Ее звали ласково - Мулинка...
Туманы в этом крае падают жесткие, режут горло. Травы высокие, горы почти остроконечные, дорог почти нет, и только выстукивают на железных стыках свою песню поезда, да кричат-кричат нечеловеческим голосом, опрокидывая на себя небеса.
Река Мули- начиналась прямо за улицей Советской.
Из всех дворов, со всей Кенады
на улицу хозяйки выгоняли коров, овец и коз, и гнал их пастух на изумрудные луга за мост через черную, стучащую камнями Мулинку.
В реке Мули водились рыбы.
Их добывали какими-то немыслимымыми способами.
Ставили ловушки, ловили на тесто в бутылки, и многое совершая еще совершенно тайное и контрабандное. В Мулинку заходила на нерест красная рыба, и это была отдельная история в ее жизни. Сколько мужиков в пропитанных водой и рыбьим едким запахом робах подралось и утонуло в ней. Скольких загреб рыбный патруль. Сколько рассказов об этом выслушано на летних, дощатых кухнях Кенады.
Да и сама Кенада с орочского переводится как ,,золотое место,,. Золото здесь выходит наружу. Место темное, потерявшееся в сопках Сихотэ-Алиня, не доходящее до порта Ванино нескольких сотен километров.
Заселение поселка происходило в 50-х гг. ,когда из прииска Агние- Афанасьевска на грузовых машинах, зимой, после Нового года, сюда приехали мужчины, чтобы обосноваться для разработки нового золотого месторождения.
Они построили между сопок бараки, а уже летом к ним приехали семьи.
К ним приехали семьи... Мой отец, правда, уже учился к этому времени в Комсомольском- на -Амуре Педагогическом институте. На первом курсе.
А вот бабушка - бывшая тверская крестьянка, почти насильно, переселенная из деревни Блазново Торопецкого района на освоение дальневосточных приисков, дядя Коля-старший брат отца, тетя Паша-сестра, дядя Вася-младший брат, все жили, остались здесь - некоторые навсегда...
В Мулинке водилась маленькая такая рыбка... Как ее ловили, я не знаю. Но ловили ее много, целую огромную сковородку и жарили, заливая яйцом.
Так вкусно было есть ее,смакуя загорелую, хрустящую корочку.
Так славно было находиться среди родных в дощатой, чуть замызганной летней кухне.
Я называлась тогда любовно...
,,Лешина дочка,,...
Леша - был младший в семье.
Это его на спине тащила бабушка Ганя почти семьдесят километров по диким местам от
галечников на берегу Амура в глубь тайги на первый свой прииск Агние-Афанасьевска.
Там он окончил школу, там блуждал в сопках, вместе с другими мальчишками несколько дней, отправившись за брусникой, там пережил войну, оттуда отправился в большое плавание.
Как же было им не радоваться, моим родным, когда только Леша и смог выбраться с приисков. Только он стал учителем, потом директором школы. Только он выбрался из тяжкой работы, мазутных тряпок
в тракторной смазке, и бражки в каждой избе.
Я была беленькая, небольшого роста, тихая девочка, которая дружила с кенадскими собаками, бегала за стадом на дикие берега Мулинки, и стеснялась, когда мои деревенские родственники затеивались выпивать на застеленном клеенкой кухонном столу.
Стеснялась не от того, что они выпивали, а от того, что они, как бы извинялись всегда при этом.
Дядя Коля старший брат отца, был вовсе не старший.
Он был второй. Но старший брат - Саша, погиб подростком. Погиб
нелепо и отчаянно. Как все случающееся в этих жестких травах, на горных лугах.
Он шел на охоту с товарищами.
Друг его шел впереди на несколько шагов с заряженным ружьем, споткнулся и ружье выстрелило прямо в сердце, сзади шагавшего Саши.
Смерть была мгновенной, а бабушка Ганя с тех пор закурила и уже не бросала курить до самой смерти в семьдесят два года.
Умерла она сморщенной, как печеная картошка, от водянки.
На голой кроватной сетке в доме дяди Коли на улице Советской.
Дядя Коля был высок. Волосы у него были густые, светло- русые, высокий лоб. Он был добр.
Хозяйственен. Семейственен.
Это он кормил и поддерживал отца, когда тот учился в институте.
Его выбором стала Катя.
Почему-то все ее считали хохлушкой. Наверно, так и было.
Судьбы людей, заселяющих Дальний Восток, неизвестны, темны, часто трагичны.
Была тетя Катя маленькой, круглой, быстрой. И поговаривали, что по молодости, только по -женившись, дядя Коля ей целовал пяточки. Такие они были сладкие у маленькой хохлушечки Кати.
Они всегда ко мне были добры.
Они держали меня у себя,икогда отец и мама об устраивались после окончания института.
Моих родителей забросили по распределению в Приморский край, место неизвестное, с жильем неопределенное, и я в двухгодовалом возрасте жила у дяди Коли.
На попечении бабушки Гани и всей дяди Колиной семьи.
Я помню огороды между сопок, смородину с вяжущим вкусом, угол дома, где я плакала, скучая о матери, и огромную куклу, которую мне купили в утешение.
Купил добрый дядя Коля...
А ведь зарплаты были небольшие, своя семья притом, трое детей...
Потом я нянчила куклу за сараями, приговаривая: ,, Мамочка моя любимая, мамочка моя любимая...,,
Это услышала бабушка Ганя, ее сердце не выдержало, и она повезла меня родителям.
Была бабушка Ганя неграмотной, ехать надо было почти сутки, и она заехала в Комсомольск за моей второй бабушкой. Бабушкой Ирой.
В честь нее я названа Ириной.
Это были две несовместимые бабушки.
