Отечественное гурмэ с простыми обжорами объединяет не единство вкусов, а сходство припадочных состояний, вызываемых различным возбудителями, дословно - родство страстей.
Как питались те, кого в неадаптированном виде показывать и стыдно и страшно - упыри с улыбкой Гагарина и походкой Паниковского?
Либо, дав подписку о неразглашении, жрали всё подряд, наивно полагая, что кетчуп это крем для бритья, а майонез - крем после, либо вообще не имели представления, что где-то есть места, где едят совсем не то, чем их кормят дома и на производстве.
То же самое и в плане духовной пищи - музыка, кино. Только такая, только такое.
Черепаха, ориентируясь по сходному принципу, в миллиметре от гибели не падает с неогороженного балкона - ей туда не надо.
Чтобы наслаждаться такой жизнью, набрав в рот воды, необходимо сперва проглотить аршин, чтобы стоять в очереди за шахтерской колбаской с достоинством и осанкой натурщика-молодогвардейца: не хватило и чорт с нею!
Кроме граждан, заставших оккупацию и даже НЭП, которым было о чем порассказать, а еще больше о чем помалкивать, был и пролетариат, которому хвастать было нечем; ни одной статусной, престижной вещи - от спиннинга до биде, ему не полагалось не то что потрогать, но даже как следует разглядеть.
Поэтому пролетарский конформизм обездоленного большинства зиждился исключительно на предвкушении мародерства с психоделическим калейдоскопом худо вообразимых трофеев.
Несмотря на то, что хрущевский голод с прорывом в космос отползал все дальше в проклинаемое прошлое, у детей из трудоустроенных рабочих семей не считалось зазорным ковыряться в мусорных баках средь бела дня в поисках съедобных объедков.
Костлявые школьники в штопанных майках умели воровать не только суррогатный кукурузный мед из оставленных без присмотра бидонов, но при случае и бутылку "мiцняка", которую им позволяли ополовинить за удальство, "мальчики" комсомольского возраста.
Жизнь подростка впроголодь, без соблазнов и деликатесов, не могла не разродиться каким-нибудь сугубо внутренним дивертисментом. К началу семидесятых они начали "трусить мелочь", лишая последних медяков таких же несчастных под угрозой физической расправы.
Мирному ребенку стало невозможно пройти не то что к кинокассам, а даже в школьную столовую. Иногда мирный ребенок, высмотрев еще более мирную жертву, отрабатывал на ней приемы своих обидчиков, и ему так же безропотно отдавали какие-то жалкие пятаки и двушки...
Взрослея, кто-то из них проглатывал аршин, кто-то набирал в рот воды, шел в дружинники, где отводил душу, обирая и избивая пьяных работяг.
Деление общества на тех, кто сажал, и тех, кто сидел, к тому времени устарело. Так и на современном этапе актуальнее помнить, что мы живем среди тех, кто "трусил" мелочь и среди тех, кто ею жертвовал.
