Семья моего прадеда была большой. Жили в достатке, держали много скота, несколько лошадей. Обедали вместе с наёмными работниками.
Во время раскулачивания Семёна Панкратьевича сослали на Беломорканал. Прабабушку Настасью с детьми и семьями других раскулаченных из Огней Алтайского края погнали этапом в Сибирь, в Томскую область, под Колпашево. По дороге выжило шестеро из ее пятнадцати детей. Шестнадцатая погибла в детстве при сенокосе.
Прадед оказался в лагере, где в одном из начальников узнал бывшего барина. Оба испугались. Благодаря этой встрече, Семён Панкратьевич выжил и вернулся к семье: он чинил обувь и был переведён ходатайством старого знакомого на лёгкие работы.
В семье вспоминали его как человека кроткого. А ещё с детства помнится один рассказ. Идёт он как-то грустный по улице, навстречу односельчанин.
– Что, Семён Панкратьевич, такой невесёлый?
– Да с женой поругался.
– Не может этого быть! – все знали его характер. – И как же это случилось?
– Прихожу я с поля домой, ну, – говорю, – подавай, хозяйка, на стол.
А она мне: «А ты пошёл, горшок-то в печку задвинул?» Ну, я не выдержал и ответил: «Хороша, голубка, и ты!»
Клавди́я Ивановна
Несмотря на одарённость и ум, мама моя в чём-то всегда оставалась ребёнком. Любила «блеснуть», да и фамилия обязывала – Выставкина. Школа с золотой медалью, незаконченный философский факультет, увлечение всем, чем только возможно. Для неё, очень лёгкой на подъём, было обычным делом сорваться с места, никому ничего не сказав. Не про неё были обращённые к ней слова ее матери: «на одном месте и камушек обрастает».
Однажды посоветовала мне одеться потеплее, и мы поехали…. к Лыковым. Позже она годами с восторгом будет вспоминать небесный взгляд Карпа Иосьича – отца Агафьи.
Тюмень, Иркутск, Тобольск, Свердловск, Смоленск, Ярославль, Ростов. Рига, Сочи, Таллин. Толга, Тутаев, Пюхтитцы… Уже в Ермолино (монастырь в Ивановской области – ред.) мама скажет, что искала, кому меня можно вверить. Видимо чувствовала, что на этом свете не жилица.
Часто вижу её во сне. В этих снах она благодатнее, чем была в многострастной и многострадальной жизни.
Отец Агафон
В округе его звали Будулаем. Внимательный, сосредоточенный взгляд, окладистая серебристая борода, но главное – рядом собака.
– Чего тебе хочется?
– Лошадь.
Мы с мамой появились в Ермолино почти одновременно с конём.
Лютик. Спокойный, красивый владимирский тяжеловоз с широченной спиной. Можно было откинуться назад, положить руки под голову и смотреть в небо… Конь сам шёл домой. Рядом – Друг. Пёс вырос с детьми отца Агафона (в миру – Алексея Георгиевича) и понимал каждый взгляд, каждое слово. Бывало, все вместе, на телеге, едем по делам. Отец Агафон – прораб. Гордо обгоняем буксующие в сельской грязи КамАЗы. «Это твоя дочь?» – спрашивают всюду. Его дом был моим.
В свободное время, за чаем, отец Агафон начинал что-нибудь рассказывать. С особой теплотой рассказывал о своём первом духовном отце – мордовском старце Иване. Мы слушали в три уха. Больное ухо пса клонилось к земле, в полузакрытых глазах светилась преданность и что-то такое сияющее и спокойное, о чём я в свои тринадцать лет ещё не знала.
Tags: ПрозаProject: MolokoAuthor: Монахиня Анфиса (Выставкина)