Потратив полтора года на доказательство того, что эти земли нужны России и их стоит тщательно изучить, Невельской наконец получил высочайшее благословление. Амурская экспедиция смогла приступить к тщательным исследованиям в нижнем течении Амура и на Сахалине. Одним из первых назначений разведочных рейдов стало селение Дуэ.
Предыдущие главы: Глава 1. Глава 2. Глава 3. Глава 4. Глава 5. Глава 6.
Дуэ стал первым назначением командировки лейтенанта Бошняка – одного из ближайших сподвижников Невельского – на Сахалине. Он отправился сюда из залива Счастья 11 февраля 1852 года. В сопровождении одного гиляка (местного жителя) и одного казака. На собаках…
Да, верно. Залив Счастья (точнее, Петровская коса, отделяющая залив от Охотского моря, – именно на ней, как вы, надеюсь, помните, была основная база-столица Амурской экспедиции) – это не Сахалин. Это другой берег. Это материк. Но зимой на собаках – можно. Наискосок через Амурский лиман, потом через пролив Невельского (это сейчас, тогда он был безымянен), и вот он – остров. Зимой фактически полуостров.
На зиму Сахалин примерзает льдами к материку – так надежней. Так вот, пока остров-полуостров никуда не уплыл, Невельской решил отправить сюда по сути своего старшего офицера. Причем эта командировка Бошняка стала одним из первых трех подобных ей глубинных разведочных рейдов, уже подробно мотивированных, с четко разработанными план-заданиями, в которые командир Амурской экспедиции наконец начал отправлять своих подчиненных в 1852 году.
До этого исследователи, можно сказать, обустраивались, осматривались и… доказывали.
Потратив по сути почти два года на то, чтобы доказать собственному правительству необходимость и важность исследования этого края, совершив «по пути» географические открытия, рискуя жизнью и карьерой (его, напомню, дважды собирались разжаловать – сперва за то, что не имея на руках утвержденной императором инструкции вошел в устье Амура, считавшееся занятым китайцами, а после за то, что выставил российский военный пост там, где было не велено), Невельской и его покровители наконец добились «правильного» постановления Особого комитета об учреждении Амурской экспедиции. Уже только 12 февраля 1851 года. И это снова было не то... Постановление лишь закрепляло все, что уже было совершено. А основной целью экспедиции по-прежнему оставалась «расторжка с местным населением». Даже Николаевский пост предлагалось оставить – цитирую: «…в виде лавки Российско-Американской компании»! Она же должна была и снабжать экспедицию всем необходимым. Содержание назначалось ничтожное – 17 000 рублей в год на все. Невельской, не склонный жаловаться, все же приводит сравнение: один только губернатор Камчатки и его канцелярии обходились казне куда дороже…
Но после двух одержанных триумфов Невельского ничто уже не смущало. Никакие инструкции более не могли как-то его ограничить.
Он сам в своей книге так и пишет. Открытым текстом. Он четко знал, что нужно делать дальше, и с тем и «прибыл в половине июня в Охотск». В 1851 году. Получается, уже в третий раз. Сперва в 1849-м Невельской оказался здесь после перехода через два океана на «Байкале», изучения побережья Сахалина и устья Амура. Итог – горячее стремление графа Нессельроде его разжаловать за самовольство и заступничество царя. Затем – в 1850-м, «закрепляя» зимние наблюдения в заливе и окрестностях прапорщика Орлова, он основал пост Николаевский. Уже непосредственно на берегу Амура. И снова – разжаловать, пришлось мчаться в Санкт-Петербург для объяснений. Снова «всепонимание» императора. И благословение на дальнейшие подвиги…
…Из Охотска, взяв людей и казенное довольствие, Невельской направился в Аян. Здесь, погрузившись на родной уже «Байкал» и прихватив «…для усиления своих средств корабль Российско-Американской компании «Шелехов» отправился в Петровское». То есть опять сходу – самоуправство. Для нужд экспедиции предписывалось использовать ТОЛЬКО казенные суда. Инструкцией, утвержденной самим императором. «Шелехов» – судно коммерческое. Никаких полномочий и прав «кооптировать» его в состав своей флотилии у Невельского не было. Но необходимость – была. Согласно с этим он и действовал. И так – всегда. Потому и победил.
