Во время битвы при Лютцене, одной из поворотных точек Тридцатилетней войны, в 1632 году 4/5 армии шведского короля составляли иностранцы, а противостоявшая им армия Священной Римской империи была в равной степени разношерстной. Подобная практика продолжилась и в XVIII веке – на 1750 год во французской армии служило более 50000 иностранцев, испанский король располагал 28 батальонам иностранных солдат, в Нидерландах все еще существовала Шотландская бригада, а в прусской армии непосредственно пруссаков было всего около трети.
Мужчины отправлялись в Европу со всех уголков Британских островов, хотя специфического прозвища «дикие гуси» удостоились только ирландцы – впервые так назвали людей, покинувших Ирландию в 1690-х годах, и поступивших на службу к Людовику XIV. Известными наемниками были швейцарцы, и некоторые исследователи даже утверждают, что в XVI веке каждый восьмой швейцарский мужчина дееспособного возраста отправлялся воевать в качестве наемника в одну из европейских армий. В XVII столетии на первый план вышли шотландцы, которым удалось занять место главных наемников Старого Света.
Дети гор и равнин
Профессиональные солдаты пересекали границы точно так же, как это сегодня делают трудовые мигранты, и шотландец мог оказаться в одном строю с представителем практически любого европейского этноса и вместе с ним сражаться против своих соотечественников. Роберт Монро, наемник в датской армии, вспоминал, как шотландец, сражавшийся в войсках Габсбургов, бросился на группу солдат из полка Монро в Голштинии в 1627 году с криком: «Имел я вас, господа, не думайте, что нынче вы прохаживаетесь по улицам Эдинбурга!». Через мгновение этот солдат был пронзен шотландской пикой. Монро и его коллеги прекрасно помнили, что являются шотландцами, однако это не мешало им сражаться вдали от дома, пока их отношения с нанимателем не испортились. В апреле 1629 года Монро записал, что, поскольку король Дании более не нуждался в них, «мы были готовы получать новые приказы от нового господина». Важно понимать, что в то время термин «нация» использовался для обозначения этнической, культурной или территориальной идентичности, но не политической. Поэтому современное понятие патриотизма практически неприменимо к XVII столетию.
Шотландцы завоевали репутацию мужественных бойцов и были одними из самых верных наемников того времени. Время от времени шотландские контингенты бунтовали в знак протеста против невыплат жалования и плохого обеспечения, однако все это с лихвой компенсировалось их высокими боевыми качествами. Порой их репутация шла настолько впереди их, что получались довольно забавные казусы – так, например, в марте 1632 года один шведский командир приказал своим немецким наемникам играть «шотландский марш» во время штурма испанской крепости на Рейне. Он полагал, что знаменитый барабанный бой деморализует неприятеля, убежденного, что на него идут горцы. Испанцы, тем не менее, не поддались панике – они не только отразили атаку, но и сумели опрокинуть немцев, так что те в беспорядке побежали назад. Ирония всей ситуации состояла в том, что, как писал современник, они «подло бежали прочь до тех пор, пока не были остановлены доблестными шотландцами, находившимися там». И хотя расчет не оправдался, задумка имела смысл – шотландцы имели богатый опыт сражения с испанцами в Нидерландах во второй половине XVI века. Впрочем, знали их не только там – есть сведения, что персидский шах Аббас I, стремившийся реорганизовать свою армию и тяготевший к союзу с христианскими государствами против турок-османов, обратился к королю Шотландии Якову VI (в 1603 году он станет еще и королем Англии и Ирландии под именем Якова I) с просьбой прислать ему опытных солдат. Яков, насколько известно, так никого в Иран и не отправил.
Никто в точности не знает, сколько шотландцев участвовало в европейских конфликтах в качестве наемников, но, по самым высоким оценкам, их суммарная численность во всех сражающихся армиях Тридцатилетней войны могла доходить до 50000 человек. Показатели до и после этого конфликта были ниже, но все равно их можно считать значительными. Общую численность населения Шотландии в первой половине XVII века оценивают в 1,1 – 1,2 миллиона человек, однако эта цифра не была устойчивой, и численность населения изменялась ввиду голода и болезней. Если же из этой суммы вычесть женщин, стариков, детей, то, согласно некоторым версиям, наемником в Европе мог становиться каждый пятый шотландец дееспособного возраста.
