Дата 22 июня не ассоциируется ни с чем хорошим. Внезапные ночные бомбардировки, танковые колонны, идущие на восток, ужас, смерть и неизвестность впереди. В июне 1941 года, когда вермахт насквозь прошел Белоруссию за неделю, трудно было даже представить, что ровно через три года эти же края войдут в историю как место крупнейшего поражения Гитлера.
Бесплодная весна
К лету 1944 года Белоруссия стала медвежьим углом всего советско-германского фронта. Русские наступали почти беспрерывно еще с лета прошлого, 1943-го, года и от ворот Смоленска уверенно дошли почти до Витебска, Могилева, Орши, Бобруйска, но вот здесь-то наступление и забуксовало.
Пока на Украине гремели сражения, и перекатившаяся через Днепр Красная Армия пробивалась к Карпатам и Молдавии, постоянно освобождая крупные пространства и большие города, севернее все наступления застопорились. Попытки сдвинуть линию фронта начинались по-разному, а заканчивались одинаково: остановка почти на исходных рубежах, убитые и раненые тысячами, отсутствие внятных результатов.
На нейтральной полосе монументами прежним, провалившимся наступлениям, застыли сотни сгоревших боевых машин. Вермахту эти бои также давались нелегко, однако людские потери окопавшейся в белорусских болотах группы армий «Центр» оставались умеренными, а фронт сдвинуть все равно не удавалось.
Белоруссия бедна коммуникациями. Любой шаг в сторону от дороги часто ведет в трясину, а группа «Центр» располагала очень мощным парком артиллерии и противотанковых средств. Тяжелые самоходные противотанковые орудия, «Тигры» и обычные противотанковые пушки, во множестве размещенные против немногочисленных маршрутов наступления, выбивали бронетехнику. В это время на стрелков обрушивался град снарядов тяжелой артиллерии. Лобовые схватки приводили к тому, что исход сражения часто решала голая огневая мощь, и здесь преимущество было у немцев.
Только за январь 1944 года немецкая 3-я танковая армия, оборонявшая район Витебска, выпустила около 240 тысяч 15-см снарядов (43 кг каждый) – поистине чудовищные цифры на квадратный метр. Плотность огня немцев оказывалась выше, чем под Сталинградом или Курском. Для противодействия советским ударам немцы использовали даже осадные гаубицы.
Встречный огонь советской артиллерии, по сравнению с неприятельской, оставался откровенно жидким, расход снарядов оказывался меньшим в разы, если не на порядок. СССР был бедным государством, и если с задачей выпуска достаточного количества стволов оружия и единиц танков к 1944 году – и даже раньше – справились, то вопрос обеспечения войск боеприпасами в нужном количестве так и не был решен.
К тому же уровень выучки войск, начиная от рядовых и заканчивая командованием наступавшего в Белоруссии Западного фронта, оставлял желать много лучшего. После наступлений штабисты сухо фиксировали плохую разведку, проблемы взаимодействия пехоты, артиллерии, танков и авиации, неудовлетворительное управление наступлением. Маскировались плохо, колонны на марше легко засекались немецкой разведкой. Собственно, планы наступлений регулярно оказывались несовершенными.
Штабной офицер 33-й армии, например, в аналитической записке на имя Сталина писал: «Первой и основной причиной [неудач] являлось то, что силы и средства расходовались по мелочам, вместо серьезного и сокрушительного удара противнику наносились «булавочные уколы», от которых он очень быстро оправлялся, материальные средства расходовались также по мелочам, частями, и серьезного результата дать не могли.
Если ударить человека бревном, то он безусловно будет убит, но если это бревно расчленить на щепки и бить этого же человека в разное время этими щепками, то он легко вынесет эти удары и нисколько не потеряет своей жизнеспособности. Так образно можно выразить удары по врагу нашей 33-й армией».
Одно из самых сомнительных решений командования действительно состояло в назначении дивизиям чрезвычайно узкого фронта наступления. Это требовалось для концентрации сил и средств на нужном направлении, но на практике получалось нечто противоположное замыслу: полки и батальоны утыкались в затылок друг другу, а узкий фронт прорыва означал, что сам он простреливается насквозь.
Войска – полк за полком, дивизия за дивизией – шли по узким коридорам под убойным огнем тяжелой артиллерии немцев. К тому же, сами войска бросались в бой до того, как их пополнят, в результате чего в Белоруссии наступали «роты» численностью по 20-30 человек вместо штатных 144. В бою такие формирования стремительно сокращались до полной небоеспособности.
Всего за время позиционных боев в Белоруссии погибли десятки тысяч солдат и офицеров без малейшего результата.
Пока в болотах Белоруссии шли эти мучения, ситуация изменилась уже в масштабе всего фронта. На Украине наступление также приостановилось, а главное – на фоне предшествующих потерь вся РККА стала испытывать недостаток в людях. Уже осенью 1943 года начался призыв молодых людей 1926 года рождения. Мобилизационный резерв неуклонно падал, солдаты погибали в боях, и к 1944 году впереди маячила мрачная перспектива остановки общего наступления просто из-за нехватки мужчин в стране. Нацистов гнали, но слишком тяжкой ценой. Не то что Ставке, но всей стране требовался успех новых, невиданных масштабов. И – парадокс – окончательный перелом в войне на Восточном фронте предстояло совершить в тех краях, которые казались самыми бесперспективными.
Белорусский балкон
Позиции немцев в конце весны 1944 года выглядели как своеобразный «балкон», выдающийся на восток. С юга он отсечен огромными и практически непроходимыми Припятскими болотами. В 41-м эти болота фактически изолировали друг от друга группы армий «Центр» и «Юг». В 44-м они, естественно, никуда не делись и по-прежнему ограничивали любые маневры сторон.
Дальше на север линия фронта идет через районы Бобруйска, Могилева, Орши и Витебска, и за Витебском резко сворачивает на запад, где и кончалась зона ответственности группы армий «Центр». Западнее с юга на север течет Березина. Еще дальше к западу – столица Белоруссии Минск. Еще западнее – леса и болота Белоруссии переходят в большие открытые равнины Польши. С запада поле сражения ограничивается рекой Висла с польской столицей Варшавой на ее западном берегу. Вся эта местность, на западе меньше, на востоке больше – сильно заболочена. И сейчас в Белоруссии хватает болот, хотя в позднем СССР их массово осушили, а тогда трясина серьезно влияла на ход боевых действий.
Нехватка коммуникаций вкупе с заболоченностью делали каждую дорогу немыслимо важной. В 41-м перехват единственного шоссе у Волковыска привел к прерыванию снабжения двух (3-й и 10-й) советских армий и вынудил их к мучительному прорыву из окружения. В 44-м положение с дорогами лучше не стало. Этот фактор сильно влиял на действия обеих сторон.
«Балкон» занимала группа армий «Центр» во главе с фельдмаршалом Бушем. Этот полководец не относился к «звездным» военачальником вермахта, но считался человеком, способным организовать прочную оборону, которая может долго продержаться под сильными ударами. Летом 1944 года немцы ожидали в первую очередь наступления русских на Украине, и именно туда отправлялись почти все резервы. В Белоруссии ждали куда менее амбициозных и масштабных операций, поэтому там готовилась просто прочная стационарная оборона с расчетом на упорное удержание имеющейся линии фронта. Предполагалось, что группа армий численностью более 800 тысяч человек вполне способна решить эту задачу.
Особенностью немецкого военного дела конца войны стали «крепости» – позиции вокруг узлов дорог, строившиеся с расчетом на круговую оборону и возможность защищаться даже в полном окружении. В Белоруссии такими крепостями были объявлены Витебск, Могилев, Бобруйск и еще ряд городов. Концепция «крепостей» была не такой уж глупой, они позволяли даже в окружении долго портить жизнь наступающим, перехватывая узлы дорог, но в случае неудачи гарнизон просто уничтожался.
Крепости должны были стать опорой немецкой обороны в Белоруссии. Хуже было с подвижными резервами на случай, если что-то пойдет не так. Танковая дивизия находилась здесь всего одна. Воздушный флот формально насчитывал 839 самолетов, но фактически значительную их часть составляли бомбардировщики для ударов по объектам в глубине СССР.
Одной из ключевых проблем вермахта в новой летней кампании стало неверное определение планов советской стороны. Немцы опасались продолжения операций на Украине, и именно туда стягивались немецкие мобильные резервы. На юг отправился также ценный кадр – фельдмаршал Вальтер Модель, получивший прозвище «пожарный фюрера» за успехи в роли кризис-менеджера, спасающего вермахт из сложных ситуаций.
Разведка честно сообщала, что именно на Украине наблюдается крупное скопление советских танковых войск, и большое наступление здесь не вызывало сомнений. Однако в Белоруссии ожидались лишь вялые попытки прорыва на небольшую глубину. Никто в германских штабах и помыслить не мог, что произойдет в действительности.
Пока на немецкой стороне готовились к новому раунду позиционной схватки, советские военачальники пересматривали все принципы наступления. Будущая операция готовилась с весны. Настоящей идеей фикс советских генералов стала внезапность операции. Западный фронт был разделен надвое для лучшего качества управления, его командующий был снят с должности.
