток. Ведь, беря в руки бразды правления Вифинией, Рим, тем самым, открывал перед собой путь на этот желанный восток.

Хрестус был в своей стране самым последним независимым от Рима правителем. Он действовал вопреки Риму. В своей борьбе за независимость Хрестус был, конечно, не одинок. Он опирался на союз со своими соседями, и, в первую очередь, на союз с довольно хорошо известным тогда Митридатом Евпатором, царём Понта персидского происхождения, который однажды уже тягался с Римом своими силами. С помощью союза с этим царём Хрестус сумел прийти к власти в родной стране и какое-то время находился на её престоле.

Кроме Аппиана, Сократа Хрестуса упоминал также и такой древний историк, как Мемнон, но вскользь, повторяя те же слова Аппиана.

Гораздо больше информации о Сократе Хрестусе можно почерпнуть у Грания Лициниана, ещё одного историка древности. Но, к сожалению, его труд очень плохо сохранился и удалось восстановить только 13 строк, посвящённых Сократу.

Граний писал о том, что Сократ Христос был сыном Никомеда Эвергета, прежнего правителя Вифинии, причём он был его внебрачным сыном.

Сам Никомед Эвергет принадлежал к царственному роду Вифинии. Этот род, а, следовательно, и его представитель Хрестус, по отцовской линии вёл своё происхождение от какого-то древнего Пруса. А тот, если верить рукописи известного греческого географа Страбона, вместе со своим племенем прибыл в Вифинию неизвестно откуда, основал на Мисийском Олимпе город Прусу и воевал против известного своим богатством Креза, царя соседней Лидии, потомка известного всем Геракла. Больше об этом Прусе никаких других сведений не сохранилось. В конце концов, как писал Геродот, Крезу – царю лидийцев удалось тогда подчинить себе все племена в округе.

Следует напомнить о том, что некоторые его подданные были родичами знаменитых этрусков. И если будущие этруски, спасаясь от голода, уехали на север Италии, то их братья – подданные Пруса – остались вместе с лидийцами в Малой Азии.

С их помощью Крез создал на северо-западе Малой Азии крупное по тем временам государство, способное какое-то время противостоять тогдашней агрессивной Персии. А Персия тогда, как надо помнить, тоже, как и все предыдущие крупные агрессоры, стремилась к установлению на Ближнем и Среднем Востоке и даже в Восточной Европе своей власти.

Откуда же взялся выше упомянутый Прус, к какому роду-племени он принадлежал?

Вообще-то Прус – имя для Греции и Малой Азии необычное. Нигде больше, кроме Вифинии, оно в те времена не встречалось. Позднее его здесь в разные времена носили несколько правителей. А вот непосредственные предки первого Пруса, к сожалению, до сих пор никому неизвестны.

Среди тех племён, которые жили на территории Вифинии и которые во времена Пруса были покорены царём Крезом, Геродот упоминал разные племена. Какое из них было племенем Пруса, точно неизвестно. Среди перечисленных Геродотом племён можно обратить внимание на племя халибов.

Известный древний историк и географ Страбон писал о том, что так в древности называлось племя тех халдеев, которые пришли на землю Вифинии из Северной Сирии, а именно: из города Халеба, нынешнего Алеппо. Не исключено, что Прус мог быть родом именно из этого древнего племени халдеев. А мы как раз и ищем какого-то халдея по имени Хрестус.

Кстати, всем известно, что последним царём Страны Халдеев, то есть Урарту или Наири, перед появлением в ней мидян и персов был человек, носящий имя Руса. Причём, это был уже Руса Четвёртый. А вот какие имена носили его потомки и преемники, неизвестно. Куда они все подевались – тоже никто не знает. Но только имя Русы имеет сходство с именем Пруса. Кроме того, этот правитель халдеев жил примерно на одно поколение раньше Пруса и поэтому теоретически мог быть даже его отцом. Поэтому и Сократ Хрестус мог быть одним из потомков не только первого Пруса, но и потомком Русы Четвёртого.

Наверное, было бы весьма заманчиво когда-нибудь с помощью археологических раскопок и анализа ДНК давно почивших людей всё же полностью раскрыть тайну происхождения выше названного Пруса, а, следовательно, и тайну происхождения Сократа Хрестуса. Это особенно важно.

Кроме того, ведь не исключено, что самый первый в истории народов Прус всё же каким-то образом был связан и с другим Прусом, с тем самым, который, согласно некоторым русским преданиям, через несколько веков уже во времена императора Августа появился на юге Балтийского моря и от которого настойчиво вели своё происхождение легендарный новгородский князь Рюрик и государи Московские.

Если это подтвердится, то все они, что крайне удивительно, так или иначе должны будут вести свой род не только от самого древнего Пруса, но также и от Сократа Хрестуса.

Однако надо всё же продолжить знакомство с этим Сократом и с его биографией на основании имеющихся фактов. Если верить историку Гранию, то матерью Сократа Хрестуса была некая Хагни. Она происходила родом из города Кизика. Этот древний приморский город располагался на небольшом острове в проливе Дарданеллы рядом с легендарной Троей. Когда-то в нём было две гавани и более двухсот корабельных доков. По своей величине и красоте Кизик, по словам Страбона, соперничал с первыми городами Азии.

Надо напомнить вам, друзья, что именно в Кизике останавливались те самые многим известные легендарные аргонавты, когда совершали своё путешествие из Греции на Кавказ за «золотым руном»!

Что касается Хагни, то, как пишет Граний, одно время она была любовницей Никомеда, то есть его любимой, желанной женщиной. Необычное для Греции и Рима имя этой женщины в настоящее время чаще всего встречается в Скандинавии, поэтому можно смело предположить, что Хагни могла происходить из того рода, представители которого вначале жили в Кизике, а потом очутились в Скандинавии.

Как раз некоторые древние Северные саги скандинавов (Младшая Эдда и др.) действительно повествуют о том, что их самые главные герои, в том числе и легендарный бог Один, которого в своё время, как и Иисуса Христа, тоже распинали, только головой вниз, и от которого вели свой род многие германские, датские, шведские, норвежские и даже английские короли – так вот этот Один и его родичи жили возле Кизика в Трое. Она носила тогда имя Асс. Саги называют её Асгардом, то есть Городом Асов, Городом богов. Во время войны Рима против Митридата Евпатора эта легендарная Троя в очередной раз была разрушена, но на этот раз не Гераклом или эллинами, а ромеями, и её оставшиеся в живых жители были вынуждены покинуть свою прежнюю родину навсегда.

Именно тогда, если верить сагам, великий Один оставил Трою и в конечном итоге вместе со своими сородичами оказался очень далеко от Асгарда на территории нынешней Швеции. Поэтому Хагни могла иметь какое-то отношение даже к роду Одина, представители которого, если верить тем же сагам, много веков правили в Трое после всем известной Троянской войны.

Вот, оказывается, какие необычные предки не только по отцовской, но и по материнской линиям были у Сократа Хрестуса!

В своей книге Граний писал также и о том, что у Никомеда была не только любимая женщина или женщина для горячей чувственной любви, но и законная царственная жена, то есть женщина для осуществления холодной расчётливой политики – некая Аристоника. О её происхождении совершенно ничего пока не известно, но её имя полностью совпадает с именем того Аристоника, который несколько ранее жил в Пергаме, стране, расположенной к югу от Вифинии, по соседству, и приходился сыном тамошнему царю Евмену.

Вполне возможно предположить, что жена царя Никомеда Эвергета тоже, как и он, принадлежала к царственному роду, но только к царственному роду не Вифинии, а соседнего Пергама и даже могла быть сестрой или дочерью означенного сына царя Евмена.

Так вот, царица Аристоника тоже родила своему супругу сына, по счёту второго, но зато законнорожденного. Звали его – Никомед Филопатор. Очевидно, что после появления на свет законного наследника отношения между Никомедом Эвергетом и его любовницей Хагни обострились, и Никомед, как пишет Граний, был вынужден отослать Сократа вместе с матерью в её родной Кизик, дав им с собой пятьсот талантов на проживание.

