Сижу, реву… Муж спросил о причине слёз. Я не ответила. Он беззлобно расхохотался. А я посмотрела в окно – и снова в рёв. Беззвучно так, бессильно.
– Ну ты в каком веке живешь? – начал увещевать он. – Ну, наверняка у них есть разрешение.
«На вырубку здорового дерева?! Хм, возмутительно, Паша!»
– Штрафы теперь знаешь, какие? Кто вырубит одно дерево, по закону обязан три посадить в любом месте, – сказав это, муж задвинул штору: в комнате стало темно, тогда он вновь её отодвинул и встревоженно взглянул на меня.
Я молчу, потупившись. Паша заботливо поправил мою подушку, слегка уложив меня, чтобы я в окно больше не смотрела, а повернула бы лицо к телевизору, который вещал что-то политически скучное. Он грубовато погладил мою ледяную руку своей тёплой шершавой ладонью, отчего мне стало легче: я благодарно заглянула в его глаза.
– Ну да, то, что автострада перед окнами оголилась, – начал вслух рассуждать Паша, – это, конечно, плохо: пыль и копоть нам теперь обеспечены. Кислорода мало: ни травы, ни парков – на то он и город. А в другом месте, где посадят, если, вообще посадят, может, и без того полно растительности. Конечно, большое крепкое дерево не сравнить с молодыми саженцами: переживут ли зиму?.. Ну а что мы сделаем-то, Светуля? Не судиться же с ними? Это магазин какой-нибудь или салон красоты (уже третий в нашем доме) строится на первом этаже: стало быть, им слива эта помешала. А у нас ни времени, ни денег, ни здоровья: как я тебя тут брошу?.. Не надо было нам на втором селиться, говорил тебе, давай на самом высоком. Видела? Во всех домах до пятого этажа окна грязные, а потом чистые. А, вообще, я с детства привыкший к частному дому. И ты бы привыкла. Ещё бы пару лет пожили бы в селе, и привыкла бы… Поторопились, конечно, но хотелось ведь без родителей…
Я молчу.
– Говорил тебе: надо в городе частный дом покупать, вот и растила бы свои деревья! – начал сердиться муж и, уткнув руки в боки, подошёл к окну.
А я смотрю на его взъерошенный затылок с оттопыренными красноватыми ушами, и мне смешно: «Как я в такого растрёпу могла влюбиться?»… Красавица была, из города к бабушке в деревню на лето ездила: с ума местную ребятню сводила. Высокая, золотистые волосы по пояс. На речку с подружками бегала, а ещё чаще – в лес за земляникой, за хвоей для домашней клубники, чтобы ягоды оставались сухими и всласть румянили бока на солнце… Я любила лес, потому что в нём можно было спрятаться и помечтать, послушать тишину и звуки его жизни… Эх-эх... красота – она в молодости да в здоровье: я тогда не была лежачей – ходила, куда вздумается, а не под… Ухажеров было!..
А мне этот тщедушный Пашка и цветы, и конфеты: где только деньги брал? Родители у него родители бедные. По пятам за мной ходил. А сам песен под гитару под окном не пел, как другие; на дискотеке не танцевал, неумёха, всё по углам отсиживался; даже на мопеде не катал и в кино не водил; местные ребята запросто могли его побить; неуклюжий, стеснительный и нерасторопный. А как глянет на меня с обожанием, и – всё! Сорок пять лет вместе, а до сих пор, как посмотрит вот так, будто банным жаром окатит, и думаю: «И за что я такая счастливая?!» Не забывает с каждой пенсии мои любимые мятные «стёклышки» да садовые ромашки носить без повода.
А где те парни, что были первыми на селе? Самые задиристые в тюрьме посидеть успели, остальные, что не уехали учиться, спились, горемычные. Без работы на селе делать нечего, а работать – бессмысленно, потому что вручную богатым в наш век не станешь, дешевле готовое купить. Да и земле никто кланяться больше не хочет, всяк барином себя мнит, а потому проще и веселее выходит – пить.
А мой Пашенька так внуков любит! Да и с детьми он нянчился, и вот теперь – со мной возится… Арифметика влюблённых – она абсурдная, как единый ствол старых дуба и ивы: один плюс один – равно один. (Их я видела в Спассо-Преображенском Толшевском монастыре, что расположился в Графском заповеднике Воронежа.) Вот такая формула любви, она не укладывается в мои знания школьной учителя математики. Главное, корни и крона у каждого свои, а могучий ствол – общий, сросся.