Вся подготовка шла в глубокой тайне. К линии фронта двигались грандиозные массы людей, техники, боеприпасов, топлива. Все перевозки велись по ночам, причем автоколонны шли с выключенными фарами. Специально назначенные офицеры на связных самолетах облетали тылы, следя за тем, как соблюдаются меры маскировки. В радиоэфире царило глухое молчание. Один из пленных немецких офицеров впоследствии даже сказал, что почувствовал недоброе именно из-за полного отсутствия радиообмена на стороне русских.
В это время разведка всех видов старательно вытаскивала немецкие позиции и силы из «тумана войны». Времени у нее хватало, съемки с воздуха сочетались с охотой на языков, работой акустиков; для уточнения немецких позиций использовались даже аэростаты.
Тщательное наблюдение позволило прояснить положение дел перед своим фронтом. Войска непрерывно тренировались: роты и батальоны по очереди уводили в тыл, где вели учения в условиях, максимально приближенных к реальным, с макетами немецких позиций и стрельбой боевыми патронами. Саперы готовились преодолевать многочисленные речки и топи. У солдат и генералов имелось много времени на планирование и подготовку операции, и они тратили его с умом.
Против группы армий «Центр» удалось собрать огромную армаду в 1,7 млн человек при четырех тысячах танков и 28 тысячах орудий. Поскольку времени на подготовку хватало, запасы топлива, боеприпасов, запчастей и всего прочего, что необходимо для войны, поражали воображение.
План наступления был достаточно несложен в общем, но замысловат в деталях. Основные трудности состояли в том, чтобы спрятать приготовления, но и собственно разгром группы «Центр» тоже был делом непростым. Предполагалось провести каскад окружений: сначала фронт Рокоссовского на юге и Баграмяна и Черняховского на севере должен был сокрушить фланги группы армий «Центр», затем через пробитые бреши планировался рывок на Минск с нескольких сторон и добивание остатков группы армий к востоку от Минска в грандиозном мешке. Координировали наступление Василевский (северный фланг) и Жуков (центр и южный фланг).
Существует небольшая легенда по поводу планирования операции. Якобы Рокоссовский, действовавший в районе Бобруйска, предложил нанести два главных удара вместо одного и создать таким образом отдельное окружение. По версии, изложенной в мемуарах, ему удалось преодолеть скепсис других членов Ставки и даже лично Сталина и продавить собственный план. Между тем, отметим, что документами эта версия не подтверждается, напротив, план наступления с двумя главными ударами был утвержден независимо от предложений Рокоссовского. Судя по всему, Константин Константинович настаивал на каких-то перестановках в рамках уже утвержденного замысла и впоследствии несколько добавил драматизма этому сюжету.
Шел июнь 1944 года. Четыре фронта – 1-й Прибалтийский, 3-й, 2-й и 1-й Белорусские – готовились к одному из крупнейших сражений человеческой истории.
День гнева
Немцы до самого начала наступления так и не поняли, удар какого масштаба готовится в Белоруссии. Прямо перед советским наступлением фельдмаршал Буш со спокойной совестью ушел в отпуск. Между тем, таран советского наступления уже вовсю разгонялся.
В ночь с 19 на 20 июня началось то, что уже можно назвать первыми шагами «Багратиона»: партизаны вышли из лесов и совершили более десяти тысяч (!) подрывов на железных дорогах. На некоторое время эта волна взрывов приколотила немцев к месту, лишив возможности маневра на многих участках. Полковник Теске, начальник военных сообщений группы «Центр», позже сухо констатировал, что на несколько дней группа армий лишилась управления.
В это время на фронте уже шла разведка боем. Усиленные разведроты и батальоны начали пробовать немецкие позиции на прочность, выявляя слабые точки и при удаче захватывая позиции. Уже с 17 числа шли бои местного значения, в которых участвовали сотни людей и артиллерия. Кое-где удалось даже захватить немецкие передовые траншеи еще до основного наступления. 22 июня операция, получившая название «Багратион», стартовала в полную силу.
Благодаря тщательной подготовке наступление развивалось просто неудержимо. Целью первой атаки – под Витебском – было окружение самого Витебска со всеми, кто его оборонял. Этот город вдавался в советские позиции, и для русских выглядело крайне соблазнительной идеей его окружить.
Первый же день наступления превзошел все, даже самые оптимистичные прогнозы. Главный рубеж немецкой обороны у Витебска был проломлен в течение шести часов. Немецкие позиции перетряхивались громадным количеством снарядов. Артиллерия немцев, столь страшная до сих пор, благодаря тщательной разведке и накоплению боеприпасов оказалась подавлена почти мгновенно.