После смерти Никомеда Эвергета власть в Вифинии по наследству должна была достаться его законнорожденному сыну Никомеду Филопатору, то есть сыну, рождённому от царицы Аристоники. Так оно вначале и произошло. В это время, как пишет Граний, сам Сократ продолжал жить на чужбине в Кизике и вовсе не стремился к смещению своего младшего брата с престола и захвату власти в стране, хотя по старшинству мог бы на это претендовать и по закону удерживать власть до тех пор, пока законный Никомед Филопатор не достигнет совершеннолетия.

Очевидно, что такой вариант развития событий не отвечал интересам царицы Аристоники. Скорее всего, вначале после смерти Никомеда Эвергета она сама фактически являлась правительницей Вифинии, управляла страной от имени своего малолетнего сына и ни с кем не хотела делить эту власть.

Потом Аристоника, как и её муж, тоже скончалась, но Никомед Филопатор, вероятно, был тогда всё ещё довольно молод. Поэтому он тут же оказался под опекой ещё одной женщины, а именно: своей собственной тётки, сестры отца, которая для того, чтобы самой захватить власть в стране и удержать её в своих руках, не долго думая, быстро женила племянника Никомеда Филопатора на себе, став таким способом на некоторое время царицей.

Однако молодожёны не успели насладиться семейной жизнью. Буквально через девять дней после свадьбы тётка умерла. Такая скорая её смерть вряд ли была случайной. Причиной её смерти послужила, скорее всего, не любовная страсть, а насилие или отравление, которое могла совершить над новобрачной одна из образовавшихся в то время в Вифинии противоборствующих группировок, крайне несогласная с возникшей нелепой ситуацией.

Прошло ещё некоторое время, и Никомед Филопатор женился, наконец, равным браком на Нисе, дочери Ариарата, царя Каппадокии. Каким же был этот равный, так сказать, брак?

Всё было бы хорошо и радостно, но получилось так, как пишет Граний, что вскоре эта самая Ниса вдруг ни с того, ни с сего через некоторое время обратилась именно к Сократу Хрестусу, который продолжал спокойно жить в Кизике. Причём она обратилась к нему с призывом, чтобы он пошёл войной на своего сводного брата и сместил его с престола Вифинии. Так пишет историк Граний!

Трудно сказать, почему Ниса, законная жена Никомеда Филопатора, обратилась с таким необычным для тех времён призывом, да ещё и к чужому для неё человеку, изгнаннику Сократу.

Между прочим, ромеи не единожды вспоминали о странностях Никомеда Филопатора, например, о его извращённых половых связях с самим Юлием Цезарем, когда тот ещё в молодые годы был послом в Вифинии. Позднее в Риме Цезаря даже обзывали «подстилкой Никомеда». Может быть, это всё и объясняет?

Но тогда как пылающая неудовлетворённой страстью молодая царевна всё-таки сумела отыскать Сократа в Кизике? Граний об этом ничего не пишет. Но очевидно, что не только Ниса была лично весьма недовольна своим молодым супругом Никомедом Филопатором. Её призыв к Сократу Христу может свидетельствовать и о том, что в своём желании она могла быть не одинока и даже могла опираться на недовольство некоторых своих приближённых и слуг, представляющих не только свои собственные интересы, но и интересы какой-то части народа Вифинии.

Все они, вероятно, очень желали видеть на престоле Вифинии не Никомеда, а именно Сократа Хрестуса. Так нередко бывает при передаче власти от отца к сыновьям. Всегда возникают разные партии, которые поддерживают того или иного сына прежнего правителя.

Сократ в ответ на полученный призыв Нисы не засуетился, не бросился сломя голову в Вифинию, чтобы как можно быстрее помочь молодой царевне наставить рога Никомеду, а решил вначале сообщить о её необычной просьбе царю Понта Митридату Евпатору. Наверное, он решил сделать это для того, чтобы выяснить мнение наиболее уважаемого им опытного правителя и заручиться его поддержкой.

Поэтому вскоре Сократ отправился из Кизика в Синопу, тогдашнюю столицу Понта, где именно ему, а не Никомеду Филопатору, как пишет Граний, по прибытию был оказан самый роскошный приём. Это свидетельствует о том, что царь Митридат тоже, как и Ниса, почему-то был заинтересован в смещении Никомеда Филопатора с престола Вифинии и замене его на Сократа. Наверное, потому, что Никомед был союзником Рима, а Митридату это не нравилось. Именно на встрече в Синопе царь Митридат и назвал Сократа впервые в истории Хрестусом.

Тем самым он признал его «Мессией» и показал всем, что именно Сократ должен сделать всё необходимое для того, чтобы выполнить особую миссию в деле освобождения Вифинии от правления дурного Никомеда.

После окончания дружественных переговоров с Митридатом Евпатором Сократ, уже как настоящий Хрестус-Мессия, сел на корабль и отправился морем, как пишет Граний, прямо в Рим, намереваясь и там получить поддержку со стороны сената, учитывая настойчивые пожелания Нисы и народа Вифинии.

Однако в сенате Рима его приняли совсем по-иному, не так как в Понте, не так, как должно принимать Хрестуса, то есть мессию. Алчные, хитрые и предусмотрительные ромеи все его серьёзные доводы во внимание не приняли, поддержки никакой не оказали, так как совсем не хотели видеть этого достойного человека на престоле Вифинии. Им нужен был дурной Никомед, и только он! Только за его спиной они могли творить свои грязные делишки.

Поэтому Сократ Христос был вынужден отправиться в обратный путь ни с чем. При этом, как утверждает Граний, Сократ, опечаленный итогами своей неудачной поездки в Рим, не осмеливаясь идти против воли Рима, стыдился вновь вернуться к тому самому Митридату Евпатору, который, вероятно, с большой надеждой ждал его и верил ему как Хрестусу, и поэтому направился прямо в Кизик.

Казалось, что на этом дело и закончится: названый Сократ Хрестус, убоявшись всесильного Рима, уже никогда не сможет осуществить предначертанную ему миссию, а молодая царевна Ниса так и останется на всю жизнь неудовлетворённой старой девой.

Однако через некоторое время в Кизике неожиданно была убита сестра Хрестуса. Имя её Граний не называет, но пишет, что её убили из-за какого-то богатства, которое, наверное, не поделили после кончины матери её родственники. Потом Хрестуса стали преследовать подосланные люди его сводного брата Никомеда Филопатора и некоторые жители самого Кизика. Вероятно, все они узнали о цели недавней поездки Сократа в Рим и теперь, как огня, боялись соперничества с его стороны в борьбе за престол Вифинии.

В итоге Хрестусу пришлось срочно покинуть родину своей матери и уже во второй раз за свою жизнь отправиться в изгнание. При этом он, как ни покажется странным, нелогичным, отправился опять же не за поддержкой к царю Митридату Евпатору в Понт, где его совсем недавно очень хорошо принимали и, наверное, продолжали нетерпеливо ждать, а в противоположную сторону: через Эгейское море в Грецию на остров Эвбею, как можно дальше от престола Вифинии.

Оказавшись там, Хрестус через некоторое время познакомился с неким Корнелием, римским всадником, своим противником по оружию, но другом по несчастью. Тот после знакомства вскоре пригласил Хрестуса к себе в дом и познакомил со своим юным сыном.

На этой встрече они вроде бы хотели все вместе расследовать какие-то совершённые преступления. К сожалению, в сохранившейся книге Грания в этом месте некоторые слова были так сильно повреждены, что прочесть их не представляется возможным. Может быть, здесь речь шла о тех преступлениях, которые творились тогда в Риме, и Корнелию, чтобы спасти свою жизнь и жизнь своего сына, пришлось отправиться в бега. И если он прибыл на безопасную Эвбею с запада, то Хрестус – с востока. Это, однако, не помешало их обоюдному дружескому общению.

