Рассказывает Елена Вильгельмовна Штейдле (Истринское краеведческое общество "Наследие")
Весной 1884 года Исаак Левитан заканчивает Московское училище живописи, ваяния и зодчества и едет в Саввинскую слободу под Звенигородом, где работает на этюдах вместе с другими живописцами.
Природу художник любил восторженно. Он благодарен ей был еще и за то, что она могла дать ему душевное спокойствие, в котором Левитан, с его перепадами настроения, приступами тоски и неудовлетворенности собой, так нуждался (увы, в его жизни были попытки самоубийства…). Он мог неделями пропадать в лесу, подолгу созерцать особую жизнь природы, открывающуюся внимательному взгляду. По-видимому, он обладал какой-то особой тонкостью психофизиологической организации – чрезвычайной отзывчивостью на «токи» природы. Родственники живописца вспоминали, что с ранних лет он любил бродить по полям и лесам, подолгу созерцать «какой-нибудь закат», а когда наступала весна, «совершенно преображался и суетился, волновался, его тянуло за город».
Его существом владело страстное желание «воспламенить» людей любовью к красоте мира, приблизить их души к «норме» — светлой мере бытия, которую несет в себе природа. Левитан остро чувствовал и стремился выразить на холсте – его же словами — «божественное нечто, разлитое во всем, но что не всякий видит, что даже и назвать нельзя, так как оно не поддается разуму и анализу, а постигается любовью».
В результате поистине вдохновенной работы в эти летние месяцы 1884 года появляется целый цикл картин, посвященных звенигородской природе.
В это же время, в середине июля, совсем недалеко — в 2-3 верстах от Левитана – в Звенигороде обитает прибывший из Воскресенска (наша сегодняшняя Истра) Антон Чехов. Он заменяет в звенигородской больнице земского врача. Правда, недолго – две недели, но, по-видимому, это не помешает Левитану и Чехову встретиться – для обоих встреча была желанна.. И действительно, к тому времени Левитан стал своим человеком в семье Чеховых. Сестра Чехова – Мария Павловна вспоминала: «Левитан стал постоянно бывать у нас и сделался для нашей семьи близким человеком».
Вполне вероятно, что при встрече Антон Павлович поделится с Левитаном, в том числе, и своими воскресенскими впечатлениями о чудесной природе, что по берегам Истры. Скорее всего, не в последнюю очередь это обстоятельство повлияло на решение Исаака Левитана в следующем году направиться на этюды в окрестности Воскресенска.
Итак, с весны 1885 года — новая страница творчества Левитана — истринская.
Начнется она с деревеньки Максимовка. Сюда ранней весной, наслышанный о красоте здешних мест, Левитан приезжает на этюды. Красота здесь и вправду замечательная: со взгорья, на котором расположена Максимовка, открываются живописные дали — леса, луга, долина реки, виден отсюда и Ново-Иерусалимский монастырь.
Но весна 1885 года у Левитана выдалась какой-то особенно нервной. А ведь его картины имеют уже успех на передвижных художественных выставках, ими восторгаются ценители живописи, кое-какой появляется материальный достаток… Вновь Левитана одолевают тревожные, мрачные мысли, ему не сидится на месте – то он в Москве, то объявляет, что едет на Кавказ (правда, оказывается, что был это отнюдь не Кавказ), то снова он в Максимовке. Михаил Павлович Чехов, младший брат Антона, в своих воспоминаниях замечает: «Как известно, на Левитана находили иногда припадки меланхолии. В таких случаях он брал ружье и уходил на неделю или две из дому до тех пор, пока жизненная радость не охватывала его снова».
Правда, на сей раз эта «жизненная радость» недолго его охватывала…
«С беднягой что-то творится недоброе. Психоз какой-то начинается», — читаем мы в одном из майских писем А.П.Чехова.
И далее в продолжение письма: «В конце апреля вернулся откуда-то, но не из Кавказа…Хотел вешаться…Взял я его собой на дачу и теперь прогуливаю… Словно бы легче стало…».
Действительно, «легче стало», причем значительно легче!… Но о какой тут даче идет речь? Конечно, о даче в имении Алексея Сергеевича и Марии Владимировны Киселевых в соседнем Бабкино. Здесь с начала мая почти вся семья Чеховых – в качестве дачников. Волею судеб Левитан и Чеховы оказались соседями.
М.П. Чехов вспоминал: «В верстах трех от нас, по ту сторону реки, на большой Клинской дороге, находилась деревня Максимовка. В ней жил горшечник Василий, горький пьяница, пропивавший буквально все, что имел, и не было времени, когда жена его, Пелагея, не ходила брюхатой. Художник Левитан, приехавший на этюды, поселился у этого горшечника».