В Шотландии правительство в целом довольно благосклонно относилось к идее, что подданные короля могут служить наемниками в армиях других монархов, и запрещало проводить наборы только если участие шотландцев в чужих конфликтах могло выйти боком стране и королю на международной арене. В июне 1573 года Тайный совет в Эдинбурге постановил, что «множество славных… из сего королевства» были готовы отправиться за границу «стремясь служить на войнах в чужих странах» без разрешения со стороны короля, или, поскольку Якову VI еще только предстояло отпраздновать свой седьмой день рождения, его регента графа Мортона. Существовали опасения, что наемники станут причиной обострения отношений между домой Стюартов и другими европейскими государями, однако даже не это было главной проблемой. Тайный совет всерьез полагал, что вербовка наемников может быть прикрытием для вооруженного заговора против малолетнего короля. Было разрешено наниматься только офицерам, имевшим соответствующие патенты, в то время как для остальных существовала вполне ощутимая угроза окончить жизнь на эшафоте за неподчинение воле правительства. Шкиперам и судовладельцам, которые соглашались везти наемников на континент, грозили суровые денежные штрафы. В 1570-х годах было издано существенное количество патентов, разрешавших вербовать солдат для отправки в Нидерланды, однако в них четко прописывалось, что офицеры-рекрутеры не имели права переманивать людей, уже состоявших на королевской службе, а также вести наборы в радиусе 16 миль от замка Стирлинг, где жил и обучался юный король. В сентябре 1587 года Тайный совет приказал прочесть на меркат-кроссах всех населенных пунктов следующую прокламацию – строжайше запрещалось кому-либо «собирать любые отряды военных людей, или вооружаться, получив воинское жалование, или записываться под начало капитанов и командиров, или отбывать из страны… без дозволения Его Величества». Также были приняты законы, направленные на снижение экспорта оружия и недопущение того, чтобы новобранцы создавали проблемы до того, как отправятся к месту назначения, и, кроме прочего, запрещающие им сражаться против других шотландцев или служить правителю-католику против протестантов. Впрочем, как показывала практика, эти указания часто попросту игнорировались.
В августе 1605 года в Тайном совете узнали, что дороги, ведущие из Шотландии на юг, в Англию, были «щедро заполнены» людьми, желавшими «погрузиться [на борт] в тамошних южных портах для службы на благо иных государей», тем самым создавая помехи для местного населения. Два месяца спустя, узнав, что «великое число подданных сего королевства… [идут] искать удачи на военной службе», грабя при этом местность, по которой они шли, и терроризируя английских крестьян, Тайный совет отдал распоряжение всем рекрутерам грузить наемников на корабли к северу от границы. Когда две роты ирландских наемников, направлявшихся в Швецию, в конце 1609 года сошли на берег в Питерхеде из-за плохой погоды на море и отправились на юг, к Файфу и Эдинбургу, в поисках пищи, Тайный совет, желая избавиться от них как можно быстрее, выделил тысячу мерков (серебряная шотландская монета) для того, чтобы им предоставили нужное количество провизии, а затем приказал им под страхом смерти повиноваться их капитанам и офицерам и быть готовыми отправиться в Швецию как можно скорее. Некоторые из ирландцев, которых завербовали насильно, воспользовались шансом и дезертировали, и тогда Совет предупредил моряков западного побережья, чтобы они не помогали тем добраться домой.
Ваше благородие, госпожа Чужбина
Шотландцы были хорошо знакомы с оружием – в соответствии с указом парламента об обороне от 1491 года, все трудоспособные мужчины должны были четыре раза в год являться на своеобразные военные сборы (в шотландской традиции они именовались wappenschaws) с доспехами и оружием согласно их социальному статусу. Такая практика продолжалась и XVI – XVII веках. В январе 1626 года в судебную книгу Лейса была занесена запись о том, что несколько мужчин были оштрафованы на 10 шиллингов каждый за то, что не явились на сборы. Многие из офицеров-наемников были младшими сыновьями или бастардами, не имевшими шансов унаследовать отцовское богатство. Служба по найму была для них неплохой возможность нажить состояние. Другие бежали от правосудия, как это сделал, например, сэр Джеймс Кинг, в 1642 году удостоенный титула лорда Эфина – в марте 1619 года ему было предъявлено обвинение в убийстве его родича Александра Ситона из Мелдрума. Кинг бежал от уголовного преследования в Европу, где сделался наемником. Многие попросту были авантюристами. Роберт Монро, успешно воевавший в армии Густава II Адольфа под началом своего старого друга сэра Джона Хэпберна, так описывал их бурную юность: «мы старые товарищи, [коими были] в минуты опасности; столь давно знакомые, мы были товарищами в любви: сначала в колледже, затем – во время наших путешествий по Франции, в Париже и Пуатье году в 1615, пока снова не встретились в Пруссии, в Эльбене в августе 1630». Многих заставляла искать удачи на войне крайняя нужда, и таких, без сомнений, было большинство. Ветеран Тридцатилетней войны Джеймс Тернер из Далкита так описал кредо наемника: «Там, в Германии, я сходу усвоил опасную максиму, которой следует большинство военных людей там; она состоит в том, чтобы служить нашему господину честно, и не имеет значения, какому господину мы служим».
Подтолкнуть к наемнической жизни также мог пример родственников – отцов, дядьев или братьев, а в некоторых кланах ремесло наемного солдата стало своеобразной семейной традицией. Например, такими кланами были Гордоны и Лесли, но не только они. По меньшей мере десять представителей клана Лесли служили в армиях различных европейских государств, а еще несколько – нашли себе в Европе призвание в качестве священнослужителей и представителей иных гражданских профессий. Историка клана Гордонов утверждал, что свыше двух сотен представителей этой семьи служили в Европе как наемные военные в течение XVII и XVIII веков. Многие стремились попасть в те же подразделения, где уже служили их родственники. Вот что, например, в середине 1620-х годов писал Александр Спини в письме Александру Иннесу из Коттса, что в Моришире: «Пожалуйста, поймите, ваш сын Джордж предложил свои услуги мне… И сказал, что его разум склонялся к тому, чтобы последовать за мной, быть моим ближайшим кузеном, я взял его под знамя, каковое место будет приносить ему сорок долларов в месяц при условии что должен будет завербовать мне тридцать человек под мое командование».