Как раз на этом все скудные сведения Грания о Хрестусе обрываются из-за значительного повреждения последних страниц текста. Как Хрестус оказался потом снова у Митридата Евпатора в Понте, о чём писали историки Аппиан и Мемнон, – неизвестно.

Вполне возможно, что, ознакомившись с помощью Корнелия со всеми, творящимися в Риме, преступлениями, Сократ Хрестус с этого момента круто изменил своё отношение к Риму. За его внешним блеском и помпезностью он вдруг увидел его подлинную низменную алчную суть и потому набрался необходимой решимости и вознамерился идти на непримиримую борьбу против него.

Путь Хрестусу в этом случае предстоял более сложный, так как, чтобы добраться с Эвбеи в Синопу, ему нужно было проплывать Мраморное море и пролив Босфор мимо берегов Вифинии, где он мог попасть в руки ищеек своего брата. И вот уже на этот раз Хрестус и Митридат, если верить Аппиану и Мемнону, оба решили не терять времени даром и действовать незамедлительно.

Они быстро собрали необходимое войско, и Сократ, как настоящий Хрестус, вместе с этим войском выступил из Синопы и вступил на землю родной Вифинии, как освободитель. Вскоре после этого он легко, без кровопролития сместил своего брата с престола и стал править самостоятельно на радость царевне Нисе и другим своим подданным.

По тем временам это всё же был очень мужественный поступок. Ведь он, как Сократ лично в этом ранее убедился, противоречил интересам могущественного Рима. Рим во всём потакал тогда Никомеду Филопатору и готов был оказывать ему всяческую поддержку, действуя по принципу: чем хуже – тем лучше! Поэтому своими действиями Сократ Хрестус фактически бросал дерзкий вызов самому Риму.

Конечно же, Сократ Хрестус хорошо знал о том, чем, например, перед ним закончилось точно такое же противоборство с Римом ранее упомянутого правителя Пергама Аристоника. После того, как царь Аттал Филометор, оставшись бездетным, перед своей кончиной неожиданно для всех якобы завещал всё царство Риму, то Аристоник, брат Аттала по отцу, словно наш князь Пожарский вместе с Мининым, начал собирать народное ополчение из бедняков и рабов, призывая их выступить против ромеев и защитить независимость Пергама. Причём, восставшие, собирая войско, в конечном итоге, решили после победы построить на территории Пергама не обычное по тем временам государство, а идеальное, «Солнечное государство».

Чем же оно должно было отличаться от обычных государств? В этом государстве все люди должны были стать равными. В нём совсем не должно было быть рабов и угнетённых, а между людьми должно царить полное согласие и мир. Прямо как по Марксу и Энгельсу у коммунистов. Или же так, как это было принято у древних ессеев!

Однако затем ромеям в борьбе против Аристоника и его преступной, по мнению богатеев, идеи равенства людей стали помогать богатеи окружающих городов, в том числе и города Кизика, где жила мать Хрестуса.

Против Аристоника выступили также Никомед Эвергет, царь Вифинии, и цари Понта и Каппадокии. В неравной борьбе плохо вооружённое войско ополченцев, в конце концов, потерпело поражение. В одном из городов Малой Азии Аристоник был окружён и после длительной осады попал к ромеям в плен. Они его тут же заковали в цепи, посадили на корабль и, как самого главного нарушителя их спокойствия, отправили в Рим, где он вскоре был казнён.

До сих пор многим из нас был особо интересен гладиатор Спартак. Он всегда являлся нашим кумиром. А вот Аристоник, который почти за шестьдесят лет до Спартака первым поднял восстание рабов и других угнетённых против того же Рима, до сих пор нам был неинтересен. Более того, мы до сих пор даже ничего не знали о нём.

Почему же вокруг Аристоника образовался такой глубокий многовековой вакуум? Он что, не поднимал, как и Спартак, на восстание тех же рабов, не совершал вместе с ними успешных боевых походов, не наносил тяжёлых поражений ромеям, не боролся за правое дело не только своего собственного народа, но и соседних?

Всё было как раз наоборот! К тому же Аристоник опережал Спартака по времени и даже мог быть его собственным кумиром. Тогда почему же такой вакуум вокруг него? Не потому ли, что коммунистам ХХ века не нравилось царское происхождение Аристоника, а демократам Запада не нравилось его стремление построить две тысячи лет тому назад справедливое общество равных, настоящий коммунизм?

После гибели Аристоника Пергам, как независимая страна, навсегда прекратил своё существование. На территории этой страны через некоторое время решением римского сената была образована подневольная римская провинция под названием «Азия».

Так Рим, подавая заразительный пример нынешним неуёмным ястребам из Северо-Атлантического блока, впервые в мире увеличил свои собственные владения за счёт подтасовок документов о наследстве и прихватизации части отдалённой Малой Азии, объявив её зоной своих жизненно важных интересов, и вплотную подступил к границам лакомой Вифинии с юга.

И вот теперь, когда Хрестус поступил вопреки Риму, ему и его родной Вифинии грозило то же самое, что Аристонику и Пергаму. В конце концов, в 89 году до нашей эры всё так и произошло. Ведь сценарий для ослушников воли Рима был разработан заранее.

Вифиния в результате неравной борьбы с Римом тоже, как и соседний Пергам, перестала существовать. Сам Хрестус вслед за Аристоником тоже ушёл в небытие.

Почему же он, не смотря ни на что, всё-таки решился бросить вызов Риму? Он что, не знал, чем это, скорее всего, может для него кончиться? Конечно, знал! Тогда почему? Влюбился, что ли, без ума в молодую царевну Нису и никак не мог от неё оторваться?

Основным толчком для его непростого решения, конечно, послужило обращение к нему этой царевны. Если бы не было её обращения, то, наверное, вопрос о борьбе за престол Вифинии перед Хрестусом даже бы не возникал. Он так бы и продолжал мирно жить в Кизике. Но вряд ли это было обыкновенное любовное обращение. Думаю, Ниса обращалась к Хрестусу не только от своего имени, но и от имени народа Вифинии. Только в этом случае осторожный Хрестус мог, в конце концов, решиться на радикальные действия.

Во всех иных случаях Хрестус просто продолжал бы жить в изгнании на острове Эвбея и не рисковать безрассудно своей жизнью. Хотя можно было бы придумать захватывающую любовную историю отношений Христа и Нисы, похожую на предыдущую любовную историю прекрасной спартанки Елены и троянца Париса. Ведь чего не сделаешь ради любви!

С другой стороны и без поддержки царя Митридата Евпатора поход Хрестуса в Вифинию также был бы невозможен. Поддержка царя сыграла свою положительную роль при принятии Хрестусом решения о борьбе за престол, но только второстепенную. Главной причиной было всё же желание Нисы и народа Вифинии видеть его на престоле вместо Никомеда.

Вот что в итоге можно выяснить и понять, собирая материал о Сократе Хрестусе с помощью Аппиана, Мемнона и Грания Лициниана. Хотя загадка дальнейшей судьбы Хрестуса продолжает оставаться пока неразгаданной, но в целом, на основании собранных материалов можно уже нарисовать его психологический портрет.

Во-первых, можно обратить внимание на то, что после получения вышеупомянутого призыва от Нисы Сократа Хрестуса мучили сомнения. Он не знал, как ему действовать, колебался, хотя и был царским сыном. Потом он стыдился из-за своей неудачной поездки в Рим. Всё это говорит о том, что он был мятущимся совестливым человеком.

Во-вторых, сам Сократ Хрестус не стремился к захвату власти, и уж тем более любой ценой. А после вступления на престол он не был кровожаден, так как не погубил того же Никомеда Филопатора, и тому удалось после бескровного переворота сохранить свою жизнь и удалиться в Рим. Всё это свидетельствует о том, что у Хрестуса были свои жизненные принципы, которым он не изменял и старался соблюдать при любых условиях.

В-третьих, Сократ Хрестус был не только осторожным, но и мужественным, отважным человеком и не побоялся бросить вызов самому Риму, борясь за свободу и процветание своей страны, своего народа, следуя заразительному примеру Аристоника и Гая Блоссия.