Одна-Ганя приветствовала Советскую власть. Несмотря ни на что...Ведь, ее Леша,младший, сделался образованным при этой власти, стал директором школы, учились в школах и не знали бед внучки старшего сына...А бабушка Ира не смирялась. Она хорошо жила до революции. Была из семьи известных богатых молокан Амурской области. Филимоновых- Саяпиных. И до последних своих дней относилась нелицеприятно к действующей власти.
Они везли меня почти двое суток в приморский поселок из диких, суровых мест в оазис Дальнего Востока. Там где под ярким солнцем вызревают подсолнухи, кукуруза и даже арбузы.
Бабушки за время пути не подружились, тем более, что я называла свою молоканскую бабушку с крючковатым носом всю дорогу :,,Баба Яга,,
И шарахалась от нее. Баба Ганя была добрейшей, а баба Ира - суровой и скупой. Ей, вообще-то ,не от чего было радоваться, всю семью почти ее расстреляли после Зейского восстания молокан. Был расстрелян ее муж. А остатки молоканских семей были высланы. Бабушка же перебралась на строительство молодого города Комсомольска- на - Амуре.
( Вот тебе и комсомольцы-добровольцы) Было это в 1933году. А строительство города началось в 1932. Значит, моя бабушка и есть его первостроитель.
Строили город, вообще, дальлаговцы, военные, ссыльные и небольшая часть комсомольцев. Но прославились только они. От остальных остались только кости в мерзлой земле комсомольских кварталов.
Дядя Коля несмотря на то,что выпивал не был пропоицей.
Был любящим отцом. Его старшего сына звали Сашей.
В честь убитого брата. Вторая дочка Оля. Олечка с темной косой. Третья - Ленка. Почти моя ровестница. Нагловатая с конопушками на носу. Задиристая деваха.
Дядя Коля любил их всех.
Обеспечивал, хозяйствуя, не покладая рук. На осыпных берегах Мулинки паслась и его корова, а то и две, щипали травы его овцы, бегали домой, выламывая калитку, и его козы.
Я помню теплое молоко в железной кружке, ужас, какое не любимое, причитания тети Кати : ,,Худющая...,, И откармливание меня всей семьей за время каникул. Когда я приезжала к ним уже в школьном возрасте.
Я играла с долговязой Ленкой.Мы делали секреты на почти отвесных склонах кенадских оврагов, мылись в черной бане, почти висящей над поймой реки.
Я любила откусывать гибкую, упругую, соленую шкурку от сала, которое солил дядя Коля.
Сосать ее... Любила заглядывать в погреб, откуда он его доставал, там даже зимой лежал лед, любила пить квас с хлебными корками...есть с ножа мерзлую бруснику в дяди Колиных сенях зимой.
Весь день я проводила с Дозоркой. Его так и звали все- Дозорка...
Это была серая собака, похожая на болонку, но перемешавшую свою кровь с кем- то кенадским, лесным, основательным.
Дозорка был сторожилом, любимцем.
Мы жили с ним, почти обнявшись. Вместе бегали по зарослям, сновали по мостам и под ними. Ели хлеб, смоченный в молоке.
Чуть позже дядя Коля завел Тобика, дурацкого рыжего пса, тупого до безобразия.
Как - то я наблюдала такую картину. С пастбища внезапно вернулись овцы. Посреди дня...
Они по обыкновению вломились во двор всей гурьбой,почти выломав калитку, и начали рыскать по двору. Я в ужасе заскочила на крыльцо.
И стояла там, замирая от страха.
Дома, во дворе был только Тобик.
Он слонялся по двору, беспорядочно гавкал, но овцы его не боялись, а только поглядывали на него искоса,как на совершенно ерундовую преграду.
И тут Тобик сходил на улицу и вернулся с Дозоркой, маленький Дозорка быстро в два счета облаял оголтелую овечью стаю и та удалилась, как по мановению волшебной палочки, в свою загородку у стайки. Только хлопнула дверца. Тобик и гордый Дозорка пошли гулять...
Холодные воды дикой Мули - немилосердны.
Умер Дозорка... Бабушка Ганя...
Умер от рака добрый дядя Коля.
Так и не пересилил он свою тягу к спиртному. Все лечился самогоном... Умерла спившаяся после его смерти, абсолютно черная тетя Катя. Она даже не узнала меня, когда я проездом гостила в Кенаде в последний раз. Умерла умнейшая Олечка с темной косой. Тоже почему-то ставшая выпивать во второй половине жизни.
Умер дядя Вася - от пьянки, его жена тетя Рая - от этой же напасти...
Мои братья, по дяди Васиному колену, смешные Витька и Колька, так и не отпустил их прииск - тоже умерли.
Осталась только конопатая Ленка...
Так и живет в этом странном поселке на берегу дикой реки...
Он совсем рассеялся сейчас.
Почти опустел... Разработки не ведутся с 90 - х. Население промышляет рыбой и прочими дарами, в общем, на подножном корму...
Ленка работает зав.клубом...
Она заводная...Наверно, тетя Катя все- таки была из хохлушек...
Или наглым всегда везет? Так что ли?..
Читайте, комментируйте....
Река Мули- 95 км, приток реки Тумнин. По ее берегам селения - Кото, Джигдаси, Высокогорный, Соплу...
Сколько диких, странных названий... Дикие, жесткотравные места... Где уж тут выжить крестьянам с мягких лугов Тверской области...
На видео поезд идет по ветке Совгавань - Комсомольск- на- Амуре.
Если подняться выше в сопки будет Кенада... Посмотрите наши дикие места. Заметьте, сколько идет поезд, нигде не видно даже признаков селения. А в Европейской части? Одну деревушку проехал, другая...