Российские немцы в Сибири
В России живёт, по данным последней переписи, 394 тысячи российских немцев — потомков колонистов, многие из которых прошли депортацию в Сибирь при советской власти. Журналист Дмитрий Валитов отправился в Азовский немецкий национальный район Омской области, чтобы узнать, как местным жителям удаётся сохранять немецкую культуру в Сибири и что удерживает их в России от репатриации.
«Десятки тысяч диверсантов и шпионов»
Россиян вряд ли удивишь немецкой фамилией: Шнайдеры, Либренцы, Креслинги и другие есть в любом уголке страны. Но самой высокой плотность немецкого населения остаётся в Сибири — по данным последней всероссийской переписи, примерно по 50 тысяч немцев насчитывалось в 2010 году в Омской области и в Алтайском крае, где до сих пор живут потомки высланных из Поволжья в 1941 году.
До Второй мировой войны часть Саратовской области занимала Автономная Советская Социалистическая Республика Немцев Поволжья — эти земли колонисты из Германии получили еще при Екатерине II. За много лет здесь сформировалась особая культурная среда: в довоенное время была сравнительно высокая грамотность населения, своя конституция, два десятка газет на немецком языке. Всё это закончилось с выходом указа «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья», когда советское командование решило, что поволжские немцы могут начать брататься с нацистами, если те зайдут вглубь страны.
Из текста Указа от 28 августа 1941 года:
«По достоверным данным, полученным военными властями, среди немецкого населения, проживающего в районах Поволжья, имеются тысячи и десятки тысяч диверсантов и шпионов, которые по сигналу, данному из Германии, должны произвести взрывы в районах, населенных немцами Поволжья.
О наличии такого большого количества диверсантов и шпионов среди немцев Поволжья никто из немцев, проживающих в районах Поволжья, советским властям не сообщал, следовательно, немецкое население районов Поволжья скрывает в своей среде врагов советского народа и Советской власти.
В случае, если произойдут диверсионные акты, затеянные по указке из Германии немецкими диверсантами и шпионами, в Республике немцев Поволжья или прилегающих районах случится кровопролитие, Советское правительство по законам военного времени будет вынуждено принять карательные меры против всего немецкого населения Поволжья.
Во избежание таких нежелательных явлений и для предупреждения серьезных кровопролитий Президиум Верховного Совета СССР признал необходимым переселить все немецкое население, проживающее в районах Поволжья, в другие районы с тем, чтобы переселяемые были наделены землей и чтобы им была оказана государственная помощь по устройству в новых районах».
К осени 1941 года у советской власти уже был опыт депортации по этническому признаку. Например, в 1937 году из Дальневосточного края выселили 172 тысячи корейцев в Казахскую и Узбекскую ССР, из-за того что Корея была частью Японской империи. Людей размещали в вагонах для скота, с нарами, и везли в отдалённые районы страны.
«Ни слова о Волге»
В деревне Александровка в Азовском районе Омской области есть музей истории советских немцев и галерея местного художника Александра Вормсбехера с хрестоматийной для российского немца биографией. Вормсбехер родился на Волге, был депортирован в Сибирь, во время войны попал в трудармию, потом жил в Александровке, а в девяностые эмигрировал в Германию. В Александровке хранятся его картины, посвящённые депортации немцев из Поволжья.
Татьяна Ренье, заведующая музеем истории и этнографии сибирских немцев:
«Мои предки приехали с Волги, но их сюда никто не высылал. Это было добровольное переселение. Я помню, бабушка рассказывала, что здесь ничего не было, только чернозём и лес. Они приехали в июле и должны были успеть обработать землю, всё посеять и собрать урожай, чтобы не умереть с голоду зимой. И у них всё получилось.
Первые переселенцы по вероисповеданию были лютеране и меннониты. Они были совершенно разными и плохо уживались друг с другом. В итоге в Александровке остались одни лютеране. До 1935 года в местной школе обучение велось только на немецком языке, а все предметы преподавал пастор. Когда ввели обязательное преподавание на русском языке, местные какое-то время даже бойкотировали обучение и не пускали своих детей в школу. В то время у немцев начали изымать всю литературу на немецком языке. Это были в основном религиозные книги: песенники, библии. Это было большой потерей для немецкой семьи, потому что в лютеранских библиях были специальные страницы, куда записывали историю семьи: дни рождения, свадьбы, памятные даты, родословную.
Меннонитство, как и лютеранство, — одно из ответвлений протестантизма. Как и учение Мартина Лютера, меннонитство названо по имени основателя Менно Симонса. В основе меннонитства лежат идеи неприменения силы и непротивленчества. Исторически лютеране недолюбливали меннонитов, и только в 2010 году Всемирный лютеранский союз попросил прощения у церкви меннонитов, выразив «глубокое сожаление и боль за кровавые преследования последователей Менно Симонса в XVI веке». — Примеч. автора.
Волга для многих немцев была землей обетованной, про которую рассказывали деды и прадеды. Но даже для моей бабушки те места не были родиной. Она уехала оттуда, когда ей было десять лет. Она ничего не рассказывала про Волгу. Бабушка прожила тяжёлую жизнь. В 1937 году моего деда, председателя сельсовета, просто забрали ночью, и только через семь лет бабушка получила похоронку. У меня было ощущение, что ей даже не хочется ничего вспоминать и думать о прошлом. Ни слова о Волге. Никаких разговоров про Волгу у нас в семье никогда не было. Было похоже на то, что бабушка очень хотела забыть то время. Я даже помню, что если мы у неё спрашивали, как было раньше, она коротко отвечала: "Вам это не надо", — и переводила тему.
В Александровке и вообще в Сибири остался малый процент немцев, которые были выселены сюда из Поволжья. Возвращаться туда некому, поэтому перспектива возрождения республики выглядит туманно. Всё очень быстро меняется. Если двадцать лет назад тут вообще было не услышать и слова по-русски, то теперь я вижу, как мои внуки и дети их возраста уже почти не знают немецкого, потому что много смешанных браков. Естественно, если один из родителей русский, то в семье будут говорить только по-русски. Немецкий уклад жизни сейчас уже в основном живёт только в традиции обязательно отмечать семейные праздники: Пасху и Рождество».
По словам Ренье, сейчас среди жителей Александровки всего 12% немцев, и люди всё меньше идентифицируют себя как Wolgadeutsche, поволжских немцев. Сама она ехать в Германию не захотела, хотя почти вся её родня живёт там. Женщина говорит, что сейчас и подавно не собирается уезжать, потому что всё, что нужно для нормальной жизни, у неё и её детей есть и здесь. «Единственное, чего мы лишены в Сибири, — это возможности путешествовать, как путешествуют наши родственники, которые живут в Германии, — говорит Татьяна. — Всё-таки это другие расстояния. Мы живем в Сибири и не можем позволить себе на выходные поехать в Италию или во Францию».
«Начинать всё с нуля никто не хотел»
До 1963 года в границах нынешнего немецкого района уже существовал Азовский район, чью территорию после хрущевского «укрупнения» поделили между соседними. После распада СССР там, как и в Алтайском крае, был образован район с культурной автономией для сохранения немецкой национальной идентичности.
Один из инициаторов создания в 1992 году и первый руководитель Азовского немецкого национального района в Омской области — Бруно Рейтер, которого в Сибирь привезли пятимесячным ребёнком. В каком-то смысле семье Рейтеров повезло: их направили в основанную немцами ещё в 1893 году деревню Александровку в этих местах. Условия жизни были спартанские, но зато фашистами их здесь никто никого не называл.
Германия поддерживала национальные районы с момента их образования и каждый год выделяла деньги на строительство больниц, школ, детских садов и других инфраструктурных объектов для российских немцев. Однако вместе с этим ФРГ проводила политику репатриации через бесплатные языковые курсы и предоставление материальной помощи этническим немцам. Те в большинстве своем не стали откладывать переезд на потом, и за двадцать лет численность немцев в России сократилась более чем вдвое: если в 1989 году в РСФСР согласно переписи их проживало 862 тысячи, то к 2010 году осталось только 394 тысячи. В том же Азовском районе немцы составляют всего пятую часть населения. Многие, тем не менее, не спешили менять сибирский пейзаж на Баварские Альпы.
Рейтеру очевидно, что российские немцы — это спасение Германии, потому что они сохранили внутреннее содержание немецкой нации, чего не скажешь про большинство современных жителей Германии. «Сегодня генофонд российских немцев чище немцев, которые живут в Германии с её эмиграционными процессами», — заключает Рейтер. Смешанные браки среди русских и немцев его не смущают: «Мы из одного рода, из одного далекого племени, мы очень близки по ментальности. И это даже улучшает генофонд». Для сохранения нации, считает он, необходимо просто компактное проживание: даже если в одном селе живёт всего 20% немцев от общего числа жителей, то этого уже будет достаточно для сохранения чувства общности.
Бруно Рейтер, председатель совета немецкой национально-культурной автономии:
«Моё детство прошло в статусе спецпереселенца. Мать должна была каждый день отмечаться в сельсовете, потому что нельзя было покидать село без разрешения. У немцев не было паспортов. Если ребенок проявляет успехи в учебе или в спорте, его "задвигают" по национальному признаку. Но даже после снятия режима комендатуры после смерти Сталина были сферы, куда для нас путь был заказан. В 1983 году меня не выпустили в Японию на международный генетический конгресс, хотя от СССР было всего три доклада. Когда я уже был главой района, мы заметили, что за всё время его существования ни один азовский немец не попал на службу в Кремлевский полк, — были немцы, чеченцы и ещё ряд наций, которым был закрыт туда путь. Не исключаю, что этот негласный запрет действует и сейчас.
Когда создавался район, ещё были живы те, кто приехал с Волги в сознательном возрасте, прошедшие трудармию (существовавшая в СССР система принудительной трудовой повинности населения, призываемого в организованные по военному образцу трудовые отряды. — Примеч. автора). Естественно, у них было стремление к полному восстановлению прав, а в их понимании реабилитация состоится только в том случае, если будет восстановлена республика немцев Поволжья. Я тоже разделяю эту точку зрения.
Уже с 1987 года было ясно, что государство рухнет. После длительного зажима, бесправного существования у многих появилась надежда на возрождение республики. Для меня было однозначно, что я поволжский, я дал клятву деду, что сделаю всё, для того чтобы туда вернуться. Я посвятил себя этой идее. Но мне надо было с чего-то начинать, нужен был базис, центр, платформа, где можно готовить людей, которые туда поедут. А это можно было делать именно там, где большинство составляли немцы.
Конечно, я не в одиночку создал район, и у меня были соратники. Первый из них — Анатолий Динкелакер. Это мой близкий друг, с которым нас многое связывает. Наши семьи вместе привезли в Сибирь из Поволжья, наших отцов в 1941 году забрали в трудармию, мой отец оттуда так и не вернулся. Наши матери — Екатерина Богдановна Рейтер и Эмма Генриховна Динкелакер — оказали на нас большое влияние. Они были сторонницами возрождения сначала республики, а потом района, и всю свою жизнь идейно подпитывали и поддерживали нас на этом пути. Организационные вопросы решал Эдуард Кербер. У него был богатый опыт административной работы. Он работал в правительстве Омской области и досконально знал всю систему. Чтобы воссоздать район уже в статусе немецкого, в 1991 году мы провели референдум в сёлах бывшего Азовского района, и ожидаемо большинство высказалось "за". Еще одним членом команды был мой одноклассник Артур Иордан. Он работал директором клуба в Цветнополье, где и расположился штаб проведения референдума. Я до сих пор благодарен журналистке "Омской правды" Лилии Жиндеревой, которая была ярой сторонницей организации Азовского района и вместе с редактором немецкой передачи омского телевидения Робертом Кенигом оказывала колоссальную информационную поддержку на этапе становления района.
Интересно, что тогда каждый пятый крупный руководитель в Омской области был немцем, но при таком развале всего вокруг руководить новым районом и начинать всё с нуля никто не хотел. У меня уже были отправлены документы на членкора, я мог стать академиком, меня готовили на должность директора сибирского отделения НИИ цитологии и генетики — с карьерой всё было в порядке, и главой района я становиться не собирался. Два месяца район существовал только на бумаге, пока Полежаев (бывший губернатор Омской области) мне не сказал: "Сам кашу заварил — сам и расхлебывай".
За первый год руководства районом я раз двадцать летал в Германию. Я встречался с Борисом Ельциным, с Гельмутом Колем. Правительство ФРГ оказало большую помощь. Было построено 87 красивых домов в европейском стиле, поликлиника, вся социальная инфраструктура плюс дороги, водопровод, газ, телефонизация — почти всё строилось на деньги из ФРГ.
Постепенно политика Германии и России менялась. Сначала германская сторона жёстко ставила вопрос о восстановлении государственности российских немцев, создании Республики немцев Поволжья с правами субъекта Российской Федерации. Российская сторона постоянно уходила от этого вопроса. Иногда создавалось впечатление, что наверху и вовсе ставят целью уничтожить проблему российских немцев и не дать немцам сохраниться здесь как этносу. К началу 2000-х годов, когда ушел Гельмут Коль, эта тема почти сошла на нет.