Все так счастливо соединилось в Бабкино… И.И. Левитан: « Я не дождусь минуты увидеть поэтичное Бабкино: о нем все мои мечты».
Май 1885 года. Пока еще обитая в Максимовке, большую часть дня Левитан проводит на этюдах в окрестностях деревни. А к вечеру теперь, когда совсем рядом его близкие знакомые, направляется в Бабкино, к Чеховым. Застревал у них до ночной поры, возвращался в свое «горшечное заведение», как шутил Чехов, часто под утро. Левитан стал неизменным участником всех деревенских увеселений Киселевых (владельцев усадьбы) – с их шуточными представлениями, розыгрышами. До прихода Левитана в Бабкино их не начинали. Словом, в полной мере упомянутую «жизненную радость» Чеховы ему вернули…Причем, если уж Левитан в радости, то он ей отдается целиком, без остатка — такова его страстная художнически — эмоциональная натура. Да, безусловно, эта безоглядная эмоциональность, обостренная восприимчивость помогала Левитану творить.
Однако, как известно, у медали две стороны…Увы, Левитан мог из-за импульсивности обидеть, даже оскорбить. Так однажды и случилось в Максимовке. О том вспоминали старожилы: очень чем-то обидел он максимовских крестьян. Но тотчас же стал терзаться своей виной, однако выйти к крестьянам… Нет, что-то ему мешало. И тогда он попросил Чехова позвать крестьян. А дальше… Перед собравшимися крестьянами Левитан встал на колени. Но максимовцы на художника зла не таили – он для них был чем-то вроде чудика, немного «не в себе». Пройдет некоторое время, и Левитан переселится в Бабкино (здесь он будет бывать и в последующие два года).
Любопытно, как это произошло. М.П. Чехов рассказывает в своих воспоминаниях: «Как-то лил несколько дней подряд дождь, унылый, тоскливый, упорный, как навязчивая идея. Пришла из Максимовки жена горшечника пожаловаться на свои болезни и сообщила, что ее жилец Тесак (Исаак) Ильич захворал… Брату Антону захотелось его повидать. Мы уже отужинали, дождь лил как из ведра, в большой дом (к Киселевым) мы не пошли, и предстоял вечер у себя дома. «А знаете что? — вдруг встрепенулся брат Антон. – Пойдемте сейчас к Левитану!» Мы (Антон Павлович, брат Иван и я) надели большие сапоги, взяли с собой фонарь, несмотря на тьму кромешную, пошли. Спустившись вниз, перешли по лавам через реку, долго шлепали по мокрым лугам, затем по болоту и, наконец, вошли в дремучий дарагановский лес…
Но вот и Максимовка. Отыскиваем избу горшечника, которую узнаем по битым вокруг нее черепкам, и, не постучавшись, не окликнув, вламываемся к Левитану и наводим на него фонарь. Левитан вскакивает с постели и направляет на нас револьвер, а затем, узнав нас, он хмурится от света и говорит: «Чёгт знает что такое!…Какие дугаки! Таких еще свет не пгоизводил!…». Мы посидели у него, посмеялись, брат Антон много острил, и благодаря нам развеселился Левитан. А несколько времени спустя он переселился к нам в Бабкино и занял маленький отдельный флигелек. Один из бабкинских обитателей по этому поводу написал стихи: А вот и флигель Левитана, Художник милый там живет, Встает он очень, очень рано, И, вставши, тотчас чай он пьет. Стены флигелька вскоре покрылись рядами живописных этюдов, и всё бабкинское население с восхищением следило за «процессом» …
«Бабкино сыграло выдающуюся роль и в художественном развитии творца русского пейзажа И.И. Левитана», — читаем мы в воспоминаниях М.П. Чехова. Разумеется, это утверждение бесспорно и для искусствоведов, исследователей творчества Исаака Левитана. Все так счастливо соединилось для Левитана в Бабкино! Красивая, ласковая природа, радушие и гостеприимство четы Киселевых, удивительная творческая атмосфера, невольно созданная обитателями и гостями Бабкино… А ещё — рядом были близкие по духу, понимающие его, Левитана, Чеховы – «милая Чехия», как называл их художник. Так уж сложилось в жизни Исаака Левитана – всё на эмоциональном, до болезненности, пределе, радость и страдание всегда рядом. Но именно в Бабкино, как, пожалуй, нигде, радости было больше. Радости и – душевного равновесия, когда тебя – со всеми твоими достоинствами и недостатками – понимают. Всё это помогало Левитану творить, совершенствовать не только технику, но и постигать и передавать «сердечный смысл» пейзажей. Потому так притягивало его Бабкино. Как — то, отлучившись в Москву, Левитан вскоре напишет Чехову: «Москва – ад, а люди в ней черти!!!….Я не дождусь минуты увидеть поэтичное Бабкино: о нем все мои мечты».
