Галина Ицкович делится первыми впечатлениями от современной Кубы, исследуя Гавану, общаясь с местными и находя неожиданные параллели с городом своего детства — Одессой.
Гавана, день первый
Наладить связь с остальным миром из Гаваны по-прежнему непросто: интернет доступен только в самых дорогих отелях и в административных зданиях и только под контролем государства. Домашний же интернет, даже самый медленный, до недавнего времени был положен только государственным функционерам или «проверенным» деятелям культуры, а сейчас хоть и появляется у простых граждан, но с ограничениями по зоне и по времени пользования. Представляю себе, что так выглядел бы доступ в Сеть в СССР, доведись им (СССР и его антиподу, Всемирной Паутине) совпасть во времени.
А туристы как обходятся? Oчередь за карточками для доступа в Интернет выстраивается с раннего утра. Если вы потеряли своего попутчика в Старой Гаване, идите к «Амбос-Мундос» или ещё к какому-нибудь дорогому отелю. Только там можно подключиться к сети, вот там и кучкуются экспаты, сидящие на бордюрах и на низких ограждениях вдоль всего квартала с утра до самой темноты, деловитые птицы, клювами в сотовые свои кормушки. Мы пошли было, но потом передумали. Впереди у нас другое, более срочное препятствие — обмен денег. Американские доллары меняют только с десятипроцентной наценкой («наш ответ империализму», очевидно), а кредитные и банковские карточки не принимаются вовсе. Отстояв в послушной и слегка перепуганной интернациональной очереди, мы наконец вооружились вожделенными «куками» и пришла долгожданная пора обеда.
Ещё один призрак нашего общего с Кубой прошлого — это государственные столовые и рестораны. Мало того что финансовые проблемы делают этот остров островом вдвойне, и еда здесь продолжает быть в дефиците (помните советские очереди за продуктами? — если соскучились, поезжайте на Кубу), так ещё общепит продолжает готовить по старинным разнарядкам, и все блюда… совершенно ужасны. Как можно испортить Морос и Христанос, бобы с рисом, или Ropa Vieja, тушёное мясо с тем же рисом? Приходите в общепит и узнаете. Paladar particular, частные заведения, можно легко узнать по очереди у входа, a oбщепиты в основном пустуют. Единственное исключение – это «Ла Бодегито-дель-Медео» (в переводе означает «забегаловка в середине квартала», каковой она и является), где среди знаменитых завсегдатаев – Нат Кинг Коль, Сальвадор Альенде, Эрнест Хемингуэй, Геральдо Ривера. Ну, «Бодегито»— это культурная икона. А в обычных ресторанах мы сталкиваемся с тем, что первое заказанное блюдо отсутствует. С чего мы только не пробовали начинать заказ — нет этого самого первого и всё! Помните у Жванецкого: «Он им подсказывает ответ: “Скажите, пива нет? ” — “Нет!”»? Смеемся — мы-то тут на неделю, можно и потерпеть. Пустые магазины для местных со скудным ассортиментом на стеллаже «По карточкам» и пустотой на полках под табличкой «В свободной продаже» чередуются с магазинами для туристов. Мы не жалуемся, мы понимаем…
Менялы, выменивающие местные сувенирчики на старый телефон, мыло, «фирменную» футболку— помните? Все эти персонажи населяют улицы Гаваны наряду с обычными для любой страны третьего мира проститутками, мелкими мошенниками, попрошайками, говорящими на множестве языков («Купите сигару», — слышится кое-где русский).
Но всё-таки Гавана — совсем не город-призрак. Улицы весело гремят, и это не шоу для туристов. Хотя и туристы как явление поднимают настроение: всё же подспорье экономике. Американцы вовсю пользуются приоткрывшейся дверцей, а европейцы ездили на Кубу испокон веков и продолжают ездить. Гаванцы живут на порогах своих таких разных домов. Вечерами в открытые двери виднеются дети и взрослые на всех этапах домашней жизни, от стирки белья (бельё висит везде, его много – жарко же!) до укладывания детей. Телевизор смотрят прямо с улицы, он тепло мерцает в тёмной комнате. Так жили до кондиционеров и интернета, в годы моего детства, в городе моего детства.