А «Шелехов» затонул. Уже у самого залива Счастья открылась течь, это вовремя заметили, и – к счастью же – попутный ветер позволил удачно «приземлить» идущее ко дну судно на кстати подвернувшуюся мель. На другую мель чуть погодя и уж совсем некстати сел «Байкал». Петровская коса была пустынна. Сгущались сумерки. Ветер с моря свежел. На «Шелехове» осталась незатопленной лишь верхняя палуба. На ней все и сгрудились. Молились, чтобы не начался шторм.
Молодая супруга Невельского наотрез отказалась покинуть корабль и перебраться на более устойчивый «Байкал».
Да, забыл сказать, проездом – он так и пишет: «Проездом из Петербурга 16 (28) апреля 1851 года женился в Иркутске на девице Екатерине Ивановне Ельчаниновой, племяннице иркутского гражданского губернатора В. Н. Зорина». Недавней выпускнице Смольного института было на ту пору всего 19. Невельскому – уже 37. Он покорил ее сердце не сразу, но уж – до конца дней. И так, что девушка из высшего света, которой предназначено было вращаться при дворе, блистать на балах, без сомнений отправилась вслед за мужем на край света. Чтобы на 5 лет поселиться на песчаной кошке, едва приподнятой над студеными водами неспокойного, ледовитого Охотского моря (просто счастье, что за все время их затопило лишь однажды!) в срубленном из сырой древесины домике, который в зиму заносило по самую крышу. Пять лет. В обществе всего нескольких офицеров, матросов, казаков, гиляков и прочего местного населения, изредка – американских китобоев и иных мореплавателей. Пять лет. Здесь у Невельских родились две дочери. Здесь одну из них – первую, Катеньку, – они похоронили. На месте кладбища на Петровской косе и сейчас стоит крест.
Поутру с приливом «Байкал» снялся с мели, и всех, включая команду «Шелехова», переправили на берег. Активно помогали подоспевшие гиляки. Они же дали знать обо всем в Петровское остававшемуся там прапорщику Орлову с командой. Коротко говоря, всех и всё спасли. Включая весь груз с «Шелехова», за исключением соли и сахара, которые просто успели раствориться. Хорошо, что то и другое сразу – кислотно-щелочной баланс Охотского моря не пострадал.
«Шелехов» оказался «троянской лошадкой». Компании подсунули его в Сан-Франциско ушлые американцы. При осмотре барка выяснилось, «что подводная часть его была скреплена до такой степени слабо, что держалась только на одной обшивке». Так что просто чудо, что корабль вздумал идти ко дну в виду берега. Но Российско-Американская компания «записала его на счет Невельского». Ему потеря барка еще аукнется. А пока…
Пока благодаря этому крушению в экспедиции оказались запасы и товары сверх норматива. И это – опять же по счастью – позволит ей пережить следующую, в буквальном смысле слова голодную зиму 1852-53 гг.
Остаток же текущего 1851 года Амурская экспедиция расходовала на рекогносцировку и обустройство. На Петровской кошке стараниями оставленного здесь с прошлого года Орлова и команды уже были отстроены три домика. В Николаевском же посту, кроме флага, еще по сути ничего не было. Но прежде чем приступить к строительству там, Невельскому пришлось «усмирять волнения». Некоторые маньчжурские купцы, обеспокоенные пришествием русских, стали распускать слухи, что скоро сюда по Амуру спустятся несметные силы, всех уничтожат, и в том числе тех из местных, кто оказывал русским хоть какую-то помощь. Гиляки заволновались. Невельской лично убедил их, что волноваться не стоит. Россия пришла сюда навсегда, считает эту землю своей, а всех на ней живущих – своими подданными, никаких маньчжуров не боится и всегда сумеет от них защититься. Самым сильным средством защиты у него на тот момент была четырехвесельная шлюпочка, вооруженная однофунтовым фальконетом (это такая легкая пушечка, очень легкая). Но убедил. К счастью.
Все-таки сколько раз я уже использовал вот это «к счастью, по счастью…» Чувствуется, что залив Счастья был поименован так не напрасно и как будто стремился «отдать Невельскому долг». Везло ему и дальше.
