Довольно, Ванюша, гулял ты немало,
Пора за работу, родной…
Н. Некрасов
Как ни тяжелы, ни мрачны были годы, на которые выпало наше детство и отрочество, все же мне из прошлого больше вспоминается светлых картин, событий и людей. Именно о них, прежде всего, написал я свои книжки, прозаические и поэтические. Но сколько ещё подобных воспоминаний хранится в моей памяти, согревает душу и порою просится на бумагу!
Взять хотя бы то же приобщение к крестьянскому труду, постепенное, естественное, совершаемое исподволь. Этого ведь не заменишь никакими нарочитыми беседами, уроками труда и кружками «умелые руки». Без всяких теорий воспитания трудолюбия родители наши понимали, например, что у ребёнка, кроме обычной, возрастной «службы» на посылках и побегушках, должно быть своё посильное дело, своё «постоянное поручение».
Вот, положим, я, крестьянский отрок, зимою отвечал за уборку коровьих и овечьих стаек, за смену соломенных подстилок для животных в хлеву и пригонах. А летом обязан был каждый день «накачать» из колодца воды для полива две-три кадки, стоявших в огороде, помимо того, что и наполнение домашней кадки-водянки всегда было за мной. А поливать и полоть грядки, делянки и парники нам уже поручалось вместе с сестрой Валей, и здесь хозяйничала она, а я был лишь подручным. Родители с пашни возвращались поздно, однако проверить нашу работу не забывали. И попробуй не выполни урочное задание… Впрочем, мы выполняли их, как говорится, не за страх, а за совесть.
Ну и, разумеется, полностью на мне лежали хлопоты по уходу за собаками и собачатами. И когда я в сумерках прибегал с улицы, вдоволь наигравшись с друзьями-сверстниками, то отец непременно спрашивал меня не только о том, ладно ли я запер на ночь ворота, но и накормил ли Борзю, Шарика, Соболя – моих подопечных «братьев меньших», живших в разные годы.
Собаки были настоящими друзьями моего детства. Они с готовностью приходили на помощь в разных делах, отрабатывая кусок хлеба, получаемый из моих рук. Особенно усердно служил Соболь, сильный и умный кобель. Он при надобности не чурался даже и упряжки. В отличие от пушкинского «дворового мальчика», который играл на снегу, «в салазки Жучку посадив, себя в коня преобразив», мы своих Жучек и Шариков пробовали самих запрягать, «преображая» в лошадей. Но, признаться, не всегда и не со всеми это получалось. Многие собаки упорно сопротивлялись такому ущемлению свободы либо оказывались слишком малосильными, чтобы тянуть салазки, особенно если на них пытался присесть юный хозяин.
Мой же Соболь, для которого я смастерил специальную упряжь – мягкий тряпичный хомут с постромками, свободно возил меня по двору и по улице, на зависть моим приятелям. Но, правда, делал это лишь под настроение. А ежели бывал не в духе, то быстро «выпрягался» – упрямо садился перед санками и, постукивая хвостом, объявлял сидячую забастовку.
Точно так поступал он и при выполнении других работ, предлагаемых мною. Помню, например, как я пытался сделать из него вьючное животное. Однажды в сентябре, когда мы с матерью и сестрой Валей заканчивали копать картошку в огороде, я, не слишком-то любивший эту нудную и в буквальном смысле «пыльную» работёнку, вызвался таскать подсохшие клубни из бурта в домашнее подполье. Мать восприняла такую инициативу без особого восторга, видимо, не очень веря в мои отроческие силёнки, но, подумав, разрешила перейти в грузчики. Тем более что отец, по горло занятый бригадирскими хлопотами, обещал подъехать только к вечеру, чтобы помочь с перетаскиванием картошки, а уже теперь, чуть за полдень, погода начала портиться, по небу заходили тучи, грозя пролиться дождём и намочить собранный урожай.
И вот я с радостью взялся за настоящую мужскую работу, хотя она оказалась не из лёгких. Я набирал в мешок пару ведер картошки, взваливал на плечо и трусил к дому, чтобы там, в углу за порогом, высыпать её через специальный люк – в подполье. Соболь сопровождал меня в этих рейсах, семеня сбоку. И вскоре мне пришла в голову мысль приобщить его к новому делу. Я захватил второй мешок. В свой, как обычно, набрал два ведра картошки, а в другой – наполовину меньше, завязал горловину его, раскатал клубни по концам и возложил груз в виде этаких перемётных сум на спину Соболю. Он покосился на увесистую ношу, однако без особых возражений понёс её, по-прежнему топоча рядом со мной. Естественно – под одобрительные возгласы сестры и матери.
Общая производительность нашего труда заметно возросла. Соболь перетаскал таким манером не менее десятка ведер. Однако потом без всяких объяснений уклонился от сотрудничества. И когда я, опростав очередной его мешок, вернулся из избы на крылечко, возле которого Соболь прежде поджидал меня, то четвероногого друга на месте не нашёл. Слинял-таки помощничек мой. Пришлось мне одному довершать отгрузку урожая «второго хлеба» в семейные закрома.
Но это, конечно, всё же дела на уровне забав и полуигр. Из тех, о которых, если продолжить строки, взятые эпиграфом к нашему разговору, поэт заметил, что «труд обернётся сначала к Ванюше нарядной своей стороной». Но далее за ними следовали уже занятия более практичные, серьёзные, как домашние, так и общественные, колхозные, к которым нас, крестьянских детей, терпеливо и методично приобщали взрослые. Сначала, разумеется, на подсобных ролях, «на подхвате», но постепенно, давая возможность проявить себя, доверяли и самостоятельные дела под свою ответственность.
Всех забот, хлопот и страд в сельском хозяйстве перечислить невозможно. Крестьянин, как известно, работы не ищет, она его окружает всегда и всюду, и зачастую ему без помощников обойтись трудно. Потому-то с самого, что называется, нежного возраста мне, подобно всем крестьянским детям, пришлось участвовать в этих бесконечных заботах-работах от какой-нибудь заурядной пилки-колки дров и укладывания их в поленницы до «рубки» сиплоголосых осенних петушков или… стрижки домашних овец. Да, мне находилось дело даже и здесь. Во время этих стрижек, которые проводились обычно в бригадном дворе, я помогал отцу вылавливать в общем стаде наших старых овечек и молодых, подросших за лето барашков и ярочек. Мы определяли их по «фирменным» меткам на ушах (помню поныне – иверень плюс две зарубки) и затем волокли на длинный дощатый стол-верстак, за которым ловко орудовали овечьими ножницами стригали, большей частью женщины, в том числе моя мать и старшая сестра Марфуша.
Tags: Проза Project: Moloko Author: Щербаков А.