Почему султан Сулейман казнил Ибрагима? Этот вопрос не задавал себе только самый инертный зритель и самый ленивый диванный кинокритик. Тему избороздили вдоль и поперек – так, что на ней живого места не осталось. Основная версия, вытекающая из сериальной трактовки событий: падишах разгневался на своего великого визиря за то, что тот посмел в своих мечтах его переплюнуть. За то, что слишком далеко зашел в своих фантазиях с львом и дрессировщиком. За то, что не сумел обуздать гордыню и амбиции. Но только ли за это?
Чего не хватало в жизни Сулейману? У него было все: власть, великая империя, богатство, слава, красивые женщины, верные подданные. Не хватало ему брата. Такого крепкого родного плеча рядом. Родственной души, к которой всегда можно обратиться за поддержкой. Мужской дружбы.
И он решил создать себе брата сам. По своему образу и подобию. Видимо, Сулейман всерьез этим озаботился в юношеском возрасте. И тут изнывающему от дефицита большой братской любви шехзаде подвернулся Ибрагим. Такой необычный, такой не похожий на всех, с кем Сулейману приходилось общаться прежде. Со своей скрипочкой, душевной музыкой, умными и почтительными речами, рассудительностью и прочими достоинствами.
Ну, а дальше все пошло, как по маслу. Сулейман укреплял эту дружбу всеми мыслимыми и немыслимыми способами, Ибрагим отвечал взаимностью и преданностью, но как-то незаметно ударился в культ себя, любимого. Нет, он, конечно же, в критические моменты готов был отдать за султана жизнь – например, закрыл его собой от летящего ножа. Но он также, наверное, закрыл бы и Мустафу, и кого-либо другого из представителей династии. Он вообще был парень горячий и дерзкий с пунктиком в голове «хочу умереть, как воин». То есть он спасал султана именно как султана, а не как близкого и дорогого человека.
Пока Сулейман носился со своей любимой мантрой «Ибрагим, ты мой друг и брат!», Паргалы упивался совсем другими мыслями. Никогда он не думал о падишахе, как о брате. Всё о себе, в основном. О том, какой он уникальный, раз сам падишах его избрал. О том, что он второй человек после султана. О том, что, возможно, уже и не второй… Никакого «друга и брата» в его монологах не было и быть не могло.
Дело в том, что у Паргалы родной брат имелся, и ему этого вполне хватало. Несмотря на разницу, возникшую в социальном положении сыновей рыбака Манолиса, Ибрагим-Тео относился к своему близнецу Нико именно как к брату – доверял ему сердечные тайны и сокровенные мысли. А Сулейману – ни разу. Даже в разгар романа с Хатидже-султан. А Сулейман, напротив, делился с Ибрагимом, как с родным. Даже собственными любовными переживаниями.
Как вел себя Сулейман, когда Ибрагим слег после отравления и оказался при смерти? Постоянно думал о нем, молился, переживал и в своих мыслях называл братом. Султан боялся потерять не великого визиря, а драгоценного человека. Боялся лишиться любимого друга.
И о чем думал Ибрагим, когда в таком же положении потом находился падишах? Он вспоминал их первую встречу, дружбу, щедрые милости со стороны повелителя, благодаря которым греческий раб сумел подняться до немыслимых высот. Ибрагим оплакивал не столько друга, сколько великого покровителя. И уж никак не брата.
С годами Сулейман понял, как на самом деле относился к нему Ибрагим. Уважал, боялся, трепетал, обманывал, манипулировал. Но не любил и не ценил. В султане созрела обида за отвергнутые братские чувства. Не вырос Ибрагим до уровня брата – он так и остался хитрым и изворотливым рабом. Пусть и условно преданным. Но Сулейману раб был не нужен – они и так кругом водились в избытке.
Потому и мучили повелителя сомнения перед принятием решения о казни. Брат он, мол, мне или не брат, и кем я буду, если сам лишу его жизни. И есть ли смысл его оставлять в живых – чужой есть чужой…
