Найти в Дзене
Елена Халдина

Строптивый характер (“Мать звезды” глава 138)

Роман “Мать звезды” глава 138 На поминки своего начальника Митина Петра Васильевича Татьяна Ширяева пошла принципиально, рассуждая: «А почему это я не должна идти? Как-никак начальник мой умер, да ещё и родной отец дочери. Уж кто-кто, а я имею полное на это право. И пусть осудят меня, а я всё равно его помяну потому, что по-другому поступить не могу. Своими мозгами надо жить, своими, а не слушать Муратову». В заводской столовой Татьяна села за один стол со своими сотрудницами из ОТК. Поминали Петра Васильевича кутьёй, рыбным пирогом, куриной лапшой, картофельным пюре с котлетой, блинами и каравайчиками с начинкой из сухофруктов, а также киселём и компотом. Татьяна ела, вытирая слёзы, всхлипывая то и дело, но на неё никто не обращал внимание, а ей хотелось: «Хоть бы одна зараза мне соболезнование выразила, но как же, дождёшься от них. Все Зинке соболезнуют и её сыну с дочкой. А я сижу, давлюсь слезами и как будто бы и не причём. Нет справедливости в этом мире и не будет. Не тому нас

Доброго здравия, читатель!
Доброго здравия, читатель!

Роман “Мать звезды” глава 138

На поминки своего начальника Митина Петра Васильевича Татьяна Ширяева пошла принципиально, рассуждая: «А почему это я не должна идти? Как-никак начальник мой умер, да ещё и родной отец дочери. Уж кто-кто, а я имею полное на это право. И пусть осудят меня, а я всё равно его помяну потому, что по-другому поступить не могу. Своими мозгами надо жить, своими, а не слушать Муратову».

В заводской столовой Татьяна села за один стол со своими сотрудницами из ОТК. Поминали Петра Васильевича кутьёй, рыбным пирогом, куриной лапшой, картофельным пюре с котлетой, блинами и каравайчиками с начинкой из сухофруктов, а также киселём и компотом.

Татьяна ела, вытирая слёзы, всхлипывая то и дело, но на неё никто не обращал внимание, а ей хотелось: «Хоть бы одна зараза мне соболезнование выразила, но как же, дождёшься от них. Все Зинке соболезнуют и её сыну с дочкой. А я сижу, давлюсь слезами и как будто бы и не причём. Нет справедливости в этом мире и не будет. Не тому нас учили в школе, ой, не тому: будь скромной, уступай. Ага, сейчас, разбежалась прямо. Когда была скромной, так об меня только и делали, что ноги вытирали. А сейчас, попробуй об меня ноги вытри, да не рады будут!»

Татьяна съела суп, картофельное пюре с котлетой, а пирог, блин и каравайчик завернула в газету, и взяла с собой, подумав о муже: «Ванька съест за милую душу, а то, приду домой, начнёт ворчать, а я ему пирог и подсуну, сразу ругаться перестанет. Уж что-что, а пожрать-то он любит, пирогом ему рот-то и заткну».

— Танька, хватит слёзы лить. — прикрикнула на неё Фрося Казакова. — Петра Васильевича не воскресить. А ты, смотри-ка чё, ревёшь и ревёшь. Успокаивайся давай, сколько можно выть-то?

— Да слёзы сами льются — сердцу-то не прикажешь. — приподняв плечи ответила Ширяева.

— Это ты зря, возьми себя в руки, ты же партийная!

— Партийная, но я же ещё и человек.

— Ты не только человек, ты ещё и мать. Грудью двойняшек кормишь?

— Кормлю, — ответила Татьяна, вытирая слёзы. Ей было приятно, что хоть Фрося обратила на неё внимание.

— Вот и корми. А то молоко пропадёт, намаешься с двойней-то.

— Я уж и так с ними замаялась. За день сорок ползунков уделать умудряются.

— Работящие они у тебя — сразу видать, что в мать — передовики! — засмеялась Фрося.

— Тише ты, Фрось, на поминки пришла, а не в цирк, чтобы смеяться. — урезонила её мастер цеха Феня Фёдоровна Иванова. Фрося махнула рукой в ответ и притихла. Иванова, посмотрев на своих сотрудниц, сказала: — Ну вот и помянули мы Петра Васильевича, светлая ему память. Балалайки, пошли по домам, пора и честь знать.

— Теперь некому нас балалайками называть, — посетовала Муратова и горько вздохнула.

— Да уж, при нём-то я себя гитарой семиструнной ощущала... — взгрустнула Зоя Костина.

— Да какая ты, Зойка, гитара? Контрабас — это ещё туда-сюда, с твоими-то необъятными габаритами! — усмехнулась Фрося.

— Уходим, бабоньки, уходим, а то у людей горе, а вы гогочете не переставая, не хорошо так... — выйдя из-за стола, скомандовала Феня Фёдоровна.

Женщины встали, и направились к выходу. Подходя попеременно к вдове покойного и обнимая её, высказывали соболезнования. Татьяна скептически посмотрела на вдову, но подойти не решилась, прошла мимо гордо задрав голову. Муратова, следуя за ней, в душе обрадовалась: «Ну знать-то мозги включила, Танька! А я-то переживала, что опять причитать начнёт да по покойному убиваться...»

***

Как только Татьяна переступила порог своей квартиры, Иван высказал всё, что о ней думал:

— Танька, ты сдурела, что ли? Ушла и с концом. Я тут уже не знаю, как их развлекать и чем кормить.

— Ты значит не знаешь, а я так знать должна... — огрызнулась Татьяна.

— Так ты же мать!

— А ты отец!

— Так я и не отрицаю, что я отец.

— Ну, ещё бы ты отрицал — сыновья-то твои! — заявила Татьяна, а потом протянула мужу газетный свёрток. Иван взял его, а потом развернув, спросил:

— А это откуда?

— Оттуда. Поминать тебе принесла, а могла бы, и сама съесть. — с укоризной произнесла она.

— Ну и ешь, мне всё равно в рот не полезет... — вернув свёрток, сказал Иван. — Не стану я этого козла поминать.

— Не станешь, так и не надо. Нам больше достанется. Правда, пацаны? — обратилась она к сыновьям, ползающим в коридоре. Развернув свёрток, она разорвала блин на две половинки и протянула им. Они тут же схватили и стали его жевать. — Вот так-то лучше.

— Ты бы хоть руки помыла, Тань, с похорон же пришла.

— А ты бы мне помог пальто снять и сапоги — я бы руки-то быстрее помыла.

— Тань, а без издёвок, проще ты говорить не можешь?

— С тобой нет. — снимая пальто ответила Татьяна. Иван сел на корточки, намереваясь расстегнуть ей сапоги. Она взбрыкнула, показывая всем своим видом, что он недостоин этого. Он обнял её, и прижался головой к животу, а потом попросил:

— Тань, давай не будем ссориться, а?

— Давай. — сказала она в ответ, а потом добавила. — Я тебе пироги принесла, а ты...

— А я съем, чтобы тебя не злить. Хочешь?

— Хочу. — она протянула ему ногу, разрешая снять сапог.

— Слушаюсь и повинуюсь, моя царица!

— Давно бы так, Вань! — улыбнулась она. — Я же женщина, а не ломовая лошадь. За мной ухаживать надо и любить. Любить, больше, чем себя.

— Да я готов! Смотри! — положив её руку к себе, она почувствовала его желание и пригрозила кокетливо пальчиком. — Да ты, шалун, Вань! Дети под ногами ползают, блины жуют, а ты...

— А мы им не помешаем. Пока они заняты мы как раз всё и успеем.

— Эх, Ваня, Ваня, у тебя только одно на уме.

— А у тебя как будто нет? Я поэтому на тебе и женился.

— А я думала, что ты меня любишь... — расстроенно произнесла она, готовая тут же разреветься.

— А я и люблю тебя, хоть ты и дура.

— От дурака и слышу... — сказала она и нарочито прикусила нижнюю губу. Она была счастлива слышать, что её любят, но её строптивый характер не давал ей по-настоящему стать счастливой.

© 31.08.2020 Елена Халдина, фото автора

Запрещается без разрешения автора цитирование, копирование как всего текста, так и какого-либо фрагмента данной статьи.

Все персонажи вымышлены, все совпадения случайны

Продолжение 139 Вот и моя такая же! 

Предыдущая глава 137 Таньку легко обидеть, но обиды Танька не прощает

глава 1 Торжественно объявляю: сезон на Ваньку рыжего открыт!

Прочесть "Мать звезды" и "Звёздочка"

Прочесть "Деревенские посиделки"

Прочесть "Дневник Ленки из магазина"