Таким был самый первый Хрестус-Христос. Не по имени он был Христом, а по народному прозванию. Должен ли был народ Вифинии сохранить память о таком своём правителе? Безусловно! И он помнил его не только как Сократа, но и как Христа, как своего самого первого Христа!

Лично мне тоже понравился этот человек. И даже не как правитель, а просто как мужик, как настоящий мужчина. По-моему, мы с ним могли бы быть единомышленниками и друзьями, когда бы жили в одно и то же время. Если бы я отыскал его портрет, то повесил бы его у себя дома на стене и вспоминал то непростое далёкое время, в котором Сократ Хрестус проявил себя вполне достойно.

Такого Христа, наверное, должны любить и все женщины, ведь он, как герой-любовник, не побоялся даже могучего, но обидчивого и мстительного Рима для того, чтобы всё-таки соединить свою судьбу с судьбой желанной Нисы и подарить ей свою любовь!

Что касается самого Хрестуса, то он после вторжения ромеев бесследно исчез. Какой была его дальнейшая судьба – историк Аппиан, к сожалению, об этом ничего не пишет, что весьма удивительно. Не упоминает он Хрестуса ни среди погибших в войне против Рима, ни среди спасшихся. А ведь это был всё-таки не рядовой гражданин Вифинии, а её правитель, царь! Да к тому же ещё и союзник Митридата Евпатора.

Через несколько веков после таинственного исчезновения Хрестуса о нём вдруг вспомнил римский историк Марк Юниан Юстин. Вот что он писал:

«Так война, действительно, была начата против него [то есть Митридата] ромеями, когда они забрали у него Великую Фригию, страну, которую они предоставляли его отцу как компенсацию за помощь, которую он оказал им в войне против Аристоника, и которую Селевк Каллиник дал его прадеду Митридату, как приданое дочери. Когда они потребовали от него также оставить Пафлагонию, это не было возобновлением вражды, так как владение досталось его отцу не завоеванием или силой оружия, а добровольным присоединением, как наследство после смерти её собственного правителя. Так, под действием таких декретов, он не был способен смягчить их своим согласием, или предупредить более резкие каждодневные меры по отношению к нему. И разве он не подчинился их требованиям? Не были ли Фригия и Пафлагония оставлены? Не был ли его сын возвращён из Каппадокии, которую он присоединил, как завоеватель, в соответствии с общим законом народов? Однако его завоевания были отторгнуты от него теми, кто не имел ничего сам, но присоединился к войне. Разве не был Хрестус, царь Вифинии, кому сенат декретом объявил войну, убит им для их вознаграждения? И ещё что-либо подобное Гордий или Тигран делали, было приписано ему. Так сенат с готовностью предоставил свободу Каппадокии (свободу, которой они лишили другие народы), чтобы нарочно оскорбить его; и что, когда народы Каппадокии, вместо свободы предложенной им, просили в цари Гордия, они не исполнили их просьбу, потому что Гордий был его друг. Так Никомед пошёл войной на него под их руководством; когда он собирался мстить за себя, но они помешали ему; и что их требование начать войну против него в настоящее время желательно, так как он не оставил свои владения Никомеду, сыну простой танцовщицы, и был разорён безнаказанно».

Согласно этим строкам Юстина получается, что Хрестус не пропал, а был убит самим Митридатом Евпатором Причём якобы по той причине, что он хотел получить за это убийство вознаграждения от Рима.

Однако многим известно, что Юстин, как историк, очень часто искажал многие исторические факты. Тем более, что никто прежде не писал об убийстве Сократа Хрестуса. Например, Юстин также пишет, что Никомед якобы был сыном простой танцовщицы, но ведь это не так. Матерью Никомеда была царственная особа - Аристоника, а вот простой танцовщицей, скорее всего, могла быть Хагни, мать Сократа Хрестуса.

Кроме того, более древний историк Аппиан, который жил гораздо ближе к тем событиям и который очень подробно описывал войну Рима против Митридата, ни словом не обмолвился об убийстве Хрестуса руками Митридата и тем более о том, что Митридат якобы заискивал перед Римом при жизни Хрестуса. Всё было совсем наоборот. Вот почитайте его строки:

«Ромеи вернули Никомеда вместе с Ариобарзаном, каждого в свою область, и с этой целью послали с ними несколько послов, во главе которых стоял Маний Аттилий. Оказать помощь при этом возвращении они поручили Луцию Кассию, начальствующему над Азией, прилегавшей к Пергаму, и имевшему у себя небольшое войско, и этому же Митридату Евпатору. Но он, полный РАЗДРАЖЕНИЯ на ромеев из-за Каппадокии и ещё недавно лишенный ими Фригии, как это указано в книге по греческой истории, не стал им оказывать помощи; тогда Кассий и Маний при помощи войска Кассия, собравшие ещё другое большое войско из галатов и фригийцев, вернули Никомеда в Вифинию...»

То есть Митридат Евпатор вовсе не заискивал перед ромеями, как думал Юстин, а, наоборот, был раздражён на них. Поэтому не Митридат, как того хотели ромейские сенаторы, а именно Маний Аттилий и Луций Кассий свергли Сократа Хрестуса с престола. Причём они смогли сделать это только при помощи очень большого войска, собрав в него не только ромеев, но также своих союзников, коими были соседние галаты и даже некоторые фригийцы. Поэтому Сократ Хрестус, теоретически, мог погибнуть уже во время вторжения этого войска, а не после того, когда он, по версии Юстина, якобы покинул границы Вифинии и бежал в Понт. Значит, настоящими убийцами Сократа Хрестуса, теоретически, могли быть всё же ромеи, но никак не Митридат Евпатор.

Однако Аппиан ни слова не пишет о том, что Сократ Хрестус был убит или что ему удалось тогда спастись от войск ромеев и добраться до Понта. В Понте его не было! Аппиан просто не знал, куда делся царь Сократ.

«Послы из Рима тотчас стали подстрекать Никомеда делать набеги на землю Митридата и вызывать его на войну, обещая, что в случае войны ромеи окажут ему помощь. Однако Никомед боялся начинать войну с таким могущественным соседом, опасаясь силы Митридата; но так как послы настаивали, то Никомед, который дал согласие заплатить большие суммы послам и военачальникам за помощь и ещё не расплатился, а, кроме того, очень сильно задолжал следовавшим за римским войском ростовщикам и потому находился в безвыходном положении, против своей воли вторгся в землю Митридата и опустошил её до города Амастриды. Причём он не встретил никакого сопротивления, и никто против него не выступил, так как Митридат, имея готовое войско, тем не менее, отступал, подготовляя много законных поводов начать войну.

Когда Никомед возвратился с большой добычей, Митридат отправил к римским военачальникам и послам своего представителя Пелопида. Митридат очень хорошо знал, что ромеи жаждут войны с ним и были виновниками этого вторжения; но стал напоминать им о дружественных союзах и своих, и своего отца.

– За всё это, – говорил Пелопид, – они лишили его Фригии и Каппадокии. Последняя всегда принадлежала его предкам и была вновь захвачена его отцом. Фригия же в качестве дара за победу над Аристоником была дана вашим же полководцем и, кроме того, у того же полководца была куплена за крупную сумму. Теперь же, – сказал он, – вы спокойно допускаете, что Никомед закрыл вход в Понт, что он делает набеги на нашу землю, вплоть до Амастриды, и угоняет добычу, какую вы сами точно знаете. Хотя мой царь не слаб и вполне готов к защите, но он ждал, чтобы вы сами собственными глазами стали свидетелями того, что совершается. Но так как вы сами присутствовали и знаете всё, что было, то Митридат, друг вам и союзник, просит вас, своих друзей и союзников (так гласит договор), помочь нам, подвергающимся обидам со стороны Никомеда, или запретить ему наносить обиды.

Так говорил Пелопид, послы же Никомеда, присутствовавшие тут же, возражали:

– Уже давно злоумышляя против Никомеда, Митридат послал Сократа с войском против его царства, хотя он держался спокойно и, как старший, законно обладал властью. Так поступил Митридат с Никомедом, которого вы, римляне, поставили царём Вифинии; а отсюда ясно, что это он сделал не столько против нас, сколько против вас. Равным образом, хотя вами издан приказ, чтобы цари Азии не переходили в Европу, он же подчинил себе большую часть Херсонеса. Всё это достаточные доказательства его дерзкого отношения к вам, его враждебности и его неповиновения. Но посмотрите, какие огромные у него приготовления, как будто к какой-то большой и уже объявленной войне, его собственного войска, так и его союзников, фракийцев и скифов, и всех ближайших племён. С царём Армении у него брачный союз, а к царям Египта и Сирии он всё время посылает посольства, старясь привлечь их на свою сторону. У него триста боевых палубных судов, и к ним он заготовляет ещё другие, а за штурманами и за кормчими он разослал людей в Финикию и в Египет. Все эти приготовления, столь огромные, направлены, конечно, не против Никомеда, но против вас, о, римляне. Готовит всё это Митридат, исполненный против вас ГНЕВА за то, что вы велели ему уйти из Фригии, которую он преступно, подкупив одного из ваших предводителей, купил себе. Вы признали всю несправедливость этого приобретения. Он СЕРДИТ и за Каппадокию, которая тоже вами была дана Ариобарзану. Он боится вашей растущей силы и готовится под предлогом нападения на нас напасть, если сможет, на вас самих. Дело мудрости не ожидать, когда он сам захочет объявить вам войну, но обращать внимание больше на его дела, чем на его слова, и тому, кто ложно надел на себя маску дружбы, не выдавать верных и постоянных друзей и не оставлять без внимания, что ваше решение относительно нашего царства делает недействительным тот, кто в равной степени и для нас и для вас является врагом.

Так сказали уполномоченные Никомеда. Тогда вновь Пелопид обратился в совет римских военачальников и заявил: – Относительно прежних дел, если Никомед считает нужным на что-либо жаловаться, римляне произнесли уже своё решение. Что же касается теперешних (ведь они произошли на ваших глазах, когда земли Митридата были разграблены, морские пути перерезаны и столь крупная добыча угнана), то они нуждаются не в словах и не в разбирательстве, но вновь обращаемся мы к вам с предложением или запретить подобные действия, или выступить на помощь Митридату, несправедливо обиженному, или, в конце концов, о, представители римского народа, не мешайте ему защищаться и откажитесь от труда поддерживать того или другого.

Так как Пелопид неоднократно повторял это, то хотя римские военачальники давно уже решили оказать помощь Никомеду и только из притворства слушали эти решения, но всё же смущённые словами Пелопида и дружественным союзом с Митридатом, остававшимся в силе, они (как, кстати, и нынешние члены Европейского Союза во время произошедшего конфликта между Новым Никомедом и Россией) долго колебались, какой дать ответ. Наконец, они додумались до следующего хитроумного ответа:

– Мы бы не хотели, чтобы и Митридат потерпел что-либо неприятное от Никомеда, но мы не потерпим, чтобы против Никомеда была начата война. Мы считаем, что не в интересах римлян, чтобы Никомед потерпел ущерб.

Когда они вынесли такое решение, и Пелопид хотел подвергнуть критике неясность этого ответа, они выслали его из совета.

Тут Митридат, как уже явно обиженный римлянами, послал с большим отрядом своего сына Ариарата на царство в Каппадокию. И Ариарат быстро захватил эту власть, изгнав Ариобарзана. После этого Пелопид, вновь придя к римским военачальникам, сказал следующее:

– Вы уже слышали, о, римляне, какие обиды потерпел от вас царь Митридат, когда вы недавно отняли у него Фригию и Каппадокию. С другой стороны, то, что Никомед на глазах у вас причинил ему столько вреда, вы оставили без внимания. Когда мы напоминали вам о нашей дружбе и союзе, вы ответили нам, как будто не мы жаловались, а жаловались на нас, – сказав, что вы считаете вредным для дела римлян, если Никомед потерпит ущерб, – как будто бы он был обиженным. Вы дадите ответ римскому сенату за то, что произошло в Каппадокии. Ведь из-за вас, которые с таким презрением отнеслись к нам и прибегли к таким софизмам в своих ответах, поступил так Митридат. Он отправит с обвинением против вас своих послов в ваш сенат. Он вызывает вас, чтобы вы перед сенатом оправдались в своих действиях и раньше не предпринимали ничего и не начинали столь большой войны без воли римского сената, приняв во внимание, что Митридат царствует в своей наследственной стране, которая простирается на двадцать тысяч стадий в длину, и, кроме того, сам приобрел много пограничных земель: и колхов (предков нынешних грузин) – племя, помешанное на войне, а из эллинов тех, которые живут на берегу Понта, и варваров, живущих севернее их. Друзьями, готовыми на всё, что только он прикажет, являются для него скифы, тавры, бастарны, фракийцы, сарматы и все, кто живёт по Танаису, Истру и вокруг Меотийского озера. Царь Армении Тигран, ему тесть, а парфянский царь, Арсак, – друг. Кораблей у него большое количество, часть готовых, часть ещё строящихся, и снаряжение, во всех отношениях заслуживающее внимания. Совершенно правильно и то, что сказали вам недавно вифинцы о царях Египта и Сирии. Вполне естественно, что не только они, если возгорится эта война, соединятся с нами, но и недавно приобретённая вами Азия, Эллада, Ливия и большая часть самой Италии, которая, не вынося вашей жадности и корыстолюбия, уже сейчас ведёт с вами непримиримую войну. Не имея сил ещё закончить её, вы пытаетесь начать новую с Митридатом, поочерёдно натравливая на него Никомеда и Ариобарзана (точь-в-точь, как правители Америки натравливали на Россию правителей Грузии и Украины). Вы говорите, что вы друзья и союзники, и носите такую маску, а обращаетесь с ним, как с врагом. Что ж! Ещё и теперь, если что-либо заставило вас изменить своё отношение к происшедшим событиям, или запретите Никомеду обижать ваших друзей, или разорвите эту притворную с ним дружбу, или пойдёмте в Рим на суд.

Вот что сказал Пелопид. Ромеи нашли его речи чересчур дерзкими и приказали Митридату воздержаться от войны с Никомедом и с Каппадокией, а Пелопиду вновь приказали уйти из лагеря и больше не являться уже к ним послом, если царь не выполнит данных ему приказаний.

Они дали ему такой ответ, и при его отправлении вместе с ним отправили стражу, чтобы по дороге он не мог никого возбудить против них.

После этих переговоров, не дождавшись решения сената или народного собрания Рима относительно столь значительной войны, послы Рима стали собирать войско из Вифинии, Каппадокии, Пафлагонии и из галатов, живших в Азии.

У Митридата его собственного войска было 250 000 и 40 000 всадников. Военачальниками у него были два его брата – Неоптолем и Архелай, но над большей частью войска командовал сам царь. Вспомогательные войска привёл к нему сын самого Митридата Аркафий из Малой Армении – 10 000 всадников, а Кратер – 130 000 боевых колесниц.

Таковы были приготовления с обеих сторон, когда в первый раз выступили друг против друга римляне и Митридат. Впервые увидали друг друга Никомед и военачальники Митридата на широкой равнине у реки Амнейона и тотчас выстроились в боевой порядок. Никомед вывел всех своих.

Но когда Неоптолем увидал, что они сброшены с этого холма, то, боясь быть окружённым, он стремительно бросился им на помощь, приглашая вместе с собой и Аркафия. Заметив это, и Никомед в свою очередь двинулся против него. Здесь произошло сильное сражение и кровопролитие. Так как Никомед, обладая большими силами, стал одолевать, то войско Митридата начало отступать до тех пор, пока Архелай, зайдя с правого фланга, не напал на преследующих. Тогда они обратились против него. Он же понемногу стал отступать, чтобы войска Неоптолема могли остановиться и возвратиться после бегства. Когда Архелай заметил, что они собрались с силами, он перешёл в наступление и сильным натиском бросил против вифинцев колесницы с косами, стал их рубить и рассекать кого на две, а кого и на много частей. Это обстоятельство повергло в ужас войско Никомеда, когда они увидали людей, разрезанных пополам и ещё дышащих, или растерзанных на куски, а их тела повисшими на колесницах.

Таково было первое сражение в войне с Митридатом. Военачальники ромеев были испуганы, так как приступили к столь значительной войне необдуманно и опрометчиво и не получив полномочий от римского сената».

Вот как очень подробно описывал все тогдашние события древний историк Аппиан. Однако Сократа Хрестуса он более нигде и никогда больше не упоминал. Но если Митридат великодушно относился к пленникам, которые были его врагами, то разве мог он иначе относиться к Сократу Хрестусу, который был его главным союзником?

Может быть, Хрестусу всё-таки удалось тогда спастись и бежать, если не в Понт, то в какое-нибудь другое место, как, например, сделал это Один – другой союзник Митридата Евпатора, правивший рядом с Хрестусом во Фригии и оказавшийся, в конце концов, на территории Швеции? Может, следы Хрестуса тоже ведут куда-нибудь в Прибалтику или в Скандинавию? Однако выходцы из Вифинии появились в Восточной Пруссии позднее, то есть только во времена императора Августа.

Если ещё раз внимательно перечитывать всё то, что писал о Сократе Хрестусе выше упомянутый историк Граний Лициниан, то можно обратить внимание на то, что в конце той части своего повествования, которая была посвящена биографии Сократа Хрестуса, этот историк после тридцатой страницы на следующей тридцать первой странице, которая почти полностью была испорчена, в самом конце её написал следующее предложение, отдельные слова которого, к счастью, сохранились и их можно было прочитать. Вот эти самые слова Грания:

«…предупреждённый… он избежал конкурентной борьбы».

Как следует понимать эти слова? Конечно, это последнее предложение можно трактовать по-разному, но если на тридцать первой странице в целом речь шла именно о судьбе Сократа Хрестуса, то именно он и был предупреждён. Причём это своевременное предупреждение помогло Сократу Хрестусу избежать конкурентной борьбы! Борьбы с кем? Конечно, же, со своим братом Никомедом! Больше же он ни с кем не боролся.

Борьбы какой? Конечно, же, борьбы за престол Вифинии! Кто-то своевременно предупредил Сократа Хрестуса. Кто же конкретно? Думаю, что это мог сделать только Митридат Евпатор! Ведь именно к нему ромеи обращались за помощью в смещении Сократа Хрестуса с престола Вифинии, но он отказал им в этой помощи, а значит Сократа, своего союзника, наоборот, он мог тут же предупредить о надвигающейся опасности.

Что же могло произойти после этого предупреждения? Граний пишет, что Сократ Хрестус избежал конкурентной борьбы! То есть он не повёл войско навстречу ромеям и не остался в столице, готовясь к длительной осаде, а добровольно избежал борьбы, уступив престол Вифинии. После этого он, скорее всего, остался жив, так как Граний Лициниан не заканчивает предложение и страницу его гибелью. Он поставил точку после слова «избежал»!

Если Сократ Хрестус в тот раз действительно остался жив, то он должен был немедленно покинуть Вифинию и отправиться в изгнание уже в третий раз.

Если в соседнем Понте он не появлялся, если Митридат Евпатор захватил Вифинию второй раз без него, то Сократ Хрестус мог покинуть Вифинию в каком-то ином направлении. В каком же именно? Аппиан не знал этого, поэтому ничего конкретного о дальнейшей судьбе Хрестуса и не написал.

Вариантов может быть несколько. Однако, спасаясь от наступающего войска ромеев, которое двигалось на Вифинию с территории бывшего Пергама, то есть с юго-востока, Сократу было проще всего, если посмотреть на географическую карту, отступить на северо-запад Вифинии и переправиться через пролив Босфор, например, в город Византий, а затем отплыть ещё дальше вдоль побережья Чёрного моря, например, в Крым, в Херсонес, где в то время как раз правил его союзник – сын Митридата Евпатора.

Может быть, именно в этом направлении он и направил свои стопы? Может быть, именно в этом направлении и следует искать его самого или его потомков? Такие следы вероятных потомков Сократа Хрестуса, оказывается, можно найти в Крыму, но об этом чуть позже.

Следы потомков Сократа Хрестуса можно найти и в другом направлении. Так существует текст письма, которое через несколько лет после исчезновения Сократа Хрестуса царь Митридат Евпатор посылал в Парфию, в страну, расположенную у берегов Каспия. Вот что он тогда писал:

«Царь Митридат шлёт привет царю Аршаку...

Наконец после смерти Никомеда они разграбили всю Вифинию, хотя в том, что у Нисы, которую он провозгласил царицей, родился сын, сомнений не было».

Согласно этим строкам из письма Митридата следует, что царица Ниса родила сына. Кто же был отцом этого сына: Никомед или Сократ?

В 74 году до нашей эры, когда Митридат Евпатор в очередной раз захватил Вифинию, сыну Нисы могло быть уже пятнадцать лет. Если всё это так, то тогда сразу становится понятным, почему ромеи не признавали право сына Нисы наследовать царский престол Вифинии после смерти Никомеда. Они знали о том, что Никомед не был отцом этого сына. Что же в таком случае стало с этим сыном Нисы, рождённого от Сократа? Какое имя он носил? Куда он мог потом деться? Об этом Аппиан тоже не сказал ни одного слова.

Далее в своём письме Митридат писал:

«Стоит ли мне говорить о себе? Хотя царства и тетрархии со всех сторон отделяли меня от их державы, все же, так как я, по слухам, богат и не намерен быть рабом, они с помощью Никомеда начали войну против меня, прекрасно понявшего их преступный замысел и наперёд предсказавшего критянам, единственному свободному народу в те времена, и царю Птолемею то, что впоследствии и произошло. И вот я в отмщение за обиды вытеснил Никомеда из Вифинии и возвратил себе Азию, эту военную добычу, взятую у царя Антиоха, и избавил Грецию от тяжкого рабства».

Если судить по письму Митридата в Парфию, то царь не склонен был препятствовать передаче престола вассальной Вифинии сыну Нисы. Однако вскоре ему опять пришлось оставить Вифинию под очередным натиском войск ромеев, которых тогда возглавлял уже новый полководец Лукулл.

В это время Ниса вместе со своим сыном теоретически могла остаться в Вифинии, но уже не как вдовствующая царевна, а как простое частное лицо, владеющее лишь частью какого-то небольшого царского наследства. После того, как власть в стране окончательно захватили ромеи, Ниса, скорее всего, могла вместе с сыном отправиться через Понт на свою родину в Каппадокию, где правил её отец Ариарат.

С севера Каппадокия граничила с Понтом, а с юга – с Сирией, то есть с той страной, где тогда же происходили очень интересные события, связанные с появлением здесь какого-то Учителя праведности, активного деятеля секты ессеев в виде Кумранской общины, которого люди иногда тоже именовали Хрестусом. Причём, как важно напомнить, жизнь этой секты была очень похожа только на жизнь племени полистов, которые, скорее всего, были родом из Вифинии. Поэтому и среди ессеев Сирии, Палестины и Иудеи тоже могли быть беженцы из Вифинии, которые бежали не на север, к берегам Дуная, а в противоположную сторону - на юг, в Сирию и в Палестину. Так они могли оказаться и в Кесарии Филипповой, где именно Иисуса и назвали впервые Хрестусом-Христом.

С другой стороны, в поисках предполагаемых потомков или преемников Сократа Хрестуса, последнего правителя независимой Вифинии, можно наткнуться на одного очень интересного человека, которого тоже звали Хрестус. Но, в отличие от Сократа Хрестуса, слово «Хрестус» было для него уже не прозвищем, а именем. Чувствуете отличие? И это ведь очень важное отличие! Оно связано с какими-то появившимися семейными традициями: очень старыми или совсем новыми.

