Злая судьба
В некотором царстве часто меняли министров, и вот одно из министерств, ничем не отличающееся от прочих, возглавил тринадцатый по счету руководитель. В кабинете министра на тринадцатом этаже он обнаружил ряд портретов своих предшественников, все – черно-белые, ибо правили эти люди в эпоху, когда власть на земле еще только зарождалась.
Министр был суеверен и решил перехитрить судьбу, заказав себе первый в истории человечества цветной портрет. Он думал, что таким образом избежит участи динозавров.
Счастливая судьба
Однако, не прошло и тринадцати месяцев, как кабинет министров пал. Новый министр не был суеверен, он просто увидел, что на стене для его, четырнадцатого, портрета места нет: стена закончилась. Тогда он решил, как индейцев в резервацию, переселить портреты в другое помещение и объявил: «Подходящее место для бывших начальников – зал приемов». Таким образом, он, вполне скромно, но гарантировал и своему облику свободную площадь, ибо зал для приемов имел три дополнительные пустые стены, и их можно было заполнять столь долго, сколь пожелает Всевышний.
Бретер
После него сменилось еще пять министров, но ни один из них даже не заглянул в зал приемов и вообще не знал о наличии портретов, которые ютились на стенах в безмолвии и безлюдье, лишенные счастья увидеть преемников. И вот вступил в должность Людовик XIX, как прозвал его один злопыхатель, ибо министр этот по счету был девятнадцатым и любил повторять горделивое «министерство – это я», по образцу французского короля, заявлявшего, что «государство – это я». Этот министр, до того, как занять свой пост, был обычным простым человеком, но любил посещать высоких чиновников, поздравляя их с назначениями, причем слюна зависти текла у него всякий раз, как он слышал звонок, открывающий заседание кабинета.
Людовик сидел в баре, когда ему позвонил очередной глава кабмина и объявил о новом назначении. Он вначале решил, что ослышался. Потом хмель слетел с него и заменился апломбом. Одним из первых деяний министра-Людовика было – заказать собственный портрет в лучшей студии страны, а также распорядиться о перемещении всех портретов из зала приемов в конференц-зал на первом этаже. Это гарантировало, что их заметят и коллеги-чиновники, и журналисты, и прочие гости. Собственное изображение он сделал пышнее всех прочих: поистине, портрет цвел как одинокая роза на развалинах.
Но портрет царствовал недолго. Вновь сменился кабинет, и Людовик вылетел. Тридцати шести дней правления оказалось недостаточным, чтобы поменять человеческую природу, хотя хватило для получения пожизненной пенсии и прозвища на веки вечные.
Достойные руководители
Новый министр в конференц-зале не нашел места для своего портрета, ибо там было много окон. Кроме этого, и портрет красивый был проблематичен (ибо он был отталкивающего вида карлик), потому он высказал идею убрать портреты вообще.
Данная мысль, однако, вызвала общий протест. Один недоброжелатель угадал подоплеку идеи министра и предложил иную меру: обязать одного художника выполнить все портреты в единой манере, а не так, что каждый министр изображен на свой лад. И разместить их при входе в здание: пусть посетители знают «достойных руководителей»! (Были, мол, «достойные», а нынче?)
Министру-карлику идея понравилась, но вот беда: при входе-то не так много было места, и портрет его пришлось повесить в нижнем ряду.
На следующий день все в министерстве были в шоке, ибо на портрете карлика красовался след подошвы. Попытались стереть, но лишь запачкали больше. Управделами заперся для совещания с коллегами, и возникла министерская комиссия по расследованию, однако результатов она не добилась, не договорилась даже о том, признавать ли вообще факт осквернения портрета и докладывать ли о нем. Как такое доложишь? Может, есть иной выход?
Выход на улицу
Нашелся и здесь злой советчик и воскресил идею отменить портреты как таковые. Вместо них он предложил повесить одну мемориальную доску с именами и сроками правления начальников. Возразили: не будет ли похоже на надписи на могилах? (Да и портреты кое-какие напоминали кладбищенские, в чем, видимо, и цель была коварных художников!) Все решил, как всегда, дефицит места на стене; в общем, министр против мемориальной доски возражать не стал.