Сегодня ситуация для нас ещё более усугубилась. С одной стороны, Германия говорила о восстановлении государственности российских немцев, а с другой, забирала лучших, тех, кто сохранил язык и культуру, — а Азовский район был отстроен благодаря <таким> личностям. Но мы не сдаёмся. Если сейчас идея возрождения Республики немцев Поволжья не обсуждается, то это не значит, что она умерла. В Поволжье у нас своя земля, мы осваивали её 200 лет, и в одночасье у нас её отобрали. Такое невозможно забыть».
«Хорошая и красивая идея возрождения Республики немцев Поволжья»
Валерий Роот в свое время тоже не стал уезжать в Германию, потому что его держало дело жизни — пекарня, которая при нём получила название «Дойче Бэкэрай» и начала снабжать хлебом не только Александровку: Роот поставляет хлеб в несколько соседних районов и в Омск.
Руководитель пекарни говорит, что раньше здесь выпекали много хлебов исключительно по немецким рецептам. Но со временем немцев стало меньше, и пришлось следовать спросу. «Сейчас мы ориентируемся на более привычные для местного населения сорта хлеба. По немецким рецептам мы выпекаем хлеб только по случаю праздников. Но традиционный для немцев пирог — кухен — мы готовим на постоянной основе даже сейчас. Его любят все, независимо от национальности», — поясняет Валерий Роот.
Потомок поволжских немцев, он единственный из своей семьи, кто остался в России: родители, пять братьев и сестра сейчас живут в Германии. Родившись и прожив всю жизнь в Сибири, он разговаривает по-русски с едва уловимым немецким акцентом.
Валерий Роот, директор пекарни:
«Со своими родственниками я общаюсь только на немецком языке. Когда моя дочь ходила в садик в Александровке, здесь жили в основном все немцы. Проблем с изучением языка не было, и она легко его освоила. Местный диалект немецкого мы называем муттершпрахэ (Muttersprache). Это язык моих родителей, но все говорят, что это швабский диалект. Я много раз был в Германии, и в некоторых её частях очень сложно общаться с местными. А вот на юге, в Баварии, все разговаривают в точности как александровские немцы, потому что там говорят на том самом швабском диалекте. Получается, что мои предки были из Баварии. Но не все российские немцы сплошь говорят на баварском диалекте. В соседнем с Александровкой селе Цветнополье — тоже швабский диалект, мы всегда друг друга прекрасно понимали. А вот в Трубецком, которое совсем рядом, говорят иначе. Можно уловить только общий смысл разговора — большинство слов мы говорим по-разному.
Сейчас немецкий язык уже отходит, потому что местных тут осталось процентов десять. В девяностые годы сюда приезжали немцы из Казахстана, но большинство из них здесь надолго не задерживались. Вообще Александровка всегда была чистым и ухоженным селом, но тогда оно пришло в запустение и превратилось в перевалочную базу для тех, кто сюда приезжал только за тем, чтобы потом отправиться на ПМЖ в Германию. С некоторыми мы даже не успевали познакомиться. Было время, что у меня в пекарне коллектив полностью менялся по два раза в год. Уезжали огромными семьями. В некоторых было по пять и больше детей.
Можно согласиться с тем, что первые немцы уехали в Германию из-за протеста: у людей была обида за всё пережитое при советской власти. Но был и материальный момент в этом всём. В Александровке тогда почти всё взрослое население, кроме врачей и учителей, работало в местном колхозе имени Тельмана. Им выдавали зарплату мясом и хлебом, они выживали только за счёт своего хозяйства. Зачем так жить, когда есть возможность всё изменить?
Сейчас ситуация более стабильная. Мне кажется, что все, кто хотел уехать, уже уехали, и дальше процент немецкого населения здесь будет сохраняться. Я, конечно, знаю про хорошую и красивую идею возрождения Республики немцев Поволжья и думаю, что она уже стала такой неосуществимой мечтой. Почему удалось создать Азовский немецкий национальный район? Потому что большинство жителей здесь были немцы — конечно, они безоговорочно поддержали эту идею. А если сейчас приехать в Поволжье и сказать: мы тут будем делать немецкую республику, то примерно понятно, как на это отреагирует местное население. Да и заинтересовать немцев пока нечем. Вообще, если бы в Азовском районе остались все, кто когда-то уехал в Германию, возможно, вопрос Республики немцев Поволжья можно было бы как-то решить, но сейчас это лишь мечты».