В честь кого же вновь возникший Хрестус мог носить это своё необычное имя? Повторяю: не прозвище, а имя! В честь всем известного Иисуса Христа из Вифлеема или в честь давно забытого всеми Сократа Хрестуса из Вифинии?

Этот более молодой Хрестус, оказывается, был вовсе не простым человеком. Он был учёным-софистом, то есть специалистом в области красноречия, риторики, хорошо знающим греческий язык и греческую поэзию. В юности он учился в Афинах в школе так называемой «второй софистики», основанной неким Геродом Аттиком, а потом вернулся на родину. Вместе с ним в Афинах учились тогда Аристокл из Пергама, Адриан из Тира, Павзаний из Кесарии, Антипатр из Перополитании, Аспасий из Равенны, Руф из Перинфа, Феодот из Афин и Аристид из Смирны. Все они стремились возродить в Греции прежний эллинский дух и эллинскую культуру, безжалостно подавленную ромеями.

Самым замечательным софистом из этих учеников школы Герода Аттика впоследствии признавался ещё один Герод Аттик, учитель римских императоров Марка Аврелия и Луция Вера. Его называли «царём речи», «языком эллинов». А вот среди многочисленных учеников самого Хрестуса, которых, оказывается, было несколько сотен, древние историки отмечали некоего Гипподрома, поэта-комика Филиска, ритора Никомеда из Пергама, литератора Аристенета, архитектора Каллаешруса и софиста Прокла из египетского города Наукратиса.

Такой Хрестус вполне мог сойти если не за самого Учителя праведности в секте ессеев, то за его достойного преемника.

Учитывая всё перечисленное о деятельности этого Хрестуса-софиста, можно с уверенностью сказать, что он придерживался традиционных для Древней Греции верований и, конечно, вряд ли был христианином. Поэтому своё имя он не мог носить в честь Иисуса Христа из Вифлеема. В честь какого же Хрестуса он носил своё имя? Может быть, всё-таки в честь Сократа Хрестуса?

Можно было бы сразу же отмести это предположение, как совсем неуместное, скоропалительное, если бы не ещё одно очень важное обстоятельство. Оказывается, родиной этого выше упомянутого незаурядного Хрестуса-софиста был город Византий, то есть нынешний Стамбул. Именно в этом городе Хрестус родился, а потом жил и учил своих учеников. А этот город, как вам известно, располагается на западном берегу пролива Босфор как раз напротив бывшей столицы Вифинии. До неё рукой подать. Нужно только переплыть несколько сотен метров.

Если именно в Византии появляется следующий после Сократа Хрестуса человек с именем Хрестус, так, может быть, именно в этом городе и нашёл своё первое убежище бывший правитель Вифинии, наиболее вероятный предок этого Хрестуса-софиста, после того, как избежал конкурентной борьбы и покинул свою страну в 89 году до нашей эры?

Что касается Крыма, то на его территории впоследствии тоже проживало несколько человек, носящих имя Хрестус. Так на полу одной из раскопанных общественных бань, построенных крымскими татарами на территории Херсонеса ещё в средние века, археологи нашли очень старую мраморную плиту с едва сохранившейся надписью.

Когда-то эта плита была установлена на стеле, стоящей в центре Херсонеса. Однако после захвата города крымскими татарами, сама стела, как и весь город, была безжалостно разрушена, а выломанная плита использована для облицовки пола. Можно было себе представить с каким наслаждением тогдашние победители ходили по этой плите своими грязными ногами, усердно топтали её своими сапогами. Там на полу бани она удивительным образом и сохранилась, упрямо продолжая нести на себе необходимую нам недостающую информацию многовековой давности.

Сама надпись на латинском языке, высеченная древним мастером Херсонеса на мраморной плите, была довольно обычной для времён Римской империи и прославляла мудрого римского императора Марка Аврелия и его добродетельную супругу Аврелию Паулину, которые жили в середине второго века новой эры.

Однако самое интересное не в этой прославляющей надписи, а в списке тогдашних наиболее знатных граждан Херсонеса, от имени которых была изготовлена эта надпись и которые перечислялись на мраморной плите чуть снизу. Оказывается, среди этих граждан упоминался и некий Хрестус, сын Папия, который был современником Хрестуса-софиста, правда чуть помоложе.

Ещё один человек, носящий имя Хрестус? И он жил не где-нибудь в дальнем Назарете или в ближайшем Византии, а в нашем родном Крыму, в нашей забытой всеми Тмутаракани? Непостижимо!

Кем же был этот Хрестус, сын Папия? К какому роду-племени он принадлежал? Может быть, он тоже, как и Хрестус-софист, был потомком того самого Сократа Хрестуса, который бесследно исчез в Вифинии ещё в 89 году до новой эры?

Чтобы получить на них ответ, надо соотносить разные факты друг с другом, воссоздавать картину прошлого, пытаясь опять обойтись без модной ныне фэнтези, без соблазняющей иных авторов мистики, безудержной фантазии или просто откровенной лжи.

Как обыкновенный христианин Крыма, то есть Херсонеса, сын Папия теоретически мог носить имя Хрестус в честь Христа из Назарета. Но у христиан всего мира никогда не было и до сих пор нет такой традиции: называть своих детей именем Христа. Соображаете? Христиан много – а детей никто Христом не называет. Понимают ведь разницу! А может, во времена Марка Аврелия всё-таки была такая традиция?

Однако найти ясный ответ на этот неожиданный вопрос, оказывается, можно. Если ещё раз обратить внимание на ту же самую мраморную плиту, на тот же самый список знатных граждан Херсонеса, бывших современниками Хрестуса, сына Папия, то можно заметить, что возглавлял список этих лиц некий Ульпий Вакхий. Он вовсе не случайно стоял во главе списка. Он был местным жрецом, властителем, так сказать, душ граждан Херсонеса! Понимаете? Не священником он был, а жрецом! Языческим жрецом! Значит и Хрестус, сын Папия, по крайней мере, во время изготовления надписи на мраморной плите тоже не был христианином! Выходит, что своё имя он никак не мог носить в честь Иисуса Христа.

Он мог носить его только в честь какого-то другого исторического персонажа, который когда-то ранее тоже носил имя или прозвище Хрестус. Если это не Иисус Христос, то кто же это мог быть? Может всё-таки Сократ Хрестус? Ведь другой ближайший Хрестус истории неизвестен!

Почему же именно в Херсонесе после Византия тоже всплывает это имя? Чем примечателен был Херсонес, например, для Сократа Хрестуса или его современника и союзника Митридата Евпатора?

Ответ напрашивается сам собой. Ведь именно в Херсонесе бывший царь Понта Митридат Евпатор, настойчиво преследуемый азартными ромеями и преданный некоторыми своими детьми и приближёнными, окончил жизнь самоубийством. И вот здесь же, именно на этом же самом месте, через двести пятьдесят лет вроде бы случайно вдруг появляется человек, носящий имя Хрестус, совпадающее с прозвищем Сократа Хрестуса, который был одним из самых первых союзников Митридата Евпатора.

Что же это: случайность или всё же закономерность? Случайно ли эти два закономерные события произошли в одном и том же месте, хотя и с разрывом в двести пятьдесят лет? Если не случайно, то, значит, какая-то очень тонкая невидимая ниточка всё-таки связывала эти два события между собой. Может быть, если не сам Сократ Хрестус, то какие-то его родичи или даже потомки сумели, спасаясь от ромеев, бежать из Вифинии в Крым, и уже здесь в Крыму они могли задержаться на несколько веков.

Скорее всего, именно такой ход событий и мог объяснить причину появления у некоего Папия или его супруги сильного желания назвать своего сына именем Христа. Значит всё-таки второй Хрестус, то есть Хрестус из Херсонеса, мог носить своё имя, скорее всего, в честь Сократа Хрестуса, сумевшего невероятным образом через несколько поколений донести своё имя до своих потомков или просто преемников?

