В дореволюционной России Ханькоу был, наверное, самым известным китайским городом. Всякий умеющий читать видел надпись "Ханькоу", отпечатанную на чайном кирпиче или мелкой упаковке с чаем из Поднебесной.
Текст и фото: Алексей Макеев
Теперь Ханькоу — всего лишь район 10-миллионного мегаполиса Ухань. Воды великой реки Янцзы разделяют город почти на две равные половины: на северо-западе — старая европейская застройка Ханькоу, на юго-востоке — бетонные башни Учана.
...Субботним вечером на бывшей русской набережной запускали воздушных змеев. Увлечение это здесь настолько массовое, что вся трехкилометровая набережная Ханькоу забита людьми. Сотни пестрых змеев раскрашивают серое небо яркими смайликами и мордашками, угловатыми персонажами аниме, расправившими крылья хищными птицами. Развлекаются дети, старики, юноши и девушки. Бегают с веревками и по песку у самой воды, и по прекрасной набережной, замощенной плиткой. Змеев продают тут же, объясняя покупателям, как нужно запускать ту или иную конструкцию.
В нескольких минутах ходьбы от шумной набережной затаился спокойный район — старая русская концессия Ханькоу, застроенная европейскими особняками. В самом ее центре стоит церковь Святого Александра Невского — самое замечательное строение концессии, пройти мимо которого невозможно. Кстати, на старых фотографиях можно увидеть, что храм окружен банановыми пальмами. Сегодня никаких пальм нет, хотя небольшая парковая зона с двух сторон от церкви сохранилась.
БЛЮДО ИЗ ЧАЙНОГО ЛИСТА
Русская колония в Ханькоу была одной из первых в Поднебесной. Купцы из России еще в 1860 году обосновались в Ханькоу — крупнейшем торговом порту, куда свозили чай с плантаций бассейна великой реки. Или "Длинной реки" — как, собственно, и переводится с китайского название "Янцзы". Британская, французская, немецкая торговые концессии появлялись в городе одна за другой. Русская концессия образовалась позже других. Наши предприниматели держали крупнейшие чайные фабрики. Выпускали здесь главным образом кирпичный чай — прессованные в большие брикеты высушенные чайные листы. И вот к концу XIX века российские купцы стали ведущими экспортерами китайского чая. Западноевропейские торговцы все больше переориентировались на индийский и цейлонский чай, тогда как российские наращивали торговлю китайским, экспортируя треть всего чая, перевозимого по Янцзы. Благодарные китайцы отвечали особым отношением к русским. По крайней мере, по свидетельствам очевидцев, при случавшихся иногда погромах европейских представительств и предприятий сами же китайские служащие отчаянно защищали своих русских работодателей.
Так что вряд ли стоит удивляться тому, что в 1891 году цесаревич Николай в своем Восточном путешествии уделил особое внимание Ханькоу. Сюда он со своей свитой добирался из Южно-Китайского моря по рекам более недели. Путешественникам устроили помпезную встречу. С русских, китайских и британских кораблей салютовали, играли оркестры, до дома китайского наместника цесаревича несли на носилках, расшитых золотым шелком. Местные русские предприниматели поднесли Николаю хлеб-соль на блюде... из прессованного чая. За несколько дней, проведенных в Ханькоу, будущий император успел немало. Стал крёстным отцом новорожденного мальчика — в будущем известного советского художника-графика Николая Дмитриевского. Посещал русские чайные конторы и фабрики, выступал с речами, нахваливал русских торговцев и назвал Ханькоу "Великим восточным чайным портом". Цесаревич был впечатлен выставкой "китайских достопримечательностей", специально организованной чайными магнатами. На прощание всей свите вручили кирпичи чая с выдавленной памятной надписью о посещении города.
КОНЦЕССИЯ И "РУССКАЯ ЦАРИЦА"
Едва взойдя на престол, Николай II решает приобрести торговую концессию в Ханькоу. В 1895 году между Петербургом и Пекином был подписан тайный договор. Тайный — потому что русский "эксклав" вклинивался в тесное пространство между английской и французской концессиями. Все шло хорошо до того момента, пока в декабре 1895 года русское посольство в Пекине не получило на покупку концессии 200 тысяч рублей. Тут-то дело перестало быть тайным, и французы заявили протест: мол, русские покушаются на нашу территорию. С французами договорились относительно быстро, правда, длину русской набережной пришлось сократить с 1 километра до 700 метров. В апреле 1896 года протоколы по отводу земель и установке пограничных знаков были согласованы. Но китайские власти отказались их подписать. На сей раз по причине претензий англичан. Наконец, с русской территории вывели английский кожевенный завод, китайскую таможню, несколько китайских жилых строений, и в мае 1896 года договор о концессии был подписан. Россия получала городскую землю в "вечную аренду за 86 с лишним лан годового налога".
Получился такой русский островок с российскими порядками, казаками, русскими вывесками и набережной, названной в честь царя "Николаевской". Не успокоились только британцы, противостояние с которыми тянулось еще три года. В 1898 году между русскими казаками и английскими матросами едва не начались боевые действия. В 1899 году британцы силой захватили часть русской концессии. И только международная комиссия смогла доказать несостоятельность претензий англичан.
До Октябрьской революции 1917 года численность русской колонии была невелика — чуть более ста человек. При этом конкуренция между компаниями разделяла диаспору на несколько сообществ. Даже детей из вновь прибывших семей инструктировали в таком духе: "Вот с этой девочкой ты играй, а у той папа работает в другой компании, и ты будешь ходить к ней только на именины".
В конце XIX века главными конкурентами и крупнейшими предприятиями были фабрика "С.В. Литвинов и Ко" и фабрика "Токмаков, Молотков и Ко".
Самую богатую и влиятельную женщину города — Елизавету Николаевну Литвинову — называли "русской царицей". Царицей она стала буквально из Золушки. Ее родители держали постоялый двор где-то в Сибири. Однажды к ним заехал купец из Ханькоу, влюбился в совсем еще молодую Лизу и увез с собой в Китай. Вскоре Елизавета Николаевна овдовела и стала наследницей огромного капитала. А затем вышла замуж за другого крупного чаеторговца — Семена Литвинова. С той поры фирма Литвиновых не знала себе равных в Ханькоу, их фабрика занимала целый квартал.
По иронии судьбы революция застала Литвиновых в Москве. Шесть лет супруги добивались возможности вернуться в Китай. Наконец в 1923 году, дав через посредников немалую взятку, они получили разрешение на выезд за границу.
Семен Васильевич умер в 1926 году, и Елизавета Николаевна стала "царицей единовластной". Хотя и менее богатой: русская чайная торговля хирела. Елизавета Николаевна жертвовала нуждающимся, финансировала ремонт церкви. Одевалась по старой моде, не признавая новых веяний. В Ханькоу к ее сарафану и кокошнику привыкли, а вот когда она в таком наряде ездила по стране, многие удивлялись... Умерла Литвинова около 1950 года — уже в коммунистическом Китае, лишившись фабрик и капитала.
ЧЕРЕЗ "ТРИ УЩЕЛЬЯ"
В старой России, может быть, и не особенно отличали кирпичи чая фабрики Литвинова от продукции Токмакова с Молотковым. В самом же Ханькоу у чаеторговцев были свои секреты: в сборе чая на плантациях, ферментации, сушке, прессовании. Главный секрет, конечно, был прост: чем больше верхних молодых листочков попадет на фабрику, тем качественнее чай получится. В поисках новых поставщиков чая и для контроля сбора на своих плантациях русские приказчики поднимались вверх по Янцзы — в китайскую глубинку. Отправился по этому пути и я...
Радовало, что выше города Ичана пассажирский речной транспорт по-прежнему существует и является самым популярным. Точнее сказать, являлся таковым до весны 2017 года. Более свежих сведений у меня не было, а потому я никак не мог понять, почему в Ичане не найти ни одного пассажирского судна. Никто толком не мог объяснить мне простую вещь: открыта новая автострада вдоль Янцзы, и пассажиры больше не хотят сутками качаться на волнах, предпочитая скоростные автобусы. В итоге глубокой ночью я все-таки пристроился на кораблик с китайскими туристами. Вполне себе народное судно: ветер свистит в окна, никакого отопления, каюты с жесткими двухъярусными койками...
Надо было видеть, с каким пафосом китайцы фотографировались на фоне своей великой реки. На рассвете некоторые выходили на палубу и прямо замирали от счастья, слушая плеск Янцзы и глядя на снующие по реке разномастные суденышки... За Ичаном начинается самая живописная часть реки, известная как "Три ущелья".
Покинул я кораблик в селе Ушань. Все китайцы тоже сошли на берег, чтобы на лодках пробраться в самые узкие и глубокие ущелья.
ПИСЬМА ПО РУКЕ И ПО ТРОТУАРУ
Небольшой Ушань превратился в настоящий город. Крутой каменный склон, на котором некогда ютилась деревенька, пророс частоколом многоэтажных башен. Но на улицах Ушаня течет все та же размеренная провинциальная жизнь. Первым, кого я встретил в городе, оказался блаженный философ. Он расписывал изречениями мудрецов набережную, уставленную статуями героев Поднебесной. Писал по плитке большой кистью, смачивая ее в бесцветном растворе. И пусть его письмена через полчаса испарятся, каллиграфа это ничуть не смущало — он упорно выводил иероглиф за иероглифом...
Только обратившись к нескольким прохожим, я понял весь масштаб проблемы, с которой столкнулся. Я всего лишь хотел узнать, как мне найти гостиницу, номер в которой я забронировал. Люди усердно старались мне помочь. Адрес гостиницы, написанный иероглифами, я им показывал на планшете. И энергичными, как мне казалось, жестами осведомлялся, в какую сторону мне нужно идти. Но объяснялись со мной почему-то тоже иероглифами, причем в ход шли всякие подручные средства: обрывки газет, бумажные платочки, собственная ладонь.
Незабываемое общение. Напишет человек на руке пару иероглифов и тычет ладонью мне в лицо. Не понимаешь? Сотрет надпись, перепишет по-другому. И так непонятно? С провинциальной наивностью люди, видимо, полагали, что раз разговорный язык я не понимаю, то иероглифы-то знать должен. А когда им становилось ясно, что я совсем неграмотный, они, махнув на меня рукой, спешили по своим делам: дескать, ну что время терять с варваром?
В конце концов какой-то сердобольный парень проводил меня до нужного дома. Пройти-то было всего метров триста...
В отеле девушка за стойкой не говорила по-английски, но действовала с умом: при помощи переводчика на смартфоне писала мне короткие фразы. Правда, первое предложение не сулило ничего хорошего. "Я отвезу вас в полицию", — прочитал я и закручинился. Она вышла на дорогу, поймала такси и жестом пригласила меня сесть в машину. Как выяснилось, администрация отеля посчитала необходимым зарегистрировать меня в полиции. В полицейском участке такую необходимость отрицали. "Какая еще регистрация, — удивлялся полицейский. — Смотрите: паспорт, вот имя, номер документа, виза — переписывайте все в свой журнал, и дело с концом".
ОГОРОДЫ, КОРОМЫСЛО И ВОЛЧКИ
После "регистрации" девушка стала забивать в переводчик совсем другие фразы: об экскурсии в ущелья, о чайных плантациях, о преображении родного села. Со счастливым блеском в глазах писала, что еще два года назад вся ее семья ютилась в старом домике из трех крошечных комнат, на девять человек был один душ. А теперь она одна живет в трехкомнатной квартире с двумя ванными комнатами.
Переселить народ в квартиры-то переселили, да только люди по-прежнему ощущают себя крестьянами. Все мало-мальски пригодное пространство между многоэтажками занимают огороды. Картошка, зелень, бобы... Как в деревне: выходит хозяйка из подъезда и срезает пучок салата на обед. Растут огороды пышно, несмотря на здешнюю землю: на грядках выглядывают куски цемента, кирпича, арматуры, пенопласта — словом, обычная стройплощадка, с которой недавно ушли строители.
Улицы устроены террасами на склоне. По городу можно передвигаться по дорожному серпантину либо срезать путь по пешеходным дорожкам. Узкие лестницы вьются между кварталами — среди домов и садиков с беседками в традиционном китайском стиле. Есть и крутые прямые пролеты между улицами — широкие и длинные. На таких часто встречаются нагруженные пешеходы. Грузы носят по-деревенски — на коромыслах. Буквально все, что угодно: корзины с зеленью на продажу, копченые свиные ноги, какие-то металлические клетки, старые электродвигатели, всякий хлам в мешках.
Ну а путешественнику побродить по лестницам и подвесным тротуарам — одно удовольствие: любуйся с высоты красотами Янцзы и рассматривай новый город. Но я заметил, что на многих домах почти все лоджии и окна забраны железными, выпирающими наружу решетками — даже на десятом этаже. И даже красивые эркеры зарешечены! Присмотревшись, не поверил своим глазам: за решетками висели куски мяса — копченые, вяленые. Видно, что в одних квартирах мясо подвешено на окнах кухни, а в других — на балконах вперемежку с сохнущей одеждой. Такая вот альтернатива холодным сеням, сараю и бельевым веревкам во дворе. Решетки призваны, значит, оградить съестные припасы от кошек и хищных птиц.
Старики так же по-деревенски режутся в домино, сидя на новых главных улицах, которые теперь не только заасфальтированы, но и расширены в несколько раз. Правда, водители пока не сообразили, зачем нужны такие широкие улицы, так что паркуются, к примеру, в метре от обочины.
Эти улицы — сосредоточение жизни. Здесь блестят витрины магазинов, здесь готовят и продают еду, пилят железный профиль и сваривают конструкции; на тротуаре же располагается автосервис. На моих глазах местные умельцы без всяких подъемников запрокинули джип, сняли с него разломившийся мост, заварили его и на место поставили.
Не обошел новый город и физкультурный бум. Забавно смотреть, как старушки бросают мяч в баскетбольное кольцо или старик бегает с детской пластиковой ракеткой, подкидывая поролоновый мячик. А во дворе круглого дома, отделанного блестящей плиткой "под мрамор", мужики развлекались тем, что хлестали кнутами волчки, раскручивая их на скользком покрытии...
НА ДРУГОМ БЕРЕГУ
В поисках чайных плантаций я все-таки оказался в настоящей китайской деревне. Заметил на окраине Ушаня маленький паромчик через Янцзы, самым крупногабаритным грузом которого были мотоциклы. Хозяин взял и меня с велосипедом.
Причалили мы к дикому берегу, где дорога ползет по краю горной стены, заросшей бамбуком и кустами. Машины появляются очень редко, слишком уж большой крюк нужно делать, чтобы попасть в эти дебри из городов по другую сторону великой реки. Впервые за все время путешествия по Янцзы я оказался вдалеке от индустриального шума и гула корабельных моторов. Пустынная дорога вскоре привела в небольшую деревеньку. Затем в другую, третью... Обычно индифферентные к иностранцам китайцы тут на меня засматривались, дети бежали за велосипедом с улюлюканьем. Спокойно остановиться можно было только между деревнями в садах. Цвели сливы, черешни, вишни, персики — бело-розовое благоухание вперемежку с висящими на ветках мандаринами.
Выяснилось, что я приехал в сезон, когда чай еще не собирают. Вместо этого в деревнях сушили водоросли, развешивая их на веревках и водопроводных трубах. Вдоль дороги продавали мелкую глиняную черепицу, какой, наверное, еще тысячу лет назад крыши покрывали. Крестьяне в старых пиджаках собирали мандарины, сушили мандариновые корки, копались в огородах среди желтых островков цветущей горчицы. Попадались мне невероятно живописные личности с лихо сдвинутыми набок кепками и блестящими золотыми мундштуками в зубах. Мундштуки длинные, прямые или загнутые, но из каждого торчал пучок листьев табака.
Поэзия — тоже часть деревенской жизни. То и дело встречались эстеты, пристроившиеся с книгой над самым обрывом. Один старик декламировал стихи вслух, помогая себе плавными жестами.
Единственная странность в этой глубинке — кладбища. Старые большие склепы тонут в ярких переливах дешевой китайской мишуры. А кое-кто, стремясь подольше сохранить "блеск" подношений, еще и оборачивает целлофаном какое-нибудь золотое древо жизни.
На закате четверо парней с большими вязанками лаврового листа спускались к дороге по совершенно отвесному склону. Сползали прямо как обезьяны, цепляясь за камни и ветки. Появился путник с большим глиняным кувшином за спиной. Архаичность поклажи не мешала ему ловко пользоваться своим айфоном. С помощью переводчика он объяснил мне, что на велосипеде до чайных плантаций еще о-о-очень долго ехать...
Возвращался я в Ухань по той самой новой дороге. Автострада как стрела пронзает изрезанные ущельями горы на сотни километров. Никаких крутых поворотов и участков — либо тоннели через горы, либо мощные эстакады над склонами и горными речками. Едешь быстро. Не особо интересно.
РУССКИЕ И СОВЕТСКИЕ
Последние десятилетия жизни русской концессии в Ханькоу оказались богатыми на события. В 1911 году именно здесь начала свой путь Синьхайская революция — первую бомбу революционеры взорвали почему-то в русском заведении...
После Гражданской войны в России русская община в Ханькоу выросла в несколько раз. Ну а в 1924 году русскую концессию ликвидировали: советская власть безвозмездно передала всю территорию Китаю. Тогда же закрыли и российское консульство. В 1927 году при поддержке Советского Союза в Ханькоу вошли войска Гоминьдана, после чего здесь появилось советское консульство и начала складываться новая русская община.
А у старой власти отнимали здание за зданием. Последующие перипетии советско-китайских отношений, кажется, не особенно занимали остатки русской диаспоры. Ее представители старались жить привычным укладом: продолжал собираться Русский клуб, проводились вечера музыки и танцев, на Рождество наряжали елку. В церкви держались порядков русского купечества: причащались и подходили к кресту в установленной очередности — в зависимости от размера капитала. А после воскресной службы Литвинова приглашала к себе на пироги...
Во время "культурной революции" церковь превратили в склад, затем во Дворец бракосочетания. В 1998 году она, как исторический памятник, была взята под охрану государства и отреставрирована — в духе китайского китча. В 2013 году храм едва не снесли, поскольку он мешал строительству тоннеля под Янцзы. Однако Александро-Невская церковь все же уцелела, и ей в итоге был возвращен первозданный вид. Будущее храма пока не решено. Сейчас на табличке у входа значится "Российско-китайский дом культурных обменов". И открывается этот "дом" только во время официальных мероприятий.
От советского присутствия в Ханькоу остался памятник летчикам, защищавшим Китай от японцев в 1938 году. Мемориал занимает обширное пространство в прекрасном городском парке Циэфанг. "...Когда китайский народ подвергался бешеному нападению японских фашистов, — выбито на мемориальной доске, — советский народ бескорыстно послал в Китай своих лучших сынов летчиков-добровольцев... они решительно атаковали на Тайбэй, сильно штурмовали вражеские военные корабли на реке Янцзы и упорно участвовали в битве за Ухань, нанося сокрушительные удары по озверелому врагу, что вдохновляло боевой дух китайского народа... Март 1956 года". Русские туристы, конечно, улыбаются, читая подобную корявую надпись. И все же чувствуется в ней настоящая, непарадная признательность китайцев павшим героям...
Алексей Макеев