В то же время у многих молодых людей, оказавшихся среди наемников на полях сражений европейских войн, просто не было выбора. В случае семьи Иннес, речь о которой шла выше, молодому человеку по имени Джордж предстояло, скорее всего, набирать требуемых 30 человек из числа арендаторов земли его отца. 22 февраля 1621 года два брата, Генри и Андро Аллирдайс, были освобождены из тюрьмы Толбут в Эдинбурге энсином Джеймсом Ветчем, который предложил им поступить на службу под начало капитана Эдмонда в Нидерландах. Братья, которые были осуждены за кражу скота, согласились покинуть Шотландию и никогда более туда не возвращаться без разрешения короля. Через месяц Тайный совет удовлетворил ходатайство еще одного преступника, Уильяма Каминга, который куковал в каземате за кражу сукна – он тоже попросил заменить ему наказание службой в качестве наемного солдата. В декабре 1642 года два бездомных должника, сидевшие в тюрьме Эдинбурга, вызвались поступить под начало Александра, лорда Салтона, для того, чтобы нести службу во Франции, справедливо рассудив, что это лучше, чем помирать с голоду в казенном доме на родине. В марте 1628 года Джон Гоуди и два его сына были признаны виновными в убийстве человека в Смейлеме, после чего их аналогичным образом отправили служить в Швецию, что, однако, не помешало троице впоследствии дезертировать. Два мужчины из Стирлинга, Джон и Гилберт Уотеры, обвиненные в краже семи овец, в январе 1643 года были приговорены к изгнанию и переданы под начало капитана Джеймса Макмата, дабы тот «доставил их на французскую войну». Иногда имели место обратные ситуации, когда какой-нибудь суд, особенно в пограничье с Англией, выносил приговор очередному злодею, а тот успевал или записаться наемником в роту, или самостоятельно сбежать из страны, прежде чем приговор был приведен в исполнение. Яков VI сообщал в Тайный совет, что в 1612 году сэр Роберт Керр из Анкрума на границе казнил нескольких преступников, а других отправил в Швецию. Король был раздосадован тем, что все было сделано без его разрешения.
Некоторые шли на службу, чтобы избежать семейных проблем или нежелательных отношений. Одним из таких людей был Роберт Монро, Черный Барон из Фолиса, что в Истер Росс, причем ему настолько понравилось воевать, что он продолжал служить в Германии даже тогда, когда неприятности дома улеглись и он получил возможность вернуться в Шотландию. Любопытный пример записал в книге регистров церкви Святого Николая в Абердине – в марте 1621 года «призвав в помощь Бога, Джеймс Нохти… заявил, что не женится на Мэриор Хендерсон, несмотря на их договоренность и помолвку, потому он решил отправиться в Богемию и стать солдатом». Впрочем, запутанные личные отношения не всегда подразумевали брак – так, вероятно, было в случае с Александром Стюартом, бывшим слугой герцога Леннокса и Ричмонда, который в феврале 1626 года написал вдове своего бывшего хозяина письмо, в котором просил у нее денег. На них он намеревался нанять людей для графа Нитсдейла, в письме, в частности, говорилось: «Я набрался смелости, чтобы смиренно просить Вашу Светлость в последний раз проявить милость в отношении меня и помочь мне с деньгами… без помощи Вашей Светлости я окончательно лишусь своей удачи». Неизвестно, дала ли вдовствующая герцогиня какую-то сумму Стюарту, но она признавалась в письме двоюродной сестре, что уже многое сделала для него, вытаскивая из тюрьмы и оплачивая долги, и хотя Стюарт и не думал становиться на праведный путь, герцогиня испытывала по отношению к нему теплые чувства: «Я бы хотела, чтобы его дела наладились… право слово, я думаю, что для него к лучшему, что он покинул Англию».
Жизнь наемника могла быть спасением не только для младшего сына из дворянской семьи или бастарда, но и для выходца из социальных низов. Роберт Монро восторгался отвагой скромного привратника по фамилии Маквайтти, который пришел из Фулиса вместе с полком Маккея, и управлялся с мечом не хуже, чем с плугом, «не страшась ничего, кроме позора, а также презрения и недовольства своих офицеров». Доброе имя, добытое на полях сражений, могло помочь подняться по статусной лестнице, и было несколько шотландцев, которым это в значительной степени удалось. Во время осады Штральзунда в 1628 году Монро записал: «мы думали о том, как добыть не деньги, но честь». Все были озабочены своим социальным статусом, некоторые даже возили с собой свидетельства о рождении (birth-brieve), чтобы подтвердить свою родословную и право называться джентльменами. Одна из таких родословных, занесенная в городской реестр Абердина, записью от 25 октября 1639 года извещала, что капитан Джордж Гайрдин, «ныне проживающий в Германии», является законным и признанным сыном джентльмена из города Банчори, принадлежащего к уважаемому роду. Другая запись в том же регистре свидетельствовала о том, что «Джон Сиббальд… и Дэвид Сиббальд, которые, как сообщается, погибли на германских войнах… находясь на службе шведской короны, родились джентльменами и законными сыновьями Джона Сиббальда из Кира и Дженет Страчан, его супруги».
