Известный историк моды о влиянии Интернета и социальных сетей на формирование канонов красоты и о многом другом
— Не переживайте так! Всех обслужу, — иронизировал знаток моды, когда после моноспектакля «Иконы стиля XX века» щебечущая толпа поклонниц хлынула к сцене Концертного зала «Минск» с просьбами о фото и автографе.
* Александр Васильев — известный историк моды, декоратор интерьеров, сценограф, автор популярных книг и статей, коллекционер, почетный член Российской Академии художеств, телеведущий.
— Начну с вопроса, который возник во время вашего спектакля. Вы упомянули, что на формирование канонов красоты повлияло изобретение фотографии, а позже кино. Это позволило сохранить в памяти нескольких поколений образы тех, кто был эталоном женственности. Как, скажем, Марлен Дитрих. Влияют ли Интернет и социальные сети на формирование канонов красоты XXI века?
— В XXI веке впервые в моду вошел типаж pro-ana. Или анорексичный типаж, когда считается, что красавица должна весить не больше 42 килограммов. Когда она должна быть как жертва «Освенцима», скелетообразная.
— Стремление к болезненной худобе — влияние подиумов мировых недель мод, разве нет?
— Конечно, нет. На подиум таких не пускают. А тотальный татуаж? Раньше он никогда не был каноном красоты. Или пирсинг, импланты — это же новость XXI века. Под кожу закачивают пластиковые элементы, чтобы она имела рельеф! Все это влияние Интернета.
— Значит ли это, что каждый пользователь социальной сети…
— …может стать жертвой моды.
—А ее законодателем?
— Нет, не может, конечно. Хотя вижу по своей френд-ленте в Facebook, какое количество людей — может быть, не самых значимых — публикуют свои фото и тем самым стараются привлечь к себе внимание, заработать денег.
— Для вас социальные сети в большей степени средство коммуникации или пиара?
— И то, и другое. Каждый раз, когда готовлю выставку или выходит книга, делаю анонсы. И люди с большим энтузиазмом раскупают и книги, и билеты. Не жалуюсь на недостаток внимания.
— Безусловно.
— Вы говорите «безусловно»… А кто-то, может быть, мечтал оказаться на моем месте, но не получается. По разным причинам. Все-таки надо стараться идти к людям, а не избегать их. У меня очень много знакомых знаменитостей, которые боятся общения с публикой. Им страшно фотографироваться, давать автографы. У некоторых комплекс роста, веса, состояния кожи.
— Может быть, причина в желании защитить личное пространство?
— Наверное. Но защищать личное пространство, будучи знаменитостью, невозможно. Потому что все в него все равно вторгаются. У всех людей есть выбор. Можно ведь сидеть дома, никак себя не выпячивать и быть счастливой в семейном кругу. Окружить себя мужем, детишками, домашними животными — вот вы и счастливы. Вам же не обязательно стремиться все это пропиарить. Кто-то пиарит только выращенные помидоры или испеченные пироги. У меня есть приятельница в Интернете, портретов она не публикует, потому что не уверена в своей красоте (иронично). А вот как испечет пирог, так сразу размещает фото в социальных сетях.
— Ставите «лайк»?
— Иногда да. (Улыбается.) Кто-то фотографирует пироги, а кто-то — цветы, автомобили, интерьеры, детей.
— Все эти фото — как портрет нашего времени.
— Но часто это время пустое и мещанское. Потому что я знаю, что наслаждение желудка — прекрасное наслаждение. Но это не может быть главным в жизни. Хотя для многих сегодня это культ. Культ еды — это неправильно, на мой взгляд, хотя я и люблю покушать. Это не может быть смыслом жизни.
— Ваш культ — искусство?
— В общем да. (Пауза.) Красота, скорее.
— Понимание понятия «красота» как-то изменялось в течение жизни?
— До того как я уехал жить во Францию и во время жизни во Франции…
— Переезд в этом смысле переломный момент?
— Конечно. В ту пору, еще в XX веке, Франция была столицей моды. Сейчас многое поменялось из-за изменения в демографии. Потому что во Франции стал жить огромный процент выходцев из Северной Африки, у которых свои эстетические представления. Говорю без всякого расизма. Мне очень близка арабская культура. Она мне импонирует. Часто езжу работать в Марокко. Мне нравятся их орнаменты, керамика, кожи. Но когда арабская культура смешивается с французской на территории Франции, последняя теряет градус аутентичности. И этого уже не остановить. И это ждет всю Европу. В том числе с большим опозданием, но и Беларусь это ждет. Сейчас у вас другие социально-политические парадигмы, поэтому не рискуете ничем. Но все изменчиво. Те люди, которые не верят в перемены и считают, что их жизнь навечно стабильна, не правы. Мы все наблюдали разрушение СССР, а ведь нам казалось, что этого не может произойти никогда.
— Почему, говоря об иконах стиля XX века, вