Светлой памяти моей бабушки
Гильмизямал Ахметзяновой
Перед рассветом задул холодный ветер. Анна долго лежала, открыв глаза, бессонно глядя в темноту. По окну стучали ветки яблони. По дому разносилось сонное дыхание детей, храп Федора, в подполе скреблась мышь. Анна нашарила в темноте будильник и, напрягая глаза, глянула на циферблат. Потом накинула на плечи платок и пошла умываться.
Выйдя во двор, Анна поежилась. Сентябрь, однако. Дни жаркие, а ночи уже холодны. Скоро и печь топить. Возвращаясь в дом, она подумала: надо идти сегодня к Вере. Куда еще тянуть-то…
Хлопоча над завтраком, Анна поминутно поглядывала на настенные часы, но легкие шаги зашлепали в доме раньше, чем минутная стрелка коснулась цифры «двенадцать». Катюша, умница, поднялась сама, не дожидаясь побудки, и, зевая, вышла к умывальнику. Анна с гордостью поглядывала на старшую дочь. В седьмой класс ведь пошла девка. Форму новую ей справили, галстук отгладили, еще ленту в косу вплести – красота будет. Худая, как щепка, глазастая – галчонок, зато учится лучше всех в классе.
Утро катилось – успевай поворачиваться. Скоро проснутся двухлетние Сашка и Пашка, успеть бы до этого времени обед приготовить. Федору, правда, во вторую сегодня, ему с утра не вставать; да и встал бы если – толку с него, если вчера опять с мужиками чей-то отпуск отмечали. И храпел ночью на весь дом, как боров, и дух от него опять сивушный. Нет, зря на мужика Анна никогда не ругалась: он добрый у нее, и детей любит, и лишней копейки на себя не истратит, но если уж загудит… Верное средство одно – вынуть потихоньку получку из кармана; проспится – будет в норме. А если деньги не отнять – все спустит. Слаб мужик на это дело. Хотя ей-то грех жаловаться – какой-никакой, а все ж хозяин в доме.
– Мам, – перебил ее мысли жующий кашу Гришка, – тебя Вер-Ванна в школу сегодня вызывала.
– Опять? – охнула Анна, возвращаясь снова на тесную кухню. – Вторую ведь неделю учитесь – чего ж ты натворил, неслух?
– Да я… – опустил голову мальчишка, но Катя ехидно перебила его:
– В футбол вчера с пацанами гонял да стекло в учительской высадил.
– Ох, доберется до тебя отец, – пригрозила Анна.
Только на эту слабую угрозу и хватило ее сегодня. Не туда шли мысли, совсем не туда. Веру бы дома застать сегодня, вот что.
Проводив детей до ворот, Анна подхватила ведра и вышла к колонке. Ей повезло – Вера стояла там и задумчивым взглядом смотрела куда-то вдаль. Анна оглянулась невольно. Что она там увидела? Все то же рыжее от заводского дыма небо, все та же гора в конце улицы, куда все ребятишки поселка Димитрова бегают летом за луком, все те же пыльные деревья в палисадниках. Вот разве что листья желтые в зелени берез – так ведь осень уже…
– Здорово, подруга, – первой поздоровалась Вера, переводя взгляд. – Ну, что надумала?
– Приду сегодня, – тихо сказала Анна, опуская ведра на землю.
Вера хмыкнула.
– Решила, значит. Ну, так давай, чего тянуть-то. Я нынче после полудня дома. Твой-то как?
Анна махнула рукой.
– Да все так же. Спит еще. Встанет – опять страдать будет. Ему во вторую сегодня.
– Ну да, – кивнула Вера. – Хорошо, что во вторую. В общем, приходи, ага? К пяти жду. И простыни не забудь.
Анна кивнула, с силой нажимая на рычаг. Тугая струя вырвалась из трубы и звонко ударила в ведро, брызгами окатив женщину едва не до колен.
