Количество произведений искусств, создаваемых сегодня, велико, как никогда. Галереи приобрели широкую популярность, а в некоторых странах они даже бесплатные. Крупные художественные награды и именитые художники постоянно обсуждаются в прессе. Было бы бессмысленно предположить, что искусство находится на закате жизни. И каков смысл в этом утверждении? Как искусство вообще может умереть?
Но эта мысль не настолько ошибочна, как может показаться на первый взгляд. Талантливые и проницательные философы искусства очень серьёзно относятся к этому утверждению, хоть и признают, что искусство будет продолжать создаваться в огромных количествах, в новых и захватывающих направлениях. Когда говорят, что искусству пришёл конец, то имеют в виду нечто другое. Философы подразумевают, что искусство достигло своей цели или ветки развития; в искусстве случится ещё много всякого, но все высоты достигнуты. В 1989 году Фрэнсис Фукуяма заявил о конце истории. Под этим утверждением он подразумевал, что исчерпаны все «жизнеспособные альтернативы западному либерализму». Поэтому некоторые философы полагают, что хоть искусство как практика и будет жить вечно, но пути к прогрессу исчерпаны. Два выдающихся философа Георг Вильгельм Фридрих Гегель и Артур Данто разделяли эту точку зрения.
Во многом Гегеля можно назвать отцом истории искусства. Он один из первых начал изучать развитие искусства, а также продемонстрировал какую важную роль оно сыграло в формировании нашей культуры. Немецкий философ проследил его развитие от «символического искусства» ранних культур и их религиозного направления, ясности и единства «классического» искусства Греции до «романтизма», который наиболее типично проявил себя в поэзии. Искусство позволило человечеству расширить понимание собственной свободы и знания о мире. Но радоваться рано. Искусство зашло настолько далеко, насколько могло, а после заглохло; оно согласно гегелевским «Лекциям об эстетике» увязло:
«условия нашего настоящего времени не благоприятны для искусства […] искусство, рассматриваемое нами в его высшем признании, остался позади в прошлом»
В 1835 году Гегель утверждал, что искусству пришёл конец (философ скончался в 1831 году, а в 1835 году был издан первый том «Лекций по эстетике, или философии искусства» под редакцией одного из учеников Гегеля — прим. ред.). Почти спустя 10 лет немецкий композитор Ричард Вагнер представил в Дрездене одну из самых величайших опер — «Тангейзер», которая стала началом его карьеры и навсегда изменила музыку. Ещё полвека спустя изобразительное искусство заполонили импрессионисты, кубисты, сюрреалисты и фовисты. Литература, поэзия и архитектура навсегда изменились под влиянием эпохи модернизма.
А в 1964 году Данто посетил выставку в нью-йоркской галерее «Стэйбл». Там он увидел работу Энди Уорхола «Коробки Brillo» — визуально скромную и высоко реалистическую коллекцию фанерных копий картонных коробок, в которых перевозили чистящее средство Brillo. Данто покинул выставку шокированным. Искусство, как он заявил, умерло. Произведение искусства нельзя было отличить от реальных контейнеров, которым оно подражало. Нужно было нечто другое, что-то вне самого художественного произведения, что объяснило, почему «Коробки Brillo» были искусством, а настоящие ящики в магазине — нет. Данто осознал, что прогресс искусства навсегда остановился. Так зародилась теория искусства.
Мы могли бы задаться вопросом насколько эти утверждения ложные, но лучше мы разъясним себе, что делает их истинными? Что подразумевают философы, когда говорят, что искусству конец? Возможно, это излишняя драматизация? И почему искусство продолжает умирать, по мнению философов, в то время, как мы видим, что оно живёт и принимает новые и новые формы?
В своем труде «Аналитическая философия истории» Данто обозначил два возможных сценария конца искусства. Мы можем утверждать, что нет больше повествования; или что хроника искусств умерла. Это очень важное различие. У повествования или нарратива есть своего рода структура. Например, я мог бы описать вам (в альтернативной вселенной, к сожалению) как управлять собственными деньгами. Я бы рассказал про то, как попал в долги и как я искал выход из этой ситуации; обучил бы стратегиям, которые выудил из книг и приёмам, которые я использовал, чтобы следить за своими расходами. Это была бы история о том, как я решил определённую проблему; и как только проблема решена — моему повествованию конец.
Хроника же — это серия событий без структуры, которые следуют один за другим. Хроника моей жизни включает в себя каждое событие, которое я пережил — как бы не тривиально это не звучало — и закончится тогда, когда я умру. Хроника заканчивается, когда описываемое нами, исчезает.
Гегель и Данто полагали, что нарратив в искусстве израсходовал себя; продвинулся насколько мог в решение поставленной им задачи. Но хроника искусств никогда не закончится: произведения буду появляться, пока люди будут создавать их. В этом смысле кончину искусства можно расценивать как нечто хорошее. Искусство освободилось от поставленной задачи (данной нарративом) и стало вольным быть чем угодно. Гегель полагает, что искусство смогло пересмотреть и повторно использовать всё множество инструментов и приёмов, которые история искусства могла предложить и рекомбинировать их по своему усмотрению:
Таким образом: любая форма и любой материал находятся на службе у художника, чей талант и гениальность освобождены от ограничений и конкретной художественной формы.
Данто также полагает, что художник должен быть вне себя от радости. В работе «Лишение искусства его философских привилегий» он написал:
«Как утверждал Маркс, вы можете быть абстракционистом утром, фотореалистом в полдень, минималистом вечером. Вы можете вырезать бумажные куклы или заниматься тем, чем вам, чёрт возьми, вздумается. Мы живем в эпоху плюрализма. Неважно, чем вы занимаетесь, что и подразумевает плюрализм. Когда любое художественное направление одинаково хорошо — больше нет направлений».
Конец искусства приводит к освобождению искусства. Больше не надо биться над тем, чтобы решить какие-то задачи. Но остается один вопрос — что такое для искусства обладать задачей?
Ответ на этот вопрос у Гегеля не из лёгких. Его краеугольный камень — это утверждение, что человеческая жизнь и культура подкрепляются коллективным принципом самосознания известным, как Дух. Задача Духа уточнить и завершить осознание собственной свободы и осознания самого себя. Чем больше этот процесс совершенствования развивается, тем абстрактнее и концептуальнее он становится. В исторический период, который Гегель отождествлял с Древней Грецией, это самосознание могло найти идеальное воплощение в «классическом искусстве». Согласно Гегелю, искусство могло бы достичь «свободного и адекватного воплощения Идеи в форме».
Однако, поскольку самосознание становилось сложнее и абстрактнее, то развивалось за пределами возможности искусства. Следовательно, искусство осталось не у дел. Эту задачу поручили более дискурсивным и концептуально сложным сферам религии и философии (наиболее адекватное выражение философии Гегеля!). Искусство в качестве средства достижения прогресса в задаче формулирования Духа и его самосознания, перестало принимать участие.
Гегелевская идея истории, имеющая своеобразную нарративную структуру, поэтапное движение к цели, кажется нам менее убедительной, чем тогда казалась его современникам, которые утверждали, что понимают её. Но идея в том, что искусство, пожалуй, лучше понимать как практику демонстрирующую нарратив, как действительно интересную идею, и мы можем использовать её, не прибегая к неясным мыслям Гегеля об истории и Духе.