– От, негодяи, Светуля, представь себе, в багажник бревнышки складывают, следы заметают! Знать, плевали на штрафы... Ну, ладно, сами напросились! Сейчас позвоню в обслуживающую компанию и спрошу, на каком основании тут здоровое дерево срубили!
«Не надо, Пашенька, убили уже дерево, убили!»
– Надо, Светуля! Надо! Ишь, жульё!
Голо стало за окном: скучная картинка с одиноким пирамидальным тополем, за которым уныло тянется чреда одинаково невзрачных жилых многоэтажек, асфальт, серость и смог – безобразие вместо изумрудной июньской занавески сливовых продолговатых листьев. Это дерево плодоносило в прошлом году так, как никогда раньше, будто чувствовало, что в последний раз. Много было мелких кислых слив. А по осени лимонного цвета листва так сияла ночью, освещая мою комнату, что я до сих пор не в силах забыть это чуда: как это так – сиять без солнца? Дерево такое жёлтое-прежёлтое, а небо, закоулки меж домов и асфальт – черно-синий-пресиний, да тусклые фонари. Красиво!.. Было.
А теперь тополь, что рядом со свежим пеньком стоит, заметно сник, его листва траурно почернела: ему, живому, страшно и ему, живому, жаль срубленную сливу. Тополь скорбит! Я вижу это! Слишком сильно заметная в нём перемена!
Видит ли это Паша?
Может, и нет, он не такой проницательный, как я. А если и видит, то молчит, чтобы меня не огорчать… Вот и вегетарианцы не хотят вредить природе, потому не кушают мясное, но они бы умерли с голоду, если бы поняли простую истину: не только животные и птицы, но и помидоры, и редиска, и яблоки, и сливы хотят жить, хотят, чтобы их семечки принесли многочисленное потомство!.. Почему в этом мире одни обязательно делают жертвами других?!
– Не расстраивайся, Светуля, – утешал меня муж, снова набирая номер телефона управляющей компании... – Хочешь, как потеплеет, в лес тебя свожу? Найму социальное такси и свожу! Помнишь, как тогда, на Казанскую? Давно не выбирались никуда, пора... Дорого, но для здоровья полезно...
Муж знает, лес не просто меня зачаровывает, он всегда помогает. Раньше, как заболею, Паша меня на прогулку в лес ведёт: смотрю, и силы появляются. Теперь ему сложнее: инвалидное кресло слишком тяжёлое, и мне ему никак не помочь… Почему же строители даже парков не оставили? Стройкой разравняли такую прекрасную аллею берёз!.. Мы там раньше с внуками гуляли.
– …Эх, нам бы нашу берёзовую алею вернуть! – вздохнул муж.
«Да, Пашенька, скучаю я по нашим берёзкам! Теперь стоят кое-где, как голые кости, огрызки их стволов. Как печально! Столько нужно лет, чтобы дереву стать большим, красивым, чтобы знойным летом тенью дарить прохладу и собирать листовою пыль, зимой преграждать путь ветрам, весною селить у себя ворон и синичек от комаров, клещей и мух, разноцветно пестреть ради настроения в унылые осенние дни, дарить воздух, в конце концов, чтобы нам, людям, легче дышалось?.. Ах, как это печально! Вот и мне невестка подарила искусственные пионы: они красивы и не требуют ухода. Но разве это не формалин для души?!»
– Сейчас дозвонимся!.. Алло!.. Здравствуйте! Вас беспокоят жильцы дома номер десять. У нас прямо под окнами только что срубили дерево. Никого не спросили! Сами они его не сажали… И я не сажал. Мой сосед, царствие ему небесное, сажал!.. Мы сами двор зеленили, растили, поливали… Вообще-то за то, что рубят и забирают на дрова – теперь штрафуют: я, милая, законы знаю!.. Почему вы на меня орёте?! Кто «старый дурак»?!
Пашенька растерянно на меня посмотрел:
– Бросили трубку... Да я сейчас на них пожалуюсь, знаешь куда?! Совсем стыд потеряли!..
«Не надо, Пашенька, дорогой! Иди, пожалею!» – зову его сострадательным взглядом к себе и улыбаюсь, когда он, такой обиженный и сердитый, с красными от возмущения ушами, подходит ко мне, садится возле и обнимает себя моей же непослушной вялой рукой.
Tags: ПрозаProject: MolokoAuthor: Дубровина Елена
Другие рассказы этого автора читайте в книге «Покатилось жизни колесо» здесь и здесь