Многие слышали о фильме «Иствикские ведьмы» с Шер и Дж. Николсоном, но мало кто — об одноименном романе американского писателя Джона Апдайка, на основе которого фильм был снят. (Сразу стоит оговорить, что общего у фильма и книги довольно мало). В романе речь идет о бытовой жизни американской глубинки, а точнее — о трех обитательницах маленького города Иствик, которые оказываются ведьмами. Ну, «ведьмами» -довольно громко сказано. Да, они вызывают шторм, гнут предметы и даже летают, но все это так вписано в атмосферу тихого городка, и сами наши ведьмы настолько «обычные» женщины, что все происходящее больше походит на реальную историю, в которую какой-то сумасшедший постоянно добавляет неправдоподобные шалости для «перчинки».
В этой статье я расскажу (и покажу) какие предметы искусства использует Джон Апдайк в романе «Иствикские ведьмы» (а их там не мало) и главное, зачем он это делает. Какова взаимосвязь между героями и искусством, которым они занимаются?
Итак, какие же произведения искусства мы встречаем в этом романе? А главное, какую роль они здесь играют?
У нас есть три героини — три ведьмы, и каждая имеет свой определенный, ярко выраженный характер. И есть Даррил ван Хорн — недавно переехавший в Иствик изобретатель и вроде как интеллигент.
Сначала рассмотрим персону ван Хорна, а точнее его дом, в котором проходят маленькие шабаши наших ведьм, и который являет собой сосредоточие искусств: Даррил владеет коллекцией современного искусства, несколькими роялями и музыкальной системой, под звуки которой он с ведьмами и веселиться.
Но несмотря на создающееся впечатление о ван Хоне как об интеллектуале, он без обиняков объявляет, что расценивает предметы искусства как выгодное вложение капитала. Ван Хорн прежде всего предприниматель, и уже потом — ценитель прекрасного.
Так что же есть у него в коллекции?
«Ван Хор похлопал по особенно уродливой скульптурной композиции — обнаженная женщина, лежащая на спине с раздвинутыми ногами, — сооруженной из проволочной сетки, расплющенный пивных банок, старого фарфорового горшка, служившего животом, обрезков хромированного бампера и предметов белья, задубевших от лака и клея. лицо, обращенное к небу, точнее, к потолку, было лицом пластмассовой куклы. <…>
— Вот главный гений среди тех, кто творит ради денег, — сказал ван Хорн.»
Для того, чтобы примерно представить, как выглядела описываемая работа, достаточно взглянуть на другие скульптуры Кинхольца:
Ван Хорн восхищается искусством постмодерна, рассказывая о бронзовых банках из-под пива Джаспера Джонса, или о «Заднем сиденье доджа» Кинхольца. Оба этих художника — творцы эпохи потребления. Джонс работает в жанре поп-арт, т е создает предметы обыденности, которые выглядят не отличимыми от оригинала (самый яркий представитель этого направления — Энди Уорхол). Кинхольц создает свои инсталляции, используя мусор. Т е снова отсылка к потреблению.
Но при всем интересе к современности, Даррил покупает особняк «представлявший уменьшенную, но по местным масштабам впечатляющую имитацию великолепных «загородных особняков», какие возводили в Ньюпорте в «золотом веке».
Краткий экскурс — в 20х годах 20го века Ньюпорт стал модным курортом для самых богатых семей Америки. Там, копируя стиль итальянского и французского «золотого века» архитектуры, строили свои загородные дома Асторы и Вандербильты. Из-за подражания былому великолепию эти особняки стали символом так называемого «позолоченного века». Т е вновь, ван Хорн только кажется представителем древнего богатого рода, а на деле мы снова видим копию на копию. Шикарный дом — но он лишь подделка, попытка подражать богачам, которые подражали королям.
Конечно, у Даррила есть слуга — Фидель. И снова нелепое подражание — со слугой ван Хорн разговаривает принципиально на итальянском, хотя оба прекрасно знают английский.
Но перейдем к главным героиням этого романа —ведьмам.
Александра — самая старшая из ведьм, полностью растворившаяся в своей женской сути. Только посмотрите, как Апдайк описывает момент ее колдовства: «Александра повелела своим беременным глубинам потемнеть, сжаться и высечь молнию на границе между двумя высокими стенами воздуха».
Александра — скульпторша, она лепит небольшие женские фигурки для маленького иствикского магазинчика. Когда Александра встречается с главным мужчиной этой книги — ван Хорном, он говорит, что у нее есть все шансы стать второй Ники де Сен-Фалль (французской художницей). Далее эта навязчивое сравнение будет походить сквозь весь роман — Александра будет пытаться увеличить масштаб своих «малышек», подражая масштабным «Нано» де Сен-Фалль.
Зачем нам упоминание де Сен-Фалль? По описанию скульптур Александры мы понимаем, что ее стиль похож на манеру французской художницы. Таким образом Апдайк предоставляет нам возможность, взглянув на реальные «прототипы», составить себе представление о скульптурах ведьмы.
То, что Александра лепит именно такие фигурки - примитивные, тяготеющие к первобытным изображениям женской фигуры периода предполагаемого матриархата, как нельзя лучше характеризует саму героиню: как перво-женщину, Мать, Ведьму, Любовницу, черпающую свою магию из первобытной внутренней женской силы. Сама Александра несколько раз сравнивает себя со свиноматкой — довольной, дородной, полной животных инстинктов. И знаете, что интересно? Это сравнение не выглядит низким или оскорбительным. Оно кажется комплиментом.
Вторая главная героиня — Джейн — ведьма-виолончелистка. Заметьте, виолончель — тоже очень «женственный» инструмент. Своими изгибами она как бы повторяет тело женщины, и опять, также, как и с Нанами, акцент именно на тело, не на конечности. Ну и возьмем позу виолончелистки: женщина с раздвинутыми ногами, будто открывающая зрителям свое лоно (как бы сексистски это сейчас не звучало).
Также у виолончели есть острый шпиль, который, как упоминает Апдайк, Джейн довольно безответственно втыкает в пол в любом месте. Эти уколы — метафора на колкости героини, которыми она сыплет где нужно и где нет. Когда Джейн злится, в ее речи особо пронзительно начинает звучать звук «с» — подобно шипению змеи, а ее прозвище — «Джейн-пейн».
В романе Джейн исполняет несколько значимых для нее, как для персонажа, музыкальных композиций: это ми-минорная соната Брамса и Вторая сюита ре-минор Баха.
С Брамса начинается ее знакомство с ван Хорном: Даррил приглашает ее порепетировать под его аккомпанемент. «Потрясающе, сказочно!» - по итальянски восхищается сонатой ван Хорн при знакомстве с Джейн. «Каким слабохарактерным был Брамс, несмотря на весь свой цветущий вид: женщина с бородой и сигарой в зубах!» — размышляет в конце романа Джейн, и ясно, что под Брамсом она подразумевает Даррила.
Баха мы также слышим дважды: в начала и в конце. В начале у Джейн не получается проникнуть в глубь произведения, она видит лишь поверхность — сложное технически исполнение, которое ей с трудом дается, и она не придумывает ничего лучше как обидеться на Баха, отложив смычок.
Второе же исполнение сюиты происходит ночью, и все это действие окутано магией, хотя никакого волшебства не происходит — только музыка. Джейн просыпается как от толчка и, будто под наваждением, идет к виолончели. «Сегодня она принялась за Вторую сюиту Баха <…>, одну из своих любимых.» — пишет Апдайк. За время романа непонятный и ненавистный Бах стал любимым, а потрясающий Брамс — жалким.
Что символично, этот домашний концерт становится заключительным не только для читателя: после игры Джейн оставляет инструмент без чехла, и ее доберман добросовестно уничтожает верхнюю деку виолончели. Джейн склеивает остатки виолончели скотчем и заявляет, что так та звучит «человечнее». Затем все же заменяет деку, а из щепок старой сооружает себе амулет для привлечения женского счастья.
Таким образом, по аналогии с виолончелью, можно проследить внутреннее развитие в романе самой Джейн. События, ставшие толчком к пониманию ею глубины жизни (на примере сюиты) одновременно заставили ее сломаться. Если проводить параллели, доберман-пинчер Джейн похож на адского пса, олицетворяющего темную силу, зреющую в Джейн и разъедающую ее. Подобно тому, как пес разгрызает виолончель, темные эмоции рушат жизнь Джейн. То, что она делает амулет из щепок старой деки, т е буквально собирает частички старой себя, показывает ее желание вернуться к истокам, отказаться от захлестнувшей ее темной стороны.
Сьюки, третья и самая молодая из ведьм, не творит искусство: она работает репортером в газете, и скорее, сама является объектом искусства, т к Апдайк чаще, чем остальных ведьм, описывает то, как она выглядит и одевается.
Она была стройна и рыжеволоса, прямые, ровно подстриженные волосы густой копной лежали на спине, а длинные руки были усеяны веснушками, цветом напоминавшими кедровую древесину, а формой — стружку, остающуюся после заточки карандашей. <…> больше всего нравилась жизнерадостная обезьянья выпуклость черт: нижняя часть лица под коротким носом из-за крупных зубов выдавалась вперед, а особенно симпатичной казалась нависающая верхняя губа, более широкая и сложная по рисунку, чем нижняя, с припухлостями по бокам, которые придавали ей шаловливое выражение, даже когда Сьюки не улыбалась.
Сьюки — воплощение молодости и сексуальности и ее «переломный» момент связан как раз с этими двумя ее качествами. Сьюки становится любовницей уже немолодого редактора, который явно не доволен той жизнью, которой вынужден жить. Своим телом и энергией напоминая ему его ушедшую молодость и нереализованные амбиции, она невольно доводит его до убийства жены и затем самоубийства.
Сьюки единственная из ведьм, кто выполняет замысел ван Хорна: в финале романа она вырастает из репортерши в писательницу «женских» романов. И тут самое время поговорить о том, нужны ли изменения, которые ван Хорн так хотел для ведьм.
Итак, о роли ван Хорна в жизни этих женщин.
Как и в одноименном фильме, он хочет раскрыть ведьм, вывести их на новый уровень. Александре — стать знаменитой скульпторшей, Джейн — развить свой музыкальный талант, Сьюки — вместо бесконечных репортажей начать писать роман. И отчасти ему это удается. Перелом происходит. Вопрос, нужен ли этот перелом ведьмам?
В романе ван Хорн является неким символом времени, прогресса, двигателя. Он говорит об изобретении нового способа добычи энергии, о краске, которая будет синтезировать солнечный свет в электричество. Он преклоняется перед новым искусством, отметая старое.
Ван Хорн похож на предпринимателя, который видит, что кто-то может сложить слова в более-менее приличное предложение, и сразу же советует ему заняться литературой. В каждом он видит проект — нечто, что может принести выгоду, славу, деньги. Ван Хорн не «зрит в корень» — он лишь строит из себя интеллектуала.
При первой же встрече с ведьмами он пытается и их «растормошить», вывести за пределы их мирка. На первый взгляд — хорошо! Всегда нужно двигаться дальше, расти над собой. Но тут Апдайк ненавязчиво ставит вопрос, а всем ли нужно расти над собой? Может, для кого-то прогресс губителен? Даррил не понимает сущности ведьм, он хочет переманить их, олицетворяющих первобытность и самобытность, на сторону современности, в мир выброшенных пластиковых бутылок. Нужно ли это им, для которых искусство — это в первую очередь быть женщиной? Александра через своих «малышек» несет идею женственности, Джейн широко расставляет ноги перед залом, чтобы извлечь из виолончели музыку, но опять — музыка второстепенна. Сьюки живет своей колонкой со сплетнями. Чисто «женские» увлечения и занятия: сплетни, плодородность, сексуальность, и все это — говорит Апдайк — искусство.
Даррил же, как и все искусство, которое он собирает выглядит на их фоне скорее пародийно: он занимается собирательством искусства и музыкой, и на первый взгляд производит впечатление человека интеллигентного. Но на деле оказывается просто пустышкой, «женщиной с бородой». Может, в его тяге к ведьмам проявлялось желание прочувствовать что-то, что ему было недостижимо — он говорит, что мужчины завидуют женщинам, потому что те могут родить и вскормит ребенка. Он сам бы хотел быть женщиной. И тут явно параллель не между полами — но между мирами. Оба этих мира — миры повседневности. Ван Хорн тяготеет к искусству постмодерна, которое заявляет — ВСЕ есть искусство. Апдайк соглашается, но идет дальше. Ему не нужны инсталляции, потому что искусство — в людях, в их жизни.
Во время первой из встреч они слушают музыку:
…сначала это был голос женского отчаяния — Джоплин, которая, исходя воплями и стенаниями, до хрипоты орала песни «Частичка моего сердца», «Возьми, пока можешь», «Летняя пора» и «На мне».
Затем Тайни Тим, который, бродя на цыпочках среди тюльпанов, издавал такие волнующие гермафродитные трели, что ван Хорн снова и снова возвращал иглу на начало пластинки — никак не мог наслушаться.
Сцена с этой музыкой замыкает первую часть книги и заодно как бы подводит черту под сложившимися образами героев. Здесь, под описанием музыкальных предпочтений мы получаем возможность заглянуть буквально в нутро к героям, узреть их сущность: пропитанную силой, болью и страстью — женщин, и суть ван Хорна — внешне такого грубого и «мужиковатого», но в душе — чурающегося первобытности ведьм, тяготеющего к чему-то более «чистому». По сути, здесь Апдайк дает нам явный намек на финал — ведьмы могут сосуществовать с Даррилом лишь для развлечений, он слишком далек от их мира. И вообще, предпочитает мальчиков.
Подводя итог, скажу, что Даррил ван Хорн сделал свое дело: ведьмы изменились. Александра впервые слепила мужскую скульптуру. Джейн, колющая всех своими замечаниями, наконец сама прочувствовала боль. Сьюки выросла из шаловливой девушки-репортера в писательницу. И эти изменения отразились в искусстве, которое они создавали. Сам же Даррил и правда оказался ни интеллектуалом, ни коллекционером и не изобретателем, а просто жуликом, предавшем то, чем так восхищался. Но под конец и он раскрылся и будто наконец обрел себя — стал «женщиной», которой так хотел быть: укатил из города с молодым человеком.
То, как Апдайк тщательно подбирает произведения искусства для этого романа, вызывает восхищение. Это не искусство ради искусства, но некая тайнопись, шифр, разгадав который, ты пробираешься глубоко-глубоко в произведение, и вот уже будто стоишь рядом с героями, понимая их изнутри.
Автор: Мария Печурина.
Читайте также мою статью об искусстве при капиталистическом строе: Искусство и капитализм