Однако повесить доску при нем не удалось, ибо уволен он был с треском и ушел, хлопнув дверью. А, между тем, парадная доска была готова. Однако новый шеф запретил ее вешать, так же, как и портреты, которые оказались на заднем дворе министерства среди всякой рухляди.
Бродячий торговец
Во двор министерства забрел торговец-зеленщик и наткнулся на эту доску. Он был неграмотен и ничего не понял кроме того, что это был большой деревянный щит, получше тех фанерок, которыми он надставлял тележку чтобы выложить побольше овощей и фруктов. Министерский завхоз проявил понимание и отдал мемориальную доску в обмен на ящик помидоров.
Однако радость бродячего торговца длилась недолго – до полицейского патруля. Офицер полиции прочел на доске имена и нашел среди них своего родственника. И тут же обвинил зеленщика в краже доски. Тот клялся страшными клятвами, что доску не крал: ее, мол, предназначали для уничтожения.
Это еще больше оскорбило полицейского, который не мог допустить, что его родственника ждет забвение. В гневе он опрокинул тележку торговца, тот поднял крик, а полицейский пустил в ход кулаки. Отмутузив зеленщика, он удалился, не зная, какой огонь разжег в его уязвленной душе.
Развязка
Под вечер на задний двор министерства пробрался человек и наплескал на сваленную рухлядь керосина. Напуганные глаза вымерших министров-динозавров смотрели на то, как он чиркнул спичкой и запалил огонь. И загорелись рамы и портреты, и ни одно лицо не уцелело. Ветер раздул пожар, и вспыхнули посадки деревьев вокруг, а потом и здание… Пожар все разрастался, и люди высыпали из близлежащих домов, чтобы самим не сгореть ненароком.
Пожар продолжается
На пожарище нашли останки сгоревшего зеленщика. Объяснить это толком не смог никто. Некоторые говорили, что он кинулся в огонь в знак протеста, мстя оскорбившему его полицейскому. Другие утверждали, что торговец сам поджег министерство, а погиб по неосторожности. Соседи продавца овощей любили его и отрицали его вину, обвиняя в поджоге, наоборот, тайную полицию.
Единственная несомненная вещь заключается в том, что огонь не потух. Под грудой камней и сгоревших деревьев до сих пор тлеют угольки, и, стоит кому-нибудь раскопать их, стоит ветру дунуть на них, как огонь загорится вновь. И никто не знает, когда и как он потухнет.
Памяти Мухаммеда аль-Буазизи[1]
[1] Мохаммед аль-Буазизи (1984 – 2011) — тунисский торговец фруктами, совершил самосожжение, послужившее толчком для народных волнений и революции в Тунисе, которая, в свою очередь, стала началом «арабской весны» - цепочки революций в арабских странах. Прим. перев.
Об авторе: БАСИМ АЗ-ЗУБИ
[р. 1957]. Иорданский прозаик и переводчик с русского.
Автор сборников рассказов Смерть и оливки [Аль-маут ваз-зайтун, 1994], Одного листка мало [Варака вахида ля такфи, 2001], Кровь писателя [Дам аль-катиб, 2003], Черты усталого города [Такасим аль-мадина аль-мутаба, 2007], Мои пальцы горят [Анамили алляти тахтарик, 2009], Солнце восходит с Запада [Аш-шамсу тушрику гарбан, 2012]. Басим аз-Зуби выпустил несколько книг переводов с русского на арабский, им переведена проза А.Чехова, В.Шукшина, Ф.Искандера и многих других классических и современных писателей России. Публикуемые рассказы взяты из сборника Солнце восходит с Запада [Аш-шамсу тушрику гарбан. Амман: Дар аль-Бируни, 2012].
О переводчике: АЛЕКСАНДР ПАВЛОВИЧ АНДРЮШКИН
[р. 1960]. Переводчик с фарси и арабского, прозаик, литературный критик
Автор романов Политик [1994], Дети Горбачева[2016], Банкир [2017]. В его переводе опубликовано более десяти романов современных иранских писателей, в том числе роман Мухаммада-Казема Мазинани Последний падишах[ИЛ, 2012, №9]. Переводы с арабского публиковались в журналах Северная Аврора, Сфинкс и др.
Tags: Проза ПереводыProject: MolokoAuthor: Аль-Зуаби Басим Андрюшкин