Многие отправлялись на войну по политическим или религиозным мотивам, что в XVII веке порой означало практически одно и то же. Шотландцев обычно рассматривали как союзников протестантских государств: датчане в 1620-х использовали уроженцев Британских островов в качестве вспомогательных войск (hjaelptropper), используя термин «наемники» (lejetropper) в основном в отношении немцев, шведы же называли их värvade, или «приглашенные». Голландцы называли англоязычных солдат huursoldaten, или «нанятые солдаты». Войны, раздиравшие Европу в XVII столетии, имели корни в борьбе между католичеством и реформатскими движениями, и шотландцы, которые в 1560 году официально на государственном уровне приняли реформатскую конфессию, нередко отправлялись служить под знамена своих единоверцев на континенте. Но хватало в Шотландии и католиков, поэтому, например, в 1622 году Арчибальд Кэмпбелл, 7-й граф Аргайл, занимался тем, что набирал мужчин для службы в войсках Испании в Нидерландах, несмотря на то, что общественное мнение в стране было, в основном, на стороне голландцев. Испанцев не любили настолько, что их галеон, стоявший на рейде Лейта, был атакован шотландскими разбойниками. Все это происходило в то самое время, когда будущий король Карл I сватался к принцессе из испанских Габсбургов, и неудача, которой завершились брачные переговоры, вызвала настоящее ликование в Эдинбурге. Тем не менее, в основном на северо-востоке, в Хантли, значительная часть населения, исповедовавшего католичество, сочувствовала Испании и Священной Римской империи.
Династическая политика, столь прочно связанная с религией, тоже имела серьезное значение для мотивации отправляться на войну. Роберт Монро полагал честью сражаться за «свободу дочери нашего короля, королевы Богемии, и ее бедственные королевские проблемы, под началом великодушного короля Дании, нашего господина, который ради свободы Ее Величества подверг опасности не только свою жизнь, но и корону». Королева Богемии, как нетрудно догадаться, приходилось дочерью Якову VI, поэтому многие шотландские дворяне считали, что сражаясь на стороне протестантов, сражаются и на стороне династии Стюартов. Однако наличие крови Стюартов в жилах представителей различных европейских домов представляло для некоторых шотландцев серьезное испытание на лояльность, вне зависимости от их религиозных взглядов. Сэр Генри Брюс, состоявший на службе в Священной Римской империи, и на 1620 год бывший губернатором города Никольсбург (ныне – Микулов в Чехии), был вынужден уйти в отставку и снарядить полк для помощи королеве Богемии Елизавете Стюарт, фактически выступая против своих бывших нанимателей. Конечно, он мог руководствоваться шкурными интересами, однако, вполне вероятно, что им двигало и чувство лояльности к династии.
Некоторые шли в наемники чтобы спастись от нищеты и голода. В нагорье, вдали от более плодородных областей восточного побережья, жизнь традиционно была более суровой. Существовала даже гэльская пословица, относящаяся, вероятно, к тому времени, когда лорд Рэй, вождь клана Маккей, активно вербовал людей на службу к шведскому королю – «любому, кто в нужде, даст по доллару Маккей». В те времена грабеж был неотъемлемой частью военной службы, но, даже если не выпадало случая как следует поживиться, в полку, по крайней мере, могли одеть и накормить. Конечно, бывало по всякому, но о том, что солдат в те времена мог скорее умереть от голода и чумы, чем от ран, предпочитали не думать.
Солдаты вопреки
Обычно Тайный совет занимался вопросами вербовки по воле монарха, заставляя людей отправляться на заграничные войны в качестве инструмента внешней политики династии Стюартов. Это было наиболее актуально во время Тридцатилетней войны. В апреле 1627 года Совет всячески содействовал графу Нитсдейлу, Александру Спини и Джеймсу Синклеру из Меркла, вербовавшим людей на датскую службу – им разрешили насильно вербовать «всех египтян (цыган – раньше считалось, что цыгане ведут свою родословную из Египта, отсюда и их англоязычное название – gypsies), сильных и здоровых бродяг и бездомных, праздных и не имеющих господина мужчин, желающих получить дело и причину, чтобы жить, и которые в этом смысле приносят убытки и являются бременем для страны». Вербовщикам даже позволили отправиться в Англию, чтобы набирать людей там, однако даже при полном содействии местных властей у них возникли трудности с набором в Ньюкасле и Нортумберленде. Тайному совету пришлось вмешаться, когда между офицерами-вербовщиками вспыхнул конфликт – капитан Блэр из полка Спини и капитан Огилви из полка Нитсдейла искали набирали людей на своей малой родине – в области Ангус. В результате Совет по ходатайству Нитсдейла в августе 1627 года выделил им новые территории для вербовки, дабы они не пересекались. В результате офицеры Синклера работали на севере, за пределами Кэйргормса, Спини действовал в области между Аргайлом и Бьюкеном, а Нитсдейл – в оставшейся части страны.