Первым начальником Николаевского поста (сейчас – город Николаевск-на-Амуре) стал лейтенант Бошняк (он же после первым отправится на Сахалин). Его стараниями здесь, и всех остальных – на Петровской косе к 10 ноября было готово все для размещения команды на зимовку. В экспедиции к тому времени состояло 70 человек, в основном казаков и матросов (причем пять из них – с семьями). В их число входила и местная «элита»: доктор Орлов (не путать с ветераном экспедиции прапорщиком Орловым, который готовился встречать на косе уже вторую зиму), прапорщик Воронин, лейтенант Бошняк, топографы Штегер и Попов, приказчик Российско-Американской компании Березин (на его плечи была возложена миссия как бы сейчас сказали «монетизации» экспедиции за счет «расторжки» с местным населением). Все они прибыли вместе с Невельским. Кроме Орлова и Попова, к тому времени прожившими на косе уже год. Чуть погодя в экспедицию поступил мичман Чихачев, судя по всему, он по своей инициативе остался с Невельским, «списавшись на берег» с зашедшего в Петровское военного корвета «Оливуца».
Он же и открыл счет так называемым командировкам – бесчисленным ближним и дальним разведкам окружающей местности, позволившим в довольно короткое время и очень малыми средствами составить довольно полное представление о географии и населении этого края. И решить по сути все вопросы, которые ставил Невельской. Перед экспедицией и перед самим собой.
Первой задачей Чихачева стало наблюдение за южной частью Амурского лимана и подробная съемка берега южного пролива. Помните мели, на которых оказались «Шелехов» и «Байкал»? Нужно было разведать безопасный и надежный путь для прибывающих в Петровское кораблей.
Следующие командировки того же года основывались уже на «показаниях» местного населения. Для Невельского вопросом первой важности был вопрос границы. Нерченский трактат от 1689 г. полагал, что граница между Китаем и Россией должна идти по вершинам Хинганского хребта. Который, как считалось, от верховьев реки Уды поворачивал к Охотскому морю. Считалось. И даже рисовалось на картах. Но так ли это – никто не знал. Надо было выяснить. Поэтому Чихачев и Орлов «разбежались в разные стороны» с главной целью – сбор информации. Очень помогли местные. Гиляки как-то довольно быстро прониклись доверием к Невельскому и его команде и охотно обо всем рассказывали.
На основе всех собранных данных Невельской смог составить столь необходимый план исследований. И уже в полном согласии с ним действовал далее. Конечно, соотносясь с вновь поступающими сведениями.
Уже в начале нового, 1852 года, Орлов отправился к истокам той самой речки Уды, от которых тогда рисовалась граница, отсекавшая от России фактически весь Амур и прилегающую к нему с севера огромную территорию. Его главной задачей было – проследить направление пресловутого Хинганского станового хребта.
Месяц спустя Чихачев был «сослан» на юг – его задачей стала разведка направления течения другой «знаковой» реки Горин и затем путешествие к таинственному заливу Нангмар (как называли его гиляки), но Невельской подозревал, что это та самая бухта Де-Кастри, уже открытая Лаперузом и – единственная пока на всем побережье Татарского залива, известная всему цивилизованному миру.
И – обратный прыжок к забытому уже Дуэ – лейтенант Бошняк снаряжается на Сахалин. Вдруг. На восток. Хотя остров – совершенно точно – к тому времени в списке приоритетов не значился. К больному пограничному вопросу никакого отношения не имел. Удобные гавани, что помогло бы решить второй по значимости «морской» вопрос, на его побережьях замечены не были. Так зачем на Сахалин? За какою такой путеводной звездой?
За пуговицей. Обыкновенной черной пуговицей из мягкого камня. Которую внимательный Чихачев заприметил у одного из прибывших в гости в Петровское гиляков. Гиляка звали Закован. Жил он на севере Сахалина. Подернулось море льдом – приехал к заливу Счастья посмотреть на новых дивных людей из далекой страны. Посмотрел. И рассказал, что такого камня, из которого он выточил свою застежку, на Сахалине – целые горы, особенно много его вблизи речки Дуэ. Невельской, кстати, не приводит ее местное, коренное название. А вот так странно – Дуэ – стали называть реку вслед за Лаперузом, присвоившим это имя мысу, близ которого она впадает в Татарский пролив (Лаперуз считал его заливом). Так что нынешний поселок Дуэ на Сахалине просто обязан быть побратимом маленького французского городка Дуэ, в честь которого получили название и мыс, и речка, и позже – военный пост.
Вот мы и отправились посмотреть – годится ли? Не ударим ли в грязь лицом? Тем более, – помните – соседний с Дуэ Александровск-Сахалинский сам Антон Павлович Чехов признавал «сахалинским Парижем»… Вот, думаем, и сложилась бы уютная «французская» провинция на севере вполне гостеприимного русского острова Сахалин…
У нас будет еще много интересного. Подписывайтесь на канал Русский следопыт, ставьте лайки