Казахстан — Сибирь
Обычно в сёлах района по случаю отъезда семьи в Германию устраивали шумные проводы. Праздник был похож на то, как в деревне провожали призывника в армию. Разница была в том, что на следующий день уезжал не один человек, а десять, двадцать, а иногда и тридцать. Руководство района почувствовало, что такими темпами в немецком национальном районе попросту могут «закончиться» все немцы.
Заручившись поддержкой правительства ФРГ и вооружившись его же спонсорскими деньгами, руководители района начали предлагать немцам из Казахстана переехать в Сибирь. Тогда же был создан фонд «Азово», в основе деятельности которого была закупка недвижимости у покидающих Россию немцев. Эти дома потом предоставлялись в пользование этническим немцам, которые приезжали в район. Иногда дома пустовали по полгода, но таким образом удалось спасти целые деревни. В некоторых случаях немцам из Казахстана предлагали своими силами построить себе жильё за счет спонсорских денег из Германии и жить в Азовском районе. Житель деревни Круч Владимир Герман вспоминает, что Бруно Рейтер лично приезжал в казахстанскую деревню Казанка, где компактно проживали немцы, устраивал собрания и подробно рассказывал про бонусы, которые получат немцы при переезде в его район.
Владимир Герман, заведующий сельским домом культуры:
«В девяносто пятом году в деревню Круч из Казахстана приехало 30 семей. Мы одни из них. За год до этого здесь поставили 30 фундаментов. Мужчины ездили сюда как на вахту, только работали на строительстве собственных домов. Благодаря помощи Германии, фонду "Азово", мы всё построили меньше чем за год, и уже в полностью готовые дома перевезли из Казахстана свои семьи. Тогда здесь появилась улица Казанская. Её назвали в честь деревни, где мы жили раньше.
Жена у меня наполовину немка, поэтому мы всегда отмечаем два Рождества: сначала в декабре католическое, а потом в январе православное — на праздники мы богатые. Сколько себя помню, мы всегда жили дружно с людьми любой национальности. Немцы, русские, казахи — вот три народа, которые жили в Казанке. Мы даже не чувствовали никакой разницы между нами. Я и там работал в доме культуры, не было ничего зазорного в том, чтобы казах пел русскую песню, русский — немецкую и так далее. Никаких межнациональных конфликтов я не помню. Правда, в последнее время перед нашим отъездом туда начали приезжать оралманы. Так называли возвращенцев, казахов, которые жили в Монголии, Китае и так далее, у них там своя программа была. И нам уже давали понять, мол, ребята, вы здесь чужие.
В Казахстан моих родителей переселили в начале войны из села Ольгино в Ставропольском крае. Местные называли это село Карлсфельд. Периодически слышу про немцев Поволжья и возрождение республики и думаю: а вот мои родители с Кавказа. Про таких, как они — не поволжских немцев — вспоминают очень редко. Для меня родина моих предков не Саратовская область, не Поволжье, а Ставрополье.
Родители в своё время перебрались в Германию. У меня самого вызов лежит. Но мы не спешим туда ехать, сейчас всё не так просто, я каждый год туда езжу и вижу, что происходит. Кажется, сейчас там ловить нечего. Скоро оттуда назад поедут, надо будет снова дома строить (смеется).
Я бывал там, где раньше была Республика немцев Поволжья. Мне показалось, что со стороны местных там довольно настороженное отношение к немцам. До войны немцы в Поволжье жили очень хорошо и даже зажиточно: у всех было большое хозяйство, добротные дома. Всё это потом перешло в собственность к новым жителям. И когда кто-то из местных слышит разговор, мол, вы тогда заняли наши дома и так далее, то он, естественно, будет настороженно относиться к этому. Сейчас уже понятно, что никто ничего и никогда немцам в Поволжье не вернёт. В чистом поле республику тоже не построишь. Поэтому эту идею о её возрождении я воспринимаю как что-то вроде программы максимум — того, к чему надо стремиться, чтобы получить хоть что-то».
Понравилась статья? Ставьте лайк 👍 и подписывайтесь 🤝 на наш канал!
Текст: Дмитрий Валитов, Омская область. Фото: Сергей Сапоцкий.