При насильственной вербовке часть новобранцев стремилась сбежать при первой же возможности – впоследствии они нередко сбивались в «группы и компании, вооруженные аркебузами и пистолетами, и прочим оружием», чтобы противостоять вербовочным командам. Шерифы и городские судьи, в свою очередь, хватали всех подозрительных персонажей и запирали их в тюрьмах, где впоследствии и устанавливались их личности. Морякам же строго-настрого запрещалось брать на борт подобный контингент и отвозить в Ирландию (где обычно предпочитали скрываться от закона). Тайный совет также предупреждал местных представителей власти, что некоторые особо изворотливые люди представлялись слугами или подмастерьями, имевшими господ,, и, тем самым, уклонялись от набора. Совет также предупреждал, что любой, кто возьмет шиллинг из рук рекрутера, будет обязан отправиться служить, и если какой-либо хозяин выйдет вперед и потребует отпустить его слугу, то этот хозяин будет обязан или тут же освободить того от работы, или отпустить после окончания срока трудового договора, дабы тот мог отправиться на войну. С другой стороны, отмечая, что рекрутеры «забирали разных добропорядочных людей из их постелей, забирали других от плуга, и некоторых во время путешествий по стране», Совет в мае 1627 года издал прокламацию, ограничивающую принудительную вербовку. Это не помогло урезонить всех рекрутеров, которые отчаянно нуждались в пополнении для своих рот, и уже через месяц Патрик Адамсон, горожанин их Сент-Эндрюса, жаловался на то, что его сына забрали «какие-то солдаты, нанятые на германские или шведские войны… и жестоко затащили его на борт одного из своих кораблей». Адамсон знал, что такая практика имела место по всему королевству. В конечном счете, сын горожанина сумел сбежать, когда на борту корабля вспыхнул мятеж, и Тайный совет подтвердил его право на свободу. Иногда протест против насильственной вербовки мог увенчаться успехом, как это было в июне 1643 года, когда одиннадцать мужчин пожаловались в Тайный совет, что они были «взяты силой и заперты внутри [замка Блэкнесс], где они сидели почти впроголодь не получая какой-либо помощи, а их жены и дети пошли по миру». Совет отправил своих людей расследовать это дело, в результате чего пятеро из одиннадцати были освобождены, а остальные шестеро завербовались уже как добровольцы. Землевладелец также мог опротестовать вербовку от имени новобранца – в сентябре 1642 года графиня Хоум освободила от службы одного угольщика и двух работников солеварни из ее владений в Дангласе, которых, по видимому, без особого труда убедили записаться на службу.
Поиск людей для найма, как мы видим, не всегда был легкой задачей. В июле 1627 года Тайный совет был встревожен жалобами представителей городской элиты Эдинбурга на то, что капитаны рот вербовали студентов местного колледжа, призывая тех записаться на службу, не ставя в известность родителей – «своими сладкими речами они развращали мальчиков». Все это «породило скандал вокруг упомянутого колледжа и атмосферу всеобщего страха во всем королевстве». Дошло до того, что зажиточные эдинбуржцы отправляли своих детей в Глазго, Сент-Эндрюс или Абердин, чтобы студенты смогли продолжить обучение там, не попадая под риск быть завербованными в наемные солдаты. Десять лет спустя, в 1637 году, в связи с затягиванием войны, Тайный совет все еще разрешал арестовывать и насильно возвращать на службу дезертиров из шведской армии.
Офицеры-рекрутеры нередко использовали свои общественные связи, и были прекрасно осведомлены о ситуации как в Хайленде, так и на равнинах. Джеймс Фрэзер, священник в приходе Вардлоу, к западу от Инвернесса, отметил в 1633 году, что «ныне молодые джентри вновь получают комиссионные и предоставляют новобранцев для шведских войн, на которых множество наших шотландских душ ранее завоевали честь; и здесь есть такой Томас Фрэзер, отпрыск дома Белладрам, имеющий патент офицера и собирающий добровольцев вдоль и поперек этой страны, и мой лорд Ловат… очень помог ему, и в суде Бьюли получил список нескольких молодых людей для вербовки на службу». В 1656 году люди из клана Фрэзер вновь были набраны в наемники: «В этом году лорд Крэнстон, имея патент полковника, набирал новый полк добровольцев для службы у короля поляков… Полковник в июне отправил капитана Монтгомери на север, и, к своей большой удаче, записал многих… и сам последовал в августе… чтобы встретиться с господином Ловата, и в три дня получил 43 [человека] из Фрэзеров». Стоит отметить, что связи не всегда помогали при наборе рекрутов – в сентябре 1636 года капитан Роберт Иннес из полка Маккея, сын лорда, так разозлился на своих арендаторов из Данкинти близ Эльгина, когда те отказались предоставлять ему в наем своих сыновей или слуг, что дело дошло до рукоприкладства.
Деньги, деньги и еще раз деньги
После вербовки солдат всегда ожидало малокомфортное плавание на континент, причем трагедия могла произойти еще до того, как корабли с солдатами на борту выходили в открытое море. 3 октября 1637 года разразилась сильная буря с ливнем, в результате чего река Ди разлилась, и четыре корабля, стоявшие в ее устье, были буквально снесены течением и «разбились у вала в устье реки… где большое число солдат, набранных для отправки в Швецию, и находившихся в то время на борту, утонули ночью, и их тела впоследствии вынесло на берег в нескольких местах». Обычно плавание занимало несколько дней, или, в худшем случае, одну или две недели. В августе 1627 года Джеймс Галберт, интендант, писал из Глюкштадта графу Нитсдейлу после прибытия отряда в 216 человек: «Моряки и солдаты жалуются, что их обеспечение настолько дурно, что если бы ветер не был благоприятным, они оказались бы перед серьезной угрозой голодной смерти».