<По словам Антона Чехова, Левитан «чуть не сошел с ума от восторга, от богатства материала» — богатства чудесной природы Бабкино и его окрестностей.
«Перед моими глазами расстилается необыкновенно теплый, ласкающий пейзаж: речка, вдали лес, Сафонтьево…» — делится своими впечатлениями Чехов в одном из писем мая 1885 года. Ну, а теперь в Бабкино обитает и Левитан. По словам Антона Чехова, Левитан «чуть не сошел с ума от восторга, от богатства материала» — богатства чудесной природы Бабкино и его окрестностей.
«За душу хватающих пейзажи» Бабкино, как о них сказал Чехов, будто соединили в себе все очарование подмосковную природы. Её Чехов с тех пор стал называть «левитанистой».
День в Бабкино начинался очень рано. В семь часов Антон Павлович уже сидел за столиком, приспособив для этого ножную швейную машину, и писал. Но чаще опережал всех Левитан, опережал даже самого раннего из ранних: садовник Василий Иванович, выходил до света поглядеть на свою «трапику» и «ботанику», а Исаак Ильич уже спешил по аллее к реке, к прудам или в соседний лес.
Но жесткого распорядка занятий дачников в Бабкино, конечно же, не было. То с раннего утра рыбалка, столь любимая в семье Чеховых, то поход за грибами, орехами. Нередко отправлялись поохотиться в Дарагановский лес. По части охоты главным был Левитан — «ярый охотник», как называл его Антон Чехов. Конечно, охота захватывала его, прежде всего, тем, что она давала чувство особой близости к природе, была для него, словами М.М. Пришвина, «охотой за собственной душой».
Вблизи Дарагановского леса старинное село Полевшина с барской усадьбой, в то время нежилой. Места здесь замечательно красивые. Не раз с лесной тропы сворачивали сюда Левитан и Чехов, чтобы побродить по живописным аллеям парка, заброшенному саду, спуститься к заводям прудов. Конечно, бывали и в примыкающей к усадьбе церкви Казанской иконы Божией Матери. Заходили и в церковную сторожку — когда непогода настигала. Да и просто навестить уже знакомого им сторожа. Заводили с ним разговор о покинутом хозяевами дворянском гнезде…
В этих полевшинских местах Левитан бывал и раньше, еще живя в Максимовке. Покинутость усадьбы приобретала в его глазах ореол романтики, а это так много значило для впечатлительной души Левитана… Здесь он много рисовал, в том числе делал наброски этюдов полевшинской церкви. Примечательно, что в творчестве Левитана прослеживается, если и не пристрастие, то, несомненно, склонность к изображению старинных церквей, колоколен, ветхих деревянных часовенок.
Несомненно, Бабкино еще больше сблизило Левитан и Чехова. Дружеские отношения их стали подлинно сердечными. В каждодневном непринужденном общении в полной мере раскрывались все нюансы черт характера, все его «закоулки». Но то, что раскрывалось, не отталкивало, а наоборот, сближало — безграничная любовь к природе, родство вкусов, стремление преодолеть прозу и пошлость действительности. Хотя, безусловно, Чехову в гораздо большей степени была присуща рациональность. Кстати сказать, отрезвляющее воздействие Чехова весьма часто требовалось экзальтированному Левитану.
С другой стороны, Чехов стремился учиться необыкновенной левитановской чуткости к неуловимым изменениям в жизни природы, к многообразным ее состояниям. Он восхищался способностью Левитана предельно остро видеть природу как явление не только многогранное, но и имеющее душу. Недаром Левитан часто вспоминал Ф. И. Тютчева, сказавшего, что природа «не слепок, не бездушный лик. В ней есть душа, в ней есть свобода, в ней есть любовь, в ней есть язык».
Словом, это было взаимное творческое и человеческое обогащение двух замечательных людей – Левитана и Чехова.
А позже Левитан оценит Чехова как «пейзажиста в литературе»: некоторые из его описаний природы Левитан считал «верхом совершенства».
Находясь в Италии – великолепной, изумительной Италии, изобилующей всевозможными красотами, Левитан с грустью пишет: «Бог знает, что дал бы, только побывать бы денька два в Бабкино»…
В воспоминаниях Марии Павловны, сестры Чехова, об усадьбе Бабкино есть такая строчка: «А из Воскресенска, из Нового Иерусалима доносился бархатный голос колокола».
