Настал день, когда Дуся не вернулась. Отец успокаивал Василька, рассказывал о зимней спячке медведей.
Долгими зимними ночами Васильку снилась маленькая медведица. Во сне Василёк разговаривал с Дусей. А наяву по-прежнему молчал. Говорить не давал каменный язык и горло.
А весной, когда за окном звенела апрельская капель, пришла Дуся. Она стала настоящей красавицей. Вела себя степенно. В избу деликатно не зашла. Села у окна. Обрадованный Василёк быстро открыл банку сгущенки. От угощения Дуся не отказалась. Потом походила по знакомому двору, с видимым удовольствием полежала в телеге. И отправилась по своей протоптанной тропинке в лесную чащу.
Захаживала в гости Дуся частенько. Вежливо и аккуратно брала угощение – булочку, намазанную мёдом, бублик. Могла и просто молока попить. Благодарно кряхтела и уходила в лес.
В деревне появился приезжий. С прилизанными волосами, визгливым голосом, худощавый. Деревенские звали его Клочков. Говорили, что он приехал проверять бухгалтерию лесничества. В лес он один боялсяходить. Его сопровождал сторож Егорыч. Непонятно было, зачем Клочков всегда носил с собой новое ружьё. На вопросы Клочков улыбался какой-то коварной улыбкой. Мальчишки рассказывали, что он застрелил рыжего кота, красавца и любимца хозяйки, бабы Таси. Якобы за то, что кот подбирался к кринке с молоком. Баба Тася плакала и повторяла, что кот был всегда сыт. Он отменно ловил в подполье мышей, к тому же Баба Тася не забывала подливать молока в Мурзикову миску. И вообще, кот был совсем не воровитый и не шкодливый…
Василёк завтракал. В окне показалась красивая Дусина морда с чёрным носом и такими же глазами, выражающими деликатную просьбу:
- Я бы не отказалась от ломтика белого хлеба со сгущёнкой, - говорили Дусины глаза.
По-человечески сидя у окна, Дуся была занята кусочком хлеба. Василёк увидел, что к избушке идут Клочков с Егорычем. Егорыч шёл сзади, что-то объясняя Клочкову, в чём-то его убеждая. Василёк расслышал:
- Не надо бы, Илья Павлович. Не стреляйте. Медведица прирученная. Её спас наш егерь. С тех пор она и заходит в гости. Вреда не приносит. Её все тут знают. Малец у егеря хворый… Крепко сдружился с медведицей. Не стреляйте.
Клочков, противно запрокидывая голову, хохотал.
Василёк застыл. В кого собрался стрелять приезжий Клочков?..
Клочков неумело, но гордо снял с плеча новое ружьё. Почти не целясь, выстрелил. В Дусю. Дуся удивлённо оглянулась, выронив сладкий ломтик хлеба, который она с удовольствием кушала, слизывая сгущёнку. Остро вспомнился ей тот запах гари и ещё чего-то незнакомого и страшного, что было в воздухе, когда её мать, большую красивую медведицу, тащили к машине, а сухая трава покрывалась каплями густой, почти чёрной крови… Сейчас эти крупные капли замелькали в глазах у Дуси. Дуся почувствовала, что очень болит бок – будто бы его разорвали. Она неуклюже пыталась бежать. Недоуменно оглядывалась, временами совсем по-человечески укоризненно качала головой…
Когда раздался выстрел, в глазах у Василька потемнело. Сейчас он увидел, как Дуся, хромая, пытается убежать по своей тропинке в лес. Василёк упал грудью на подоконник, громко заплакал и… закричал:
- Дуся! Дуся!...
Василёк звал Дусю, а она, всё так же недоуменно оглядываясь, уходила всё дальше от избы.
Егорыч суетился, что-то говорил. Клочков гордо усмехался, с видом знатока разглагольствовал:
- Далеко не уйдёт. Я её ранил. Вечером возьмём её.
Захлёбываясь плачем, бессвязными словами рассказывал Василёк отцу о случившемся. Отец слушал, сидя за столом, обхватив голову руками. Под окном лежал Дусин ломтик белого хлеба со сгущёнкой…
Утром отец отправился в районный центр. А вскоре туда увезли испуганного Клочкова. Он размахивал руками и что-то визгливо доказывал. Отец рассказал, что Клочкова посадили в тюрьму – за незаконное ношение оружия, за то, что стрелял у жилой избы, за то, что в Дусю стрелять было нельзя: бурые медведи в здешних краях находятся под защитой строгого закона.
Снова прошло лето. Пожаловала яркая таёжная осень. В большом красивом альбоме, подаренном отцом, Василёк рисовал Дусю. Маленькую медведицу, пьющую молоко из бутылки с соской. Дусю, которая с удовольствием вылизывает пёструю банку со сгущёнкой. Рисовал Дусю, спящую в телеге на душистом сене. А ещё рисовал Дусю, степенно идущую по протоптанной ей тропинке.
Тропинка быстро заросла. Сейчас она была покрыта глубоким снегом. Но Василёк помнил эту тропинку, помнил, как деловито, не спеша, ходила по ней Дуся…
После этого случая речь к Васильку вернулась. Говорил он хорошо – чисто и правильно. Но весёлым говоруном он теперь не был. Говорил мало, немногословно – как отец.
Звонкая капель возвестила о конце зимы. Как-то в светлый апрельский полдень Василёк стоял на крыльце. Ловил ладошками крупные блестящие капли, падающие с крыши. Взгляд его невольно упал на бывшую Дусину тропинку… Василёк изумлённо замер. Потом протёр ладошками глаза: по тропинке шла… Дуся!... А за ней неуклюже бежали два пушистых медвежонка!
Дуся довольно и гордо кряхтела, представляя своих медвежат. Медвежата глухо рычали, кувыркаясь на прошлогоднем сене. Дуся с удовольствием кушала ломтик белого хлеба со сгущёнкой. Потом сидела на толстых брёвнах, наблюдая за медвежатами.
Ближе к вечеру Дусино семейство отправилось в лес.
Вскоре Василёк заметил, что среди густой травы снова появилась Дусина тропинка.
