Частенько молодые авторы склонны приканчивать своих героев после первых пяти страниц. Они сразу показывают финал, предполагаемую точку кипения, кульминацию, после которой — конец, разрыв.
Лет до двадцати мои главные персонажи тоже непременно умирали. Почему-то мне это виделось единственным выходом, единственным правильным решением для финала рассказа: мои герои слишком слабы, слишком «не такие» для этого жестокого мира. Они слишком остро чувствуют и мир на них слишком озлоблен за эту чувствительность. Они — особенные, они — не чья-то копия, они — мое внутреннее гормональное «Я», уверенное в собственной исключительности. Главные герои умирали, потому что мир вокруг них их убивал, сживал.
А теперь о том, почему смерть — плохое решение.
Смерть главного героя — радикальный способ прекратить повествование. Умерший (в реалистичном произведении) не имеет никаких шансов на продолжение своей истории, на личностный рост и развитие. Его история закончилась, а значит, нет больше смысла продолжать рассказ. Рассказы про смерть — зачастую — не несут в себе художественной ценности. Они, пользуясь самым примитивным художественным приемом, давят на жалость: кого-то исключительного и так скоропостижно ушедшего всегда жаль. Поэтому создается впечатление наполненности художественного произведения, но это — ложь, обман: на деле мы имеем ленивого несостоятельного автора, который не может выстроить арку персонажа. Он работает только с тем, что есть, и его герой — не меняется психологически, он застагнирован в своем состоянии, каким бы возвышенным оно не казалось.
Оставлять героя в живых значит вместе с ним побороть возникшую трудность, пережить все перипетии сюжета. Герой, преодолев себя из прошлого, должен измениться, стать кем-то новым. А это сложно написать. Это требует куда больше работы, чем просто описать трагическую историю очередного «прекрасного и непонятого».
Я не говорю, что смерть героя — это всегда плохо. У Чехова в «Черном монахе» Коврин в конце умирает, но что с ним происходит ДО этого момента? Сначала его личность медленно спускается вниз, к безумию, затем — резкий скачок вверх, когда предпринимаются попытки его вылечить, и затем — он почти вертикально падает обратно, но на сей раз — окончательно. И каждый этап сопровождается новым состоянием Коврина, каждая ступень откладывает на нем свой отпечаток, и к концу он приходит далеко не тем же, кем был прежде. Т е герой не «просто умер», потому что так захотел автор. Чехов предоставляет нам большую доказательную базу, почему Коврин должен был умереть. Он меняет персонажа, развивает, и в конце концов все-же приводит к смерти.
В большинстве же произведений юных авторов, или же просто в среднестатистических рассказах о смерти, эта линия не изгибается: она просто сразу направляется либо вниз, либо и линии-то никакой нет, - герой вообще не меняется.
Также смерть оправдана в произведениях, охватывающих полный, либо достаточно долгий отрезок жизни главного героя. Тут смерть выступает как реальное и естественное событие, как, например, в «Лавре» Водолазкина, где повествование начинается с детства и заканчивается глубокой старостью (и посередине — куча событий и герой, конечно, меняется и развивается).
Подводя итог — не стоит выгораживать свою лень и неумение правдоподобно выписывать персонажа якобы его непростой судьбой. Литература — это труд, к которому нужно подходить с осознанием задачи. Сублимацию никто не отменял, да, и я не говорю, что все, прекратите немедленно писать рассказы о смерти. Я говорю, что это — начало, от которого все-таки нужно стремится уйти.