Да, к монастырскому колокольному звону прислушивались. Но не только – обитатели Бабкино не раз бывали и в самих монастырских стенах. В первую очередь, Чехов и Левитан. Для больших любителей пеших прогулок и путешествий, каковыми были Левитан и Чехов, каких-нибудь 4 версты не являлись препятствием. Да и все окрестности Бабкина были ими исхожены.
Весьма вероятно, Исаак Левитан побывал и в самом Воскресенске. Думается, Чехов, находясь в Ново-Иерусалимском монастыре, не мог не показать другу городок, где он и его семья обитала в летние месяцы, начиная с 1881 года. Вот церковь Вознесения, а вот, недалеко от нее, здание училища, где преподавал брат Иван …Побродили немного по уютным зеленым улочкам Воскресенска и – обратно, в Бабкино.
Но вернемся к дачной жизни в Бабкино. М.П. Чехова отозвалась о ней так: «Редко в нашей дальнейшей жизни было столько искреннего веселья, юмора, сколько было их в Бабкине». Надо сказать, Чеховы были неистощимыми выдумщиками шуточных представлений, импровизаций и розыгрышей. Тон всему задавал Антон Павлович – «главный режиссер и сценарист». Он вовлек в театральные представления и Левитана – тот оказался неплохим актером! Поистине, в Бабкино царила удивительная атмосфера неподдельной радости, соединенная с преклонением перед тихой прелестью природы. Неслучайно, будучи уже в Италии – великолепной, изумительной Италии, изобилующей всевозможными красотами, Левитан с грустью пишет: «Бог знает, что дал бы, только побывать бы денька два в Бабкино»…
После ужина в главном усадебном доме Киселевых зажигались все лампы. Собирались гости, в том числе московские — певцы, музыканты, актеры.
М.П. Чехова, вспоминала: «Представьте себе теплый летний вечер, красивую усадьбу, стоящую на высоком крутом берегу, внизу реку, за рекой громадный лес, ночную тишину… Из дома через раскрытые окна и двери льются звуки бетховенских сонат, шопеновских ноктюрнов… Киселевы, мы всей семьей, Левитан сидим и слушаем великолепную игру на рояле Елизаветы Алексеевны Ефремовой — гувернантки детей Киселевых… Иногда пел гостивший у Киселевых бывший премьер московского Большого театра тенор М. П. Владиславлев. Пела и сама Мария Владимировна Киселева».
По воспоминаниям современников, Чехов и Левитан были натурами музыкальными. Любимейшим их композитором был П.И. Чайковский. Сохранились свидетельства, что Исаак Левитан хорошо пел романсы и песни на стихи любимых поэтов, едва слышно подыгрывая себе на гитаре.
Дачная жизнь нисколько не отменяла ежедневной литературной работы А.П. Чехова. Но и Левитан был неутомим в работе. И как результат – множество пейзажей, зарисовок, эскизов будущих картин. Из наиболее известных живописных работ — «Река Истра», «К вечеру», «На тяге», «Деревня Максимовка», начата знаменитая картина «Березовая роща».
В бабкинских пейзажах в полной мере проявилась удивительная способность Левитана увидеть и запечатлеть прекрасное в обыденном, прозаичном и лишенном внешнего блеска. Нет, Левитан изображал не «красоты», а красоту природы, которая трогает душу. В этом есть что-то очень русское… В определенном смысле этот еврей был более русским, чем кто бы то ни было из художников того времени.
Вот одна из таких проникновенных картин Исаака Ильича Левитана — «Река Истра»- подарок Чехову. В центре холста плавно течет речка, в ее водах отражается светлое небо. Казалось бы, непритязательный пейзаж — но сколько в нем душевной теплоты, сердечности, лиризма… Эта картина оставалась для Антона Павловича до конца его дней одной из любимейших. С нею он не расставался, где бы ни жил – в Москве, Мелихово, Ялте…
Левитану удалось раскрыть таинственную связь между природой и сокровенной жизнью души человека. Он, вопреки всему, вопреки этому нескладному, негармоничному и часто жестокому миру, свято верил поэтическую сущность бытия.
К словам о поэтической сущности бытия, скорее всего, мы отнесемся иронически. Но –вглядимся: эта поэтическая сущность сквозит в каждой картине Левитана. Нет, он разглядел ее не в потустороннем мире, он разглядел ее здесь, на этой грешной земле. Последуем же художнику и человеку, имя которому – Левитан.
фото С.Хохловой - истринские пейзажи