Да, о домах. На долю Кубы выпала богатейшая история, и Гавана — eё живое зеркало. Что главенствует в архитектуре Гаваны — стены, выбеленные в стиле ранних христианских миссий, богато украшенные испанские колониальные постройки, позднее барокко хороших кровей, курортная эклектика, бетонно-стеклянные коробки или ар-деко? Я бы сказала, главенствует разрушение. Революционное правительство не справилось с доставшимся ему богатством, и архитектурные шедевры XVI-XX века довольно быстро пришли в упадок. Жильё было обещано всем и сразу, а потому пришлось уплотнять экспроприированные дома, занимаемые раньше американскими компаниями и зажиточными кубинцами. Уплотняли ли тех, кто никуда не уехал? — ответ на этот вопрос мне так и не дали, сколько ни спрашивала.
К счастью, ЮНЕСКО включило Старую Гавану в список культурного наследия мирового значения — и таким образом подтянулись деньги, восстановились отдельные районы, отдельные архитектурные ансамбли вроде площади Плаза-Виеха. Но ураганы, пираты и правители не щадили прекрасный город. Многие гаванские здания похожи на разорившихся аристократов, донашивающих неуместные старомодные камзолы.
Гавану-Централ и прежде шикарный район Ведадо ЮНЕСКО не охраняет, поэтому они разрушаются ещё быстрее, чем Старый Город. У бедных обычно много мусора, но здесь на улицах сора совсем немного. Может, потому, что любая бумажка, тесёмка, деревяшка могут ещё пригодиться. Через несколько дней мы своими глазами увидим, как в магазинах продаются пустые картонные ящики из-под пива. Кто знает, во что они превратятся в руках кубинских умельцев.
«Русские идут»… русские ушли?
Но – вернёмся к русским влияниям/вливаниям в кубинскую жизнь. Исчезли ли они в тот день, когда советские деньги перестали искусственно поддерживать эту связь? Превратилась ли эта любовь по расчёту в настоящую привязанность? Что сталось с кубинцами, которые выучились в Советском Союзе? Изменилась ли их судьба в результате этого опыта? И что произошло с русскими, работавшими на Кубе? Как насчёт языка и культурных связей? Я начинаю поиски информации, откуда проще — ещё из дома. На интернете нет ничего! Русская литература на Кубе то ли не существует, то ли находится в глухом подполье.
Почему бы не спросить Энрике Барнетта? Он наверняка знает что-нибудь о творческой диаспоре. Энрике Пинеда Барнетт — один из авторов сценария фильма «Я — Куба» («Soy Kuba»), который вышел на экраны в год моего рождения. Кубинскому кинематографу, чтобы выжить, надо было опереться на Старшего Брата, финансировавшего и давшего идеологическое направление. Фильм я смотрела когда-то в детстве. Заведомо скучный (потому что «правильный» — а по советской логике «идеологически выдержанный» означало ещё и «лживый») фильм о кубинской революционной ситуации заворожил меня, маленькую, невероятным для чёрно-белого фильма живым светом ночи, светящимися в темноте глазами главной героини, пушистыми пальмовыми ветвями.
Для справки:
Уже в девяностых фильм потряс случайно увидевшего его Мартина Скорсезе, который восстановил и пустил его в американский прокат. Вторым спонсором и поклонником ленты явился Ф. Ф. Коппола. Фильм был снят в новаторской, опередившей свое время манере и потому сочтён неудачным и советской, и кубинской стороной.
Звоню по добытому ещё в Нью-Йорке номеру. Всё складывается отлично: на днях Энрике приезжает на выступление в Гавану, там мы и встретимся. И сразу же разочарование: выступление отменяется, Энрике идёт на операцию. После нескольких попыток созваниваюсь наконец с Архелем Кальсинесом, редактором «Опус-Гаваны», культурологического журнала при Гаванском университете и Управлении Исторического наследия Гаваны. Может, он поможет мне понять, как живёт этот город, как выживают в нем культура, история, архитектура.
Ещё в предварительном телефонном разговоре выясняется, что Архель свободно говорит по-русски. Никакого нет здесь секрета: он учился в Советском Союзе, женат на русской. Многие кубинцы возвращались в своё время с советскими женами. Архель предлагает встретиться в холле гостиницы «Амбос Мундос».
— А как мы узнАем друг друга?
— Я — небольшой человек с бородой, а Вы… я сразу узнАю русскую.
В назначенный час мимо меня, торопясь, проходит человек, который больше всех присутствующих соответствует описанию. Он явно кого-то высматривает. Подхожу:
— Как же так, неужели русских нельзя больше распознать?
И вправду, мы стали такие разные, так по-разному прожили последние четверть века. Мы поднимаемся в редакцию, она расположена как раз напротив нарядной эклектики «Амбос Мундос», в безликом бетонном здании, принадлежащем университету. Здесь тихо и пусто— что за контраст с веселой улицей Обиспо, с поющей и толкающейся толпой!
— Что произошло за последние двадцать пять лет с теми культурными связями, которые так культивировались в советское время?
— Трудно сказать. Литераторы, пишущие на русском, у нас были, но в основном разъехались, кто назад, в Россию, кто в Испанию. Но есть пока ещё литературный перевод. Недавно издал ещё одну книгу Хуан Милиан, переводчик Высоцкого, на испанском и русском языке. Есть ещё так называемые «половинки», писатели русско-кубинского происхождения, которые писали на русском, но многие уже за рубежом.
— Есть ли у современных кубинцев интерес к русской литературе?
— Есть новый зал в Национальной библиотеке, чтобы приходили и учились студенты русского языка, поскольку начинается обмен между преподавателями, и есть намерение интенсифицировать такое общение. Недавно было открытие этого зала.
— Что публикуется в Вашем журнале?
— Работы о реставрации, археологии, истории — о культурном наследии города.
Архель протягивает свежий, запаянный в целлофан номер журнала «Опус-Гавана». Я открываю почти машинально, я ведь не читаю на испанском… и немедленно вижу слово “Moscu”. Это материал о живущем в Москве кубинце, художнике Омаре Годинесе.
— Да-да, я тоже вот только что был в Москве. Связи с Москвой, с Россией продолжаются, — поясняет Архель. — В нашем журнале всегда есть что-то, посвящённое русской культуре. Не литература, это не наше направление, но история, культура, религия.
— Что ещё из русской культуры? Вот ресторан «Москва» появился. У моего поколения ностальгия, это наше детство, наша юность, а молодёжь… не знаю… Молодежь, наверно, подражает родителям, они вырастают и хотят знать эту культуру. Особенно те, чьи родители учились в России; не меньше 20 тыс. кубинцев прошло через советское обучение.
— Так всё-таки интерес к тому, что пишется на русском, существует?
— Не уверен. Но остаются любимые авторы. Для меня это работы Исаака Бабеля. Я в Одессу впервые приехал и всё спрашивал, где жил Бабель, и никто не знал. Но потом нашёл дом с маленькой табличкой, незаметной, и был очень рад. A одна важная публикация была ещё в начале шестидесятых, до революции — это «Один день Ивана Денисовича». Одно из первых изданий. Вот эти авторы повлияли на кубинскую литературу. Бабель очень сильно повлиял и на Норберто Фуэнтеса, и на Эдуардо Эрас Леона.
Вроде бы никаких открытий, кого теперь удивишь таким библиотечным формуляром? Э-э, да я забыла, что сижу на острове в Карибском море! «Российская грусть», тонкая отрава, наполняет воздух.
— Политику оставим в стороне, но в культуре идёт сближение. Встреча митрополита Кирилла и Франциска в прошлом году на Кубе — это очень интересно, потому что встреча было ориентирована на мир. Регулярно проходит книжная ярмарка, и стали снова приезжать деятели культуры из России… В историческом центре мы хотим создать разнообразие культур, не коммерческого типа, а настоящее космополитичное разнообразие. А если ещё станем вспоминать связи Алисии Алонсо с российским балетом… А ещё планируется новый проект — привозить выставки из экспозиций Русского музея, Эрмитажа… пока не знаю, как это будет, но есть надежда. А ещё… отношения живут в сердцах людей.
Архель улыбается. Хорошее у него лицо, интеллигентное, снятое с производства.
— А что происходило в сердцах кубинцев, когда о Кубе… ну, скажем, забыли в России?
Архель омрачается:
— Лично мне было очень тяжело. Моя жизнь изменилась. Сразу. Моя жена — русская.
— Как жена перенесла разобщение?
— О, здесь остаться в отрыве… русским было очень трудно. Но я всегда продолжал читать по-русски. Россия — моя вторая родина, ведь там родились мои сыновья.
Продолжение следует...
Путешествие на Кубу. Гавана и окрестности. Часть первая