Жизнь в XVI – XVII веках была не самой простой, большинство простого населения едва сводило концы с концами. Сельская беднота арендовала земли у лордов или подавалась в услужение, являясь, в сущности, крепостными своих хозяев (будучи при этом лично свободными). Голод и чума были привычным явлением – с период с 1568 по 1609 годы в Шотландии было зафиксировано четыре крупных вспышки чумы и четыре периода острого недоедания, вызванного нехваткой продовольственных запасов. В этих условиях многие предпочитали рискнуть и записаться в солдаты, поскольку, как уже говорилось, новобранцев, как правило, обеспечивали обмундированием и пищей их работодатели, и, хотя система снабжения войск была далекой от совершенства, это было лучше, чем ничего. Лорд Огилви в 1627 году писал, что его новобранцы в Бернтайленде «не погрузятся по доброй воле, если не получат одежду», и отмечал, насколько это было важно: «это очень помогает и воодушевляет многих, когда они видят, как используют солдат, и особенно – когда они видят, когда те идут по стране хорошо одетые». Что касалось еды, то солдатам, как правило, хватало пива, масла, сыра и хлеба, к которым они привыкли, хотя если они подозревали командование в несправедливом распределении пайков, то непременно выражали недовольство. В Глюкштадте в декабре 1628 года ежедневный рацион одного солдата составлял полтора фунта хлеба, полфунта сыра, две сельди и жбан пива. Рацион также мог включать бекон, сушеную рыбу, соленую говядину и другие продукты.
Некоторые шотландцы, добившиеся многого на европейских войнах, умерли, обладая титулами, деньгами и землями. Большинству же приходилось полагаться на свое жалование и на то, что они могли раздобыть на полях сражений в качестве трофеев. В конце XVI века в Шотландии работник на ферме мог рассчитывать на заработок от одного фунта, шести шиллингов и восьми пенсов в год до трех фунтов в год. Пахари, земледельческая элита, зарабатывали до шести фунтов в год. Большинство лендлордов также имели довольно низкий уровень достатка, зарабатывая со своих земель от нескольких сотен до нескольких десятков фунтов. Тайный совет установил шкалу жалования для людей, нанимаемых графом Ангуса для патрулирования пограничья следующим образом: капитан конницы получал 100 мерков (почти 70 фунтов) в месяц, его лейтенант – 45 фунтов, его корнет – 35 фунтов, а всадники – по 20 фунтов; капитан пехоты получал 50 фунтов, его лейтенант – 30, его энсин – 20, сержант – 30, барабанщик или волынщик – 10, пехотинец – 6. Более высокое жалование всадников было обусловлено необходимость больше тратить на снаряжение лошади и экипировку. При этом, что важно, плата, которую предлагали в Шотландии, была отнюдь не самой высокой в Европе. В Нидерландах, например, в 1579 году шотландским наемникам платили от 12 ливров в месяц для барабанщика, до 90 ливров – для капитана роты. Его лейтенант получал 45 ливров, энсин – 40, сержант – 24. Ливр приблизительно равнялся фунту, однако далеко не всегда эти фунты обладали эквивалентной стоимостью. Голландцы также платили 12 с третью ливров хирургу, который, по их оценкам, ценился едва ли выше барабанщика. В 1573 – 74 годах капитан Генри Бальфур получил 8015 фунтов, а другие капитаны получили или приблизительно столько же, или немногим меньше – эти суммы предназначались на один календарный год и включали в себя расходы на найм добровольцев из Британии. В то же время, капитан Ормистон получил в виде жалования 500 фунтов, и это был примерный размер годового жалования офицера в этом звании. В октябре 1575 года жалование Генри Бальфура, уже полковника, составило 800 гульденов в год. В 1577 году голландцы заявили, что «все капитаны должны платить своим людям по 45 стиверов (мелкая голландская монета, 1/12 гульдена) каждые полмесяца, в то время как контракт предполагает 1100 гульденов в месяц для 100 человек». Годовое жалование работника в Нидерландах в те годы составляло около 200 гульденов. Еще одной привлекательной стороной военной службы в Нидерландах было то, что вдовам и детям солдат, убитых на войне, предоставлялись государственные пенсии. По меркам того времени голландцам удавалось поддерживать регулярность выплат жалования на хорошем уровне, хотя по-прежнему имели место случаи, когда солдаты бунтовали из-за просрочек. Добросовестный казначей всегда знал, что лояльность наемника может быть поставлена под вопрос отсутствием оплаты, что нередко случалось, когда армия находилась в поле.