Анна кормила близняшек завтраком, когда стукнула щеколда калитки. Не отрываясь, Анна покосилась в окно, но на крыльце уже простучали быстрые шаги. Фатима, подружка, пожаловала. Ой, как некстати. Про юбку-то ее Анна совсем забыла.
– Привет, – сказала Анна, не оглядываясь, едва полная, приземистая фигура подруги показалась в дверях кухни. – Не успела я, Фай, раскроить тебе юбку, замоталась вчера. К вечеру сделаю.
– Анют, слышь, – зачастила Фатима, прислоняясь к косяку, наматывая на палец кончик черной, жесткой косы. – Я не про юбку, я вот чего… Мой-то вчера на рыбалку ходил, слышь. Тебе рыбки не надо? Глянь, лещ какой – огромный, увесистый.
Для верности она приподняла авоську – огромная рыбина покачивалась в ней, поблескивая на Анну тусклым, снулым глазом. Мокрый рыбий запах разлился по кухне, близнята радостно загудели и заскребли ложками по старой клеенке на столе, потянулись к рыбе.
Острая тошнота подступила к горлу. Едва успев бросить полотенце на стол, Анна зажала рот рукой и кинулась к двери.
Когда она вернулась – бледная, едва держащаяся на ногах, – острый, любопытствующий взгляд Фатимы вонзился в нее, как иголка.
– Ты чего? – понизив голос до шепота, спросила подружка. – Неужели опять?
Анна кивнула и, приложив пальцы к губам, оглянулась на дверь.
– С ума сойти, – ахнула Фатима, бросая рыбину на стул. – И сколько уже?
– Две недели задержка, – вяло ответила Анна, зачерпнув воды щербатым ковшиком, жадно глотая.
– А Федор знает?
– Что ты, нет, конечно, – Анна опять оглянулась на дверь.
– И что ж ты делать-то будешь? – в глазах соседки светилось откровенное сочувствие.
– Что! – Анна еле усмехнулась. – К Верке пойду сегодня, что еще...
– Ань, – после паузы спросила Фатима. – А надо ли?
– А что делать-то? – устало спросила Анна, опускаясь на колченогий табурет и слепо тыча ложкой с кашей в перемазанные рты близнят. – Фай, сама подумай, куда мне опять? Этих дай Бог на ноги поднять…
– Ты, подруга, Бога не гневи, – строго проговорила Фатима. – У тебя все-таки мужик есть…
– А толку с него, – махнула рукой Анна. – Одно только слово, что мужик. Все равно все на мне. Чуть не углядишь – он уже у Стеколыча.
Стеколычем они называли пивную на Березках. Все знаменательные даты Федор отмечал там – и если бы только знаменательные. Анна как-то пробовала подсчитать, сколько дней в месяц видит мужа трезвым – и усмехнулась. А кого винить? Некого. Видела ведь, за кого шла.
Анна вышла замуж в восемнадцать лет – не вышла, выскочила за приезжего шофера, красивого, голубоглазого. Федор, старше ее на четыре года, уже отслужил в армии, но возвращаться на родину, на Дальний Восток, почему-то не захотел, остался работать в Магнитогорске. На зависть всем местным красоткам бывший сержант почему-то сразу положил взгляд на неказистую, голенастую и худую Анну и добивался ее долго и упорно. Ухаживал красиво, в кино водил; их поселок отличался простотой нравов, и про букеты, которые Федор дарил невесте, долго судачили бабки у ворот. Местные пытались проучить его – он отбивался коротко и умело; «самба» – шепотом рассказывали потом друг другу пацаны. Анна млела, конечно, от такого внимания, но воли его рукам не давала. И все было по-людски – и свадьба с фатой и пьяными выкриками «Горько!», и первая ночь, оставившая ощущение неловкости и страха одновременно, и гордость от штампа в паспорте. Знала она, конечно, что любимый не дурак выпить, да ведь думалось – не он первый, не он последний, все пьют, что тут такого.