К сожалению, пока это только предположение. Каких либо других доказательств больше нет, но появление почти одновременно одного Хрестуса именно в Византии, а другого Хрестуса именно в Херсонесе вряд ли было случайным.

Теперь перед нами возник и следующий, уточняющий вопрос: если некая логическая связь Хрестуса из Херсонеса с Хрестусом из Вифинии всё-таки существует, то кем мог приходиться один Хрестус по отношению к другому? Могли ли они быть родственниками по крови или всё же не могли? Хотя бы теоретически.

Оказывается, там же в Крыму можно найти ещё одного человека, который тоже жил в Херсонесе и тоже носил имя Хрестус. Его упоминал уже не кто-нибудь, а сам император Византии Константин Багрянородный, тот самый, который крестил нашу русскую княгиню Ольгу.

В своей книге «Управление империей» в главе под номером 53 этот император писал о том, что упоминаемый им Хрестус тоже был сыном Папия, только жил он на несколько поколений позже. На шесть или семь. Так иногда бывает, когда, например, седьмое колено чудесным и непостижимым пока для меня образом почему-то совпадает с первым.

В итоге имя Хрестус у неких Папиев по неизвестной пока для нас причине повторилось и из случайного – вот что главное – превратилось в закономерное, стало родовым, семейным! Возникает вполне резонный вопрос: почему оно стало таковым, по какой такой причине? Они что, все были христианами, священниками? Оказывается, вовсе нет!

Император писал о том, что этот Хрестус тоже был одним из самых знатных граждан Херсонеса, а во времена императора Девкалиона примерно в 294 году, когда в Риме повсюду ещё преследовали христиан, даже избирался носителем венца, то есть правителем страны херсонитов, её царём!

Получается, что этот второй, обнаруженный в Крыму, Хрестус занимал такое же видное общественное положение, какое за несколько веков до него занимал другой Хрестус – Сократ, но только один занимал это положение в Херсонесе, а другой – в Вифинии.

Случайно ли граждане Херсонеса избрали в то время именно Христа своим правителем, своим венценосным царём? Может быть, всё-таки не случайно? Может быть, они избирали его, памятуя не только его личные заслуги, но и вспоминая его знатного предка, каковым и был давно забытый Сократ Хрестус? Вот вам ещё один довод в пользу предположения, а когда доводов набирается достаточно много, то можно использовать и утверждение. Однако доводов для этого пока всё же ещё недостаточно. Хотелось бы иметь хотя бы ещё один. Было бы хорошо сделать сравнительный анализ ДНК Сократа Хрестуса и Хрестуса сына Папия, но где взять искомые останки тел?

Если просто сидеть и думать об одном и том же, то при отсутствии новых фактов ничего не придумаешь, голова только будет раскалываться, поэтому можно вначале найти хотя бы какие-нибудь сведения о том Папие, который был отцом самого первого Христа, упоминаемого в Херсонесе.

Благодаря тем же археологам, можно найти в Херсонесе ещё один очень важный документ. Причём этот документ тоже был написан не на бумаге, а выбит на мраморной плите. Речь идёт о декрете, который знатные люди Херсонеса выдали тому Папию, который мог быть отцом Христа. Вот текст этого декрета:

«Проэдры херсонесцев, что в Таврике, предложили: поскольку Папий, сын Гераклеона, гераклеец, проявил полезные свойства характера, провёл время пребывания у нас самым достойным, при дружеских встречах, всех нас полюбив и почитая как благородный и прирождённый гражданин, за что да надлежит ответно почтить мужа в соответствующей степени. Да будет решено советом и народом: восхвалить в соответствии с этим Папия, сына Гераклеона, гераклейца, дать ему проксению, гражданство, (право) въезда и выезда во время мира и войны, без ущерба и без договора и ему самому, и его потомкам, и его имуществу и участие во всех государственных делах, в чём участвуют херсонесцы. Решение написать на беломраморной плите и поставить на самом видном месте акрополя. Это постановил совет и народ в царствование Девы, в 155 году, при жреце Тите Флавии Ксанфе, сыне Насона, месяца Латоя 10 дня, при секретаре Героиде, сыне Зета. Приложили печать в первом ряду: богиня царица Дева, Тит Флавий Агеполис, сын Флавия Аристона, первый архонт, Зет, сын Аристона, Тит Флавий Аристон, сын Флавия Аристона Агеполида, Афиней, сын Диогена, Гермокл, сын Аполлония, Никагор, сын Демократа. Во втором ряду: Филомис, сын Аполлонида, Луций Антоний Руф, Демократ, сын Боиска, архонт, Аристон, сын Аполлония, архонт, Луций, сын Гилара, Антилох, сын Антилиха, Зет, сын Пифодота, Асклепиад, сын Асклепиада, архонт. В третьем ряду: Нетроний Марейн, архонт, Метродор, сын Диоскурида, Аристон, сын Антилоха, Калликл, сын Гедила, архонт, Героид, сын Героида, номофилак, Гикесий, сын Гикесия, номофилак, Понтик, сын Гилара, номофилак. Боиск, сын Диоскурида, продик и секретарь совета, Героид, сын Зета».

Исходя из текста этого декрета, следует, что упоминаемый в нём Папий прибыл в Херсонес незадолго до 130 года нашей эры. То есть именно он по возрасту мог быть тем самым Папием, сын которого стал первым Христом в Херсонесе.

Во-вторых, что самое важное, Папий прибыл в Херсонес из Гераклеи. Понимаете? Из Гераклеи! Ведь Гераклея – это город в Вифинии, где жил и правил наш Сократ Хрестус! Значит появление самого первого Христа в Херсонесе тоже, как и в случае с Христом из Византия, связано с Вифинией. Их пути пересекаются именно в этой стране. Налицо какая-то связь обоих с Сократом Хрестусом. Теперь уже никто не скажет, что это случайное совпадение. Мы не можем определить, какая именно кровная связь была между ними, но эта связь, безусловно, была.

Благодаря тексту того же декрета, мы теперь также знаем, что отцом Папия был некто Гераклеон, который жил в Гераклее. Поэтому можно заняться поисками именно этого человека. В результате упорных поисков можно обнаружить, что среди амфор, найденных археологами в древней Гераклее, действительно попадаются сосуды с именем какого-то Гераклеона. Надписи указывают на то, что это был не простой гражданин Гераклеи, а знатный человек. Как же сложилась судьба этого до сих пор неизвестного нам Гераклеона?

Если продолжить поиски, то, в конце концов, можно обнаружить в том же Херсонесе и надгробную плиту некого Гераклеона, сына Менофонта, который умер в середине второго века нашей эры. То есть этот Гераклеон вполне мог быть отцом Папия. Кроме того, ведь и жили они в одном и том же городе. Но что самое удивительное: этого Гераклеона именовали одновременно Сисюросом Гераклеотом. Очевидно, что это было его настоящее имя. По мнению археологов, с которыми мне удалось пообщаться, его имя свидетельствует о том, что он был не греком, а вифинцем, который каким-то образом проник в Гераклею, а потом оказался в Херсонесе, где и умер.

Вот вам ещё одно очень важное подтверждение связи Сократа Христа и Христа, сына Папия, полученное уже с помощью его деда Сисюроса и прадеда Менофонта.

К сожалению, более древних предков первого Христа из Херсонеса пока найти не удалось. Но главное сделано: доказана прямая зависимость этого Христа от Сократа Хрестуса, царя Вифинии.

В итоге получается, что потомки Сократа Хрестуса, как было показано выше, теоретически, могли жить в трёх разных местах: в Восточной Пруссии, в Крыму и в Каппадокии. А уже из Каппадокии некоторые из них могли уйти ещё южнее и оказаться в Кесарии Филипповой, а потом и в Кумранской общине.

Так что на основании всего выше изложенного получается, что родственная связь Хрестуса и Христа вполне возможна.