В своем письме к сэру Дональду Маккею из Стратнавера в июне 1629 года Густав Адольф, король Швеции, обозначил ставки по жалованию для полка, который должен был сформировать Маккей. Полковнику было обещано 300 шведских риксдалеров в месяц, при этом суммы для его подчиненных уменьшались в соответствии с их званиями. Капитан роты получал 100 риксдалеров, лейтенант и энсин – по 50. Сержантам платили по 16 риксдалеров, барабанщикам и волынщикам – по 8, а рядовым мушкетерам и пикинерам – по 6. Разведчики и резервисты получали меньше всех – по 5. Солдат также кормили и одевали. Очевидно, что шведский король считал подобные условия найма привлекательными. В письме также приводились подробные сведения о сроках оплаты, вычете за порчу вооружения и других условиях службы. Информацию о тогдашнем курсе валют можно почерпнуть из статей соглашения, заключенного между сэром Джеймсом Спенсом и Александром Гамильтоном в апреле 1629 года, предусматривавшем наем 1200 человек. Письмо, отправленное в Шотландию, гарантировало Гамильтону «сумму в шестнадцать сотен девяносто шесть фунтов честных английских денег, в качестве цены за семь тысяч шесть сотен рекс-долларов». «Рекс-доллар» или риксдалер – это шведский эквивалент немецкого рейхсталера, международной европейской валюты того времени. На практике же, особенно когда солдаты находились на фронте, система выплат нередко нарушалась, и задолженности могли достигать огромных сумм. Даже Густаву Адольфу, обычно надежному плательщику, время от времени приходилось сталкиваться с угрозами мятежа, и порой единственным, что удерживало солдат от этого шага, было осознание того, что лучше умереть от голода среди своих товарищей, чем искать удачу в одиночестве, став дезертиром. Старшие офицеры устраивались намного лучше. В 1625 году сэру Джону Хепберну было выплачено 380 фунтов стерлингов в качестве годового жалования пехотного полковника. Его капитаны получили по 128 фунтов, а мушкетеры и пикинеры имели по шесть пенсов в день. Вознаграждение также поступало в материальной форме или в качестве земельных владений. Патрик Рутвен получил 4358 риксдалеров в 1610 году, и, возможно, в качестве возмещения вместо уплаты наличными с 1618 года получил во владение земли в Швеции. Наивысшей наградой было продвижение в ряды дворянства и получение наследственных титулов.
Встречают по одежке
Часто воспроизводимое изображение солдат в шотландских пледах в Штеттине в 1631 году, состоящих на службе у Густава Адольфа, часто подписывается как изображение солдат полка Маккея. Рисунок обычно дополняется текстом, в котором говорится, что это ирландцы, однако это можно объяснить распространенной практикой записи всех представителей гэльских народов в ирландцы. Существуют разные точки зрения относительно того, кем они были – ирландцами ли, солдатами из смешанного отряда маркиза Гамильтона, прибывшего в Штеттин в 1631 году, или горцами из полка Маккея. Даже если бы люди, изображенные на гравюре, были ирландцами, шотландские горцы не слишком отличались бы от них по внешнему виду. Распространёнными элементами одежды шотландского нагорья в то время были льняные рубахи, иногда выкрашенные шафраном, с клетчатыми штанами или пледом из клетчатой шерстяной материи: «свободный плащ на несколько эллов (архаичная мера длины материи, равная примерно 45 дюймам), полосаты и выкрашенный в цвет, который они повязывают вместе с кожаным ремнем, так что он едва ли касается колен». На ногах горец носил сапоги из натуральной кожи. Уроженцы равнин, как правило, носили простые стандартные куртки и бриджи из грубой шерстяной ткани, или жакеты с простым клетчатым рисунком, а также береты, нередко – украшенные веточкой растения, лентой или пером, а мужчины из Пограничья нередко носили на голове стальные каски и кожаные куртки, распространенные среди рейдеров (reivers). Офицеры, как правило, одевались лучше – генерал-майор сэр Дэвид Стюарт из Гарта отмечал, что офицеры имели привычку носить дорогие пуговицы или золотые цепи на шее, которые являлись гарантией того, что с ними будут хорошо обходиться и окажут качественную медицинскую помощь, если они угодят в плен. Шотландцы смеялись над датчанами из-за скромной одежды последних, и частенько их вербовщики, желая продемонстрировать выгоды военной службы, одевались с особым лоском. Квартирмейстер полка Нитсдейла писал о солдатах, высадившихся в Глюкштадте в августе 1627 года, что «синие кафтаны делали большую честь этой последней роте». Войска, состоявшие на шведской службе, обычно носили одежду из шерсти, часто окрашиваемой в соответствии с названием полка, хотя это не всегда было так: например, в 1629 году только-только прибывшая из Шотландии рота полка Джеймса Рамсея была обеспечена 39 эллами красной ткани, 42 – желтой, 351 эллом каразейного сукна, 113 эллами неустановленного цвета и 207 эллами «разноцветной ткани». Судя по всему, любая одежда, которую носили солдаты, после прибытия в Европу в скором времени заменялась на стандартные предметы экипировки. Это, вероятно, расстроит тех, кто представлял шотландцев во всем великолепии их национальной одежды. Они могли носить какие-то ее элементы, а также среди них были музыканты – волынщики упоминаются в реестре жалования, предложенному Густавом Адольфом сэру Дональду Маккею в июне 1629 года (получали такое же жалование, как и барабанщики). Список лучников, нанятых в нагорье в 1627 году для службы в Ла-Рошели, включал двух волынщиков и одного арфиста – его звали Хэри М’грой, и, вероятно, он был ирландцем. Есть все основания полагать, что у шотландских формирований были музыканты.