Но ей и вправду грех было жаловаться – Федор любил ее. Все вроде как у людей, и жили не хуже других. Только ревновал муж страшно – к каждому столбу, особенно когда пьяный. А пьяным он бывал часто, слишком часто. Но ведь известно – если ревнует, значит, любит…
– Нет, Фай, – проговорила задумчиво Анна, – не хочу я этого больше. Вон пока близнят носила, сколько раз он меня пьяный по огороду гонял. Последний раз думала – скину, уж и срок был немалый… с пузом по капустным-то грядкам побегай! Не хочу. Хватит с меня четверых. Другие бабы и этого не имеют… – Анна помолчала. – Помню, Катерина когда родилась – мы в бараке на Ново-Северном тогда жили, – ох, и горластая девка была! Все ночи орала. А народу-то в бараке сколько, и всем с утра на работу. Так я ее, чтобы людям дать выспаться, на руках в гору уносила. Отойду подальше, хожу с ней – вверх-вниз, вверх-вниз – и реву. Я реву – и она ревет. Так и ходим всю ночь. Как вспомню… – она поежилась и грустно улыбнулась.
– А не боишься? – тихо спросила Фатима, жалостливо глядя на нее.
– Чего бояться-то? – удивилась Анна. – Первый раз, что ли? Я после Катерины раз у нее была, да после Гришки раз… да еще один мертвый родился, – вздохнула она, вытирая перемазанные мордашки близнецов, – Чать, не впервой, не помру, оклемаюсь.
– Ох, Аня, рисковая ты, – покачала головой Фатима. – Ну, смотри, в конце концов, твое дело. Может, и права ты. Перехватить твоих-то сегодня?
– Да нет, спасибо тебе. Катюшка вернется из школы, она посидит…
– Ну, смотри… А рыбу-то возьмешь?
– Возьму, Фай. Ты только сама ее положи вон туда, у порога. А то я… опять что-то нехорошо… А с юбкой твоей я к завтрему управлюсь…
День разворачивался, минуты сыпались камешками. Уже вернулись из школы Катюша и Гришка, уже уложила она спать малышей. К Вере – к пяти, до возвращения Федора со смены она как раз доползет, успеет. Пеленку не забыть, поискать в старых у близнят. Обед готов вроде, и Федору она с собой завернула. Про юбку бы не забыть…
Низкое сентябрьское солнце висело над головами, когда Анна вышла, наконец, из дома, сжимая в руке неприметный узелок. Ветер гнал пыль по дороге. Вера жила в конце улицы, туда идти-то – всего ничего, но ноги вдруг стали ватными. Устала она, что ли? Или просто страшно? Да глупости какие, первый раз, что ли, что ж она, словно девчонка…
– Пришла? – сочувственно встретила ее Вера. – Ну, проходи. Раздевайся да ложись вон на стол. Сама, поди, все знаешь…
Ледяными пальцами Анна расстегивала пуговицы на платье. Потом вцепилась в ножки стола и закрыла глаза. Только немножко потерпеть…
Когда она вышла от Веры, в небе высыпали первые звезды. Анна шла тяжело, очень медленно и улыбалась. Ну вот, одной заботой меньше. Вера предупреждала, правда, что еще раз – и вовсе забеременеть не сможет. Да, может, оно и к лучшему. Хватит ей четверых…
Анна шла и прикидывала в уме предстоящие на вечер дела. Проверить у Гришки уроки. Носки Федору заштопать. С Катюшкой сумку довязать – давно обещала показать узор. И юбка для Фатимы. Федор со смены вернется. Холодает. Не затопить ли сегодня печь?
Где-то в глубине души Анна знала, что сегодня ночью ей приснится мальчик, маленький мальчик, которого никогда не будет. И она проснется с криком и долго потом будет стоять у кровати малышей, прижимая ко рту кулак, гася невыплаканные слезы. Но это будет ночью, а пока… А пока у нее еще много дел.
Tags: ПрозаProject: MolokoAuthor: Чинючина Алина