Тридцать два градуса. Голова становится тёплой, как кастрюля с кашей, волосы стекают вниз, тяжелеют. Почти солнечный удар. Мы глазеем в окно на меловые горы. Белогорье. Земля монахов. Женщина в платье, в лавке у входа, наливает морс. О таких говорят "кубанская кровь", о таких вообще ничего, на самом-то деле, не говорят. Ни возраста, ни имени не понять. Женщина рассказывает, что сейчас в монастыре живет отец Илья, а до него был другой отец, и вот он рассказывал, что страшно служить в нижнем храме, потому что там витают сущности, а имя их всуе нельзя произносить. Мы идем к этому самому храму, он внутри меловой горы. Я прислоняюсь горячим лбом к стене, стена влажная, но не ледяная. Как тело остывшего человека. Своды перед входом - новодел, из красного кирпича. И на каждом - чьё-то имя. Можно заплатить сто рублей, написать имя на чистом кирпичике и его положат в основание строящейся святыни. Так мне объяснила женщина в цветном платке. Она вот написала имя непутевого сына. Его Алексей зовут. Только боялась, что Алексеев много, поэтому начертила на кирпичике домашнее его прозвище: "Лёка". Чтобы божественная длань не ошиблась, распределяя свою благодать. Под горой течёт мутный, глубокий Дон.