Отчет о решении шотландского Тайного совета в 1552 году отправлять людей во Францию содержит подробную информацию об оружии и одежде рекрутов: «насколько это возможно, все должны быть аркебузирами, оснащенными пороховыми фляжками, рогами для подачи пороха, и всем сопутствующим, если это возможно дать, и одетыми… в новые дублеты, по крайней мере, из парусины». Люди без огнестрельного оружия должны были нести пику – «копье на шесть эллов длины». В это время на полях сражений еще нередко можно было увидеть лук, однако он стремительно уступал дорогу огнестрельному оружию. Первые упоминания огнестрельного оружия в Шотландии относятся еще к середине XIV века, а в 60 - 70-х годах XV столетия на полях сражений появляется аркебуза – огнестрельное оружие, в конструкции которого использовался фитиль, поджигавший порох. Название этого вида оружия идет от германского «хакенбюше» (hakenbüchse), или орудие с крюком. Аркебузы вели эффективный огонь на диапазон в 100 ярдов, свинцовые шары, используемые в качестве пуль, располагали достаточной силой, чтобы пробивать доспехи и дробить кости, нанося чудовищные раны, которые были намного хуже, чем тем, что оставляла стрела. Во второй половине XVI века испанские войска в Нидерландах начали использовать новый тип огнестрельного оружия, называвшийся «мошетто» (название ястреба-перепелятника на испанском языке) – отсюда и произошло слово «мушкет». Мушкет стал стандартным огнестрельным оружием пехоты, несмотря на то, что был громоздким, медленно перезаряжался и нередко давал осечку. Длинный ствол (доходивший до 4 футов) требовал использования раздвоенной палки, поддерживавшей оружие во время стрельбы, однако преимущество мушкета было в том, что он убивал на расстоянии в 200 ярдов и пробивал кирасу на расстоянии в 120. Мушкетер шел в битву, вооружившись своим длинноствольным оружием, сошкой, шомполом и заранее подготовленными зарядами в специальных деревянных пенальчиках-пороховницах, закрепленных на бандольере, который перекидывался через плечо. Обычно пороховниц было двенадцать, благодаря чему их прозвали «двенадцатью апостолами». После выстрела (как правило – просто в сторону неприятеля, наводя «не выше кушака») нужно было повторить сложный процесс зарядки, попутно поддувая на фитиль, чтобы он не затухал. Дав залп, шеренги мушкетеров последовательно сменяли друг друга, давая возможность товарищам перезарядить оружие, и сохраняя тем стрельбы. В трактате «Pallas Armata», изданном в 1627 году, сэр Томас Келли приводил последовательность из тридцати трех команд, управляющих действиями мушкетеров.
Для того, чтобы огонь был эффективным, требовались дисциплинированные, хорошо обученные мужчины с крепкими нервами, поскольку во время боя все пространство вокруг заполнялось грохотом орудий, звуками пальбы и едким пороховым дымом. Роберт Монро в 1637 году отмечал, что его любимым пехотным орудием на поле боя является пика: «самое благородное из всех видов оружия, - писал он, - и мой выбор в день битвы». Пика представляла собой толстый шест, а ее длина доходила до 15 футов, хотя иногда встречались и более длинные, заканчивавшийся железным наконечником. Сэр Томас Келли подробно описал шестнадцать команд для пикинеров, однако, как и в случае с мушкетерами, в ситуации реального боя этот список сокращался до нескольких основных. Пика была хороша в обороне от кавалерии, однако в пехотном бою, где сталкивались пикинеры с разных сторон, все решала физическая сила и стойкость солдат.
Мушкетеры и пикинеры также носили дополнительное оружие – ножи, мечи или шпаги (хотя последние два вида оружия были весьма дорогими, и были более распространены среди офицеров). Их часто делали из клинков, импортировавшихся из европейских оружейных центров, таких как Золлинген, Пассау или Толедо. Данные конца XVI века указывают на то, что меч мог стоить от 2 мерков до 10 фунтов стерлингов, в зависимости от качества и один документ, датированный 1605 годом, указывает, что клинки мечей стоили по 30 шиллингов за штуку. Таким образом, клинок был дешевле целого меча, притом, что сталь, как таковая, не уступала в качестве. Кираса для всадника стоила около 50 фунтов. Что касается пистолетов, то носить их могли только офицеры. В Шотландии пистолеты имели широкое хождение с начала XVI века, причем нередко местные мастера их богато декорировали, часто встречались, например, морские мотивы (вырезанные на рукоятях рыбьи хвосты и т.д.), однако пистолет в целом был очень дорогим оружием. В бухгалтерской книге XVI столетия цена на пару пистолетов в Данди в 1597 году равнялась 12 фунтам стерлингов. Естественно, подавляющее большинство бедного шотландского населения не могло себе позволить подобную экипировку. Очень часто наемники брали с собой какое-то плохонькое оружие просто для того, чтобы дойти с ним до места назначения, где рассчитывали получить новую экипировку от нанимающей стороны. Нередко, впрочем, это могло обернуться для солдат катастрофой – попав по пути в засаду, они рисковали оказаться в очень невыгодных условиях по сравнению с противником.