Концепция конца искусства у Данто, который хоть и вдохновлялся Гегелем, не была основана на представлениях о мировой истории и Духе, и была сосредоточена на недавней истории искусства. Данто заявлял, что первая задача искусства — первый нарратив, с которым оно работает— это создание правдоподобия; образов, которые максимально точно отображали объекты реальности. От кропотливой работы над греческой скульптурой, чему способствовали успехи в греческой анатомии (например, скульптуры «Дорифор» или «Дискобол» Мирона), до прогрессивного использования оптики и науки о перспективах в эпоху Возрождения (например, использование Мазаччо новаторского приема перспективы при создании «Троицы»), художники постоянно совершенствовали реалистичность созданных ими объектов
Эти достижения в дальнейшем отражались на последователях. Например, работа Мазаччо и достижения Брунеллески в понимании перспективы задали курс художникам, которые улучшили эти методы и создали свои собственные навыки и приёмы. Камера-обскура сыграла ключевую роль в технологическом прогрессе, позволив создать первые эталонные фотографии (или, как утверждает художник Дэвид Хокни, построенных на особенностях таких картин, как «Урок музыки» Вермеера).
Камера-обскура, конечно же, превратилась в фотокамеру, которая могла выдавать практически идеальные подобия объектов. Сокровенная цель искусства — нарратив о совершенных представлениях объектов — была достигнута. Теперь, по мнению Данто, искусство сосредоточено на другом вопросе: «Что есть искусство?»
Согласно Данто, многое из того, что происходило в истории искусства можно упорядочить в аккуратной последовательности. Искусство обнаружило, что нарратив выполнен и приступило к новой задаче: выяснить, каким искусство может быть и каковы пределы искусства. Возможности визуального искусства — воплощать и вызывать переживание чего-то вне картины, будь то объект, ощущение, опыт или концепция — начали изучать. И мы можем увидеть плоды этого подхода в различных современных школах и «измах» (кубизм, фовизм, футуризм) .И в таких работах, как «Аффидадо» Пабло Пикассо (1912) и «Волшебная акварель» Василия Кандинского (1923). Но нельзя бесконечно продвигаться без ограничений, не сделав их бессмысленными; в 1953 году Роберт Раушенберг продемонстрировал рисунок Виллема де Кунинга, который он
полностью уничтожил; это был пустой холст с (сравнительно) небольшим внутренним визуальным значением — художественный намёк, на мой взгляд, на то, что этот новый нарратив пришел к естественному концу.
Мир совершенной правдоподобности превратился в инновационные и необычные подходы школ и направлений, которые задавались вопросом о том, что такое искусство, прежде чем, наконец, полностью уничтожить символическое стирание Раушенберга работы другого художника. Мы можем понять, почему Данто смог найти второй нарратив здесь — исследование пределов и смысла самого искусства. Поддержка школ и «измов» современного изобразительного искусства стало центральным толчком для понимания сути искусства — того, что означает, что объект является художественным произведением. И это были «Коробки Brillo» Уорхола, которые сообщили Данто о завершении второго нарратива.
Согласно Данто, «Коробки Brillo» Уорхола сыграли важную роль, потому что они визуально неотличимы от объектов искусства. Они одинаково могли сойти как за произведение искусство, так и за контейнеры с чистящим средством. Искусство пыталось определить себя, насколько оно могло бы пройти через образ работ. Потребовались концепции, которые могли заняться этой задачей, поскольку одни только объекты не справлялись без посторонней помощи. Подобно тому, как искусство передавало стремление к правдоподобию фотокамере, теперь его поиск самоопределения достиг точки, когда ему нужно было передать свою задачу теории искусства. Итак, второй и заключительный нарратив искусства завершился.
Гегель и Данто полагали, что искусство заканчивается при очень специфических условиях. Их работы призывают нас рассматривать искусство как нарратив и цель; желаемый результат, к которому стремятся все художники. Когда мы не видим прогресса в реализации этой цели, по мнению Гегеля и Данто, разумно утверждать, что искусство закончилось, и дальнейший прогресс невозможен.
Гегель построил свой нарратив для искусства на фоне представлений о том, что нам сегодня трудно принять; с другой стороны, Данто показал нам, что тщательное изучение истории искусства вынудило идею искусства обзавестись внутренней повествовательной привлекательностью. Если у искусства есть нарратив и цель, то разумно, что однажды оно сможет достичь цели и завершить свое повествование. Но, возможно, нам стоит немного иначе подойти к этому вопросу. Даже если мы согласны с тем, что отдельные нарративы могут закончиться, можно ли аналогичное заявить о других нарративах? В конце концов, Данто полагал, что искусство заменило один свой нарратив на другой; почему не может быть третьего? Даже если мы согласны с Данто в том, что искусство ушло настолько далеко, насколько это возможно в вопросах что значит быть искусством, зачем исключать вероятность, что искусство может обзавестись новым нарративом и обрести новую цель?
И Гегель, и Данто предполагали, что искусство будет появляться в дальнейшем, но не считали это прогрессом в новом направлении, а лишь дальнейшими симптомами конца искусства. Гегель писал о кончине великого всплеска творчества, известного как немецкий романтизм. Он ожидал увеличения концептуального содержания искусства, перехода за пределы чувственного искусства во что-то радикально отличающееся. Это (не полностью) описало многие черты великих художественных движений, которые пришли следом и полностью отошли от изображения мира или концептуальных идей. Вместо этого новые художественные произведения отразились на самих границах художественного выражения. Кубизм, например, больше не пытался усовершенствовать перспективу, а вместо этого попытался показать нам те самые пределы, которыми произведение может отображать что-то. Особенно это заметно в «аналитической» фазе кубизма — например, в «Портрете Амбайза Воллара» Пикассо (1910).
Данто создал свои идеи на закате модернизма и во времена зарождения постмодернизма. Как он сам полагал, в конце искусства отражается сущность искусства в эпоху постмодернизма (хотя Данто предпочел называть его «постисторической» эпохой). И Гегель, и Данто признавали чёткие художественные тенденции, стоящие перед искусством в те времена, и с замечательной предвидением предсказали и даже повлияли на те формы искусства, которые вскоре появились. Но оба философа описывали это неизбежное «следующее после» как не столько начало нового повествования, сколько конец всего повествования. Как для Гегеля, так и для Данто, конец искусства приведёт к бесконечной и неструктурированной хронике.
Возможно, каждый из этих философов был привязан к идее искусства — того, что считается искусством; и к тому, что искусство должно делать — которое не применительно к нашим реалиям. Возможно, искусство закончилось для них только потому, что они путают искусство, как изменчивую, бесконечно совершенную практику, с их исторически контекстуализированными представлениями о том, каким искусство должно быть. Все мы склонны к этому неуместному эссенциализму в искусстве. Под влиянием культуры и аргументов, на которых мы были воспитаны, мы настаиваем на том, что искусство обязательно должно заниматься этим набором вопросов — нашим набором вопросов — и перестаёт прогрессировать, как только эти вопросы будут разрешены, считаются тупиковыми и больше не актуальны. Когда искусство приобретает другую форму, как это было во времена Гегеля и Данто, мы склонны понимать это как последний симптом конца искусства — конец финального нарратива. На самом деле, это говорит только о том, что наши исходные принципы были больше связаны с нашим собственным временем и культурой и что искусство сопротивляется концу в любом нарративе и всегда содержит много совпадающих нарративов.
Это было бы удивительно аккуратным и откровенным решением проблемы; не так ли?
Рассуждения Гегеля и Данто о конце искусства явно ориентированы на Европу и США, как и это эссе. Если мы хотим оспорить выводы Гегеля и Данто о конце искусства, и если мы считаем, что искусство всё ещё способно развиваться, мы должны определить новые нарративы и цели, с помощью которых искусство можно структурировать. Можем ли мы определить какую-то будущую форму художественной цели, которая возникнет или уже возникла, и ещё раз свяжет свободно плавающие нити художественного творчества в единую практику с чёткой целью? Я полагаю, что нет; по крайней мере, пока нет. Это говорит нам о том, что некий конец искусства всё же наступил. Или мы просто в ожидании следующего нарратива искусства, когда цели и замыслы изменятся вновь, а мы не сможем это предсказать.
Оригинальная статья: Aeon
Автор: Оуэн Хуллат
Дата: 11 мая 2017