Вскоре на орудийные позиции ворвались русские, что стало приговором для сверхтяжелых орудий – их просто не успели увезти. Еще до полудня 23 июня железную дорогу Витебск-Орша оседлали наступающие батальоны. Мосты по дороге захватывались специально назначенными отрядами. В воздухе свирепствовали орды Ил-2, атакующие уцелевшие орудийные позиции и гоняющиеся за автоколоннами. Противодействовать им было нечем: немецкую авиацию прибили к земле ударами по аэродромам, а поднявшиеся в воздух самолеты быстро выгорели в воздушных боях.
Немецкий сапер, попавший в плен под Витебском, вспоминал: «На подходах к мосту сбилась в кучу масса людей из отходящих частей со своим вооружением и снаряжением, они ожидали своей очереди на переправу. Офицеры кричали и ругались, размахивая своими пистолетами, каждый хотел переправиться со своей частью быстрее других. Наша рота работала под огнем противника, вместе с ней трудились и остальные подразделения нашего батальона. Поскольку я был ротным связным, мне приходилось доставлять требования на материалы на правый берег реки, где находился наш КП.
Как часто мне пришлось пересекать мост туда и сюда под огнем врага, я даже не могу сказать. Возможно, раз десять туда и обратно. Тут и там лежали тела моих мертвых товарищей, так, как их застала смерть во время работы, порой они еще сжимали в коченеющих руках топор, рукоять пилы или молоток. То и дело мне приходилось падать между ними, спасаясь от обстрела. Порой я лежал по полчаса и больше, не в состоянии поднять и головы, над которой осколки снарядов врезались в балки моста, а прямые попадания крушили сделанное нами. Когда обстрел стихал, на мосту появлялись санитары и подбирали стонущих раненых, а я вскакивал и бежал к КП или к своей роте.(…) Между балками и сваями моста свисали мертвые тела солдат и лошадей, на кружимых водой обломках досок виднелись ухватившиеся за них раненые».
Приказ об отводе основных сил из Витебска просто запоздал. Поскольку город был объявлен крепостью, Гитлер упрямо требовал сохранения прежних позиций. Пока между фюрером, начальником генштаба Цейтцлером и командующим 3-й танковой армией, чьи войска обороняли Витебск, шли дебаты, дороги, ведущие в город, одна за другой перехватывались русскими.
1-й Прибалтийский фронт Баграмяна обтекал Витебск с запада, наступая на юг, 3-й Белорусский Черняховского – с юга, атакуя на запад. На дорогах скапливались грандиозные пробки – километры немецких автомашин, тягачей, подвод. Вся эта масса тыловиков пыталась пробиться на юго-запад, в оставшееся пока незанятым окно. Штурмовики постоянно крушили технику, так что заторы только росли. Затем на шоссе в разных местах ворвались самоходки, давившие и расстреливавшие обозы.
Cat_Cat, Прохоров: данное фото было указано без точного временного промежутка, на коте к этому фото сделали разбор: vk.com/wall-162479647_198886
Вечером 24 июня кольцо вокруг Витебска сомкнулось. Внутри остался немецкий корпус генерала Гольвитцера в составе пяти дивизий. Гольвитцер был ветераном Восточного фронта, сталинградской зимой он вывел крупные силы из окружения под Воронежем. Теперь ему предстояло повторить тогдашний успех или хотя бы попытаться это сделать.
Однако шансы на прорыв терялись с каждым часом. Русские вырвались к Западной Двине, захватили плацдармы и все дальше гнали основные силы немецкой 3-й танковой армии. Крупные отряды немецких войск были изолированы в Островно и Бешенковичах – и тоже почти не имели надежды на спасение.
25 июня Гольвитцер решил прорываться из Витебска на юго-запад. Гибель под залпами орудий не казалась ему хорошей перспективой. Десятки тысяч людей сорвались с места и бросились в леса. В «крепости» осталась одна-единственная пехотная дивизия генерала Хитера. Тот просидел под ураганным огнем всего несколько часов – и тоже бежал.
Однако далеко уйти им не удалось. Бегущих непрерывно атаковали штурмовики. Люди метались по лесу, на который сыпались бомбы. Малые котлы у Островно и Бешенковичей быстро погибли, так что теперь русские могли сосредоточиться на разгроме группы Гольвитцера. У озера Мошно беглецов изолировали и рассекли на отдельные группы.
Пока остатки немецкого корпуса погибали в лесах, Витебск зачищали стрелки. Город почти не оборонялся, а события развивались настолько стремительно, что немцы не смогли даже взорвать мост через Двину. Правда, взрывчатка осталась на месте.
Сапер Александр Будницкий рассказывал: «Танковая разведка и вместе с ней разведчики пехотного полка уничтожили охрану и пошли вперед. А мы на мосту остались, обнаружили там больше тонны взрывчатки, причем, стояли мины замедленного действия. Три канала электрической связи. Наши захватили там несколько диверсионных групп. 26 июня мост захватили, 3 июля Минск освободили – вот какие темпы наступления, а мы все это время сидим на мосту. Взрывчатка залита водой, откачать ее не можем, водолазного оборудования нет, а надо обезвредить. Ныряли и прямо под водой выкручивали взрыватели, а потом вытаскивали взрывчатку».
Из лесов к наступающим начали выходить партизаны. Попасть к ним в плен для немецких окруженцев означало верную смерть. Белоруссия дала пример не только отчаянной партизанской войны, но и невероятно жестоких карательных операций, поэтому с потерявшими силу немецкими солдатами никто не церемонился. Иной раз партизаны даже выпрашивали пленных у регулярных войск.
27 июня стало днем коллапса Витебского котла. Утром окруженцам предъявили ультиматум, а к полудню Гольвитцер выбросил белый флаг. Начался сбор трофеев и прием пленников. Многие части набрали больше захваченных, чем сами имели людей в строю. Командир корпуса генерал пехоты Гольвитцер уже днем 27 числа предстал перед маршалом Василевским. Вскоре он оказался на «марше побежденных» в Москве: понурый генерал в кепи на хронике этого парада пленных – это именно несостоявшийся защитник Витебска.
Последние минуты «котла» описал немецкий солдат: «Я лежал между убитыми, живыми и ранеными под палящим солнцем, не двигаясь и едва сохраняя сознание, уже не ощущая ни жажды, ни зноя. Поднять хотя бы голову было равносильно смерти. Так я пролежал почти до вечера, когда огонь и разрывы снарядов стали стихать. Русские убедились, что никаких атак на них больше не будет, поскольку почти все наступавшие убиты. Постепенно огонь прекратился. Наступившая тишина оглушала.
Чуть позже я увидел, как справа от меня поднялось несколько солдат — и по ним никто не стрелял. Встал и я, чересчур оглушенный и отупевший, чтобы испытывать страх, и поднял руки, сдаваясь.
Обведя взором далеко простирающийся косогор, я увидел, что он весь покрыт телами моих мертвых товарищей. Уже редко вскрикивали и раненые, чаще всего те, кто был ранен во второй или даже третий раз…»
Витебское наступление стало образцовой операцией. При умеренных собственных потерях всего за неделю удалось почти поголовно уничтожить армейский корпус, снести мощный оборонительный рубеж и освободить Витебск. По советским данным, 40 тысяч немецких солдат погибло, 17 тысяч попало в плен, и, учитывая количество сгинувших в окружении дивизий, это не похоже на хвастовство.
Лейтенант Владимир Евдокимов с удовольствием вспоминал: «Артиллерийскую подготовку провели. И какую мощную! Все отлично было подготовлено. Подавили точки. Никакого сопротивления немцы не оказывали. Мы поднялись – я и все другие, пошли, а стоит пыль, дым, – ничего не видно, трудно ориентироваться. Кое-где там стрекочут немецкие пулеметы. Мы пошли, прошли несколько линий немецких траншей без всяких потерь.(…) Мы уже в июле шли маршем, километров по 20 в сутки. Никакого сопротивления! Ну, бывает, где-нибудь там группка небольшая в лесах застрянет. День идем, на ночь располагаемся отдыхать. Надо и покушать, и отдохнуть. Блестящая операция, блестящая!»
Взять Витебск помогло, конечно, сочетание двух обстоятельств: отличная подготовка к наступлению и сомнительные решения обороняющихся. Генералы вермахта склонны валить на безответного фюрера собственные провалы, но в данном случае это правда: упрямство Гитлера, не желавшего бросать Витебск, помогло советским войскам не добыть победу, но сделать ее более полной.
Вокруг живописных лесных озер догорала разбитая техника. Колонны понурых пленных тянулись за горизонт. Это был лишь первый шаг, всего через несколько дней из тумана войны проступят контуры одного из самых решительных сражений мировой истории.
Первая часть закончилась.
Перенесено силами сообщества cat_cat с сайта fakel-history.ru.
https://vk.com/fakel_history — паблик Факела в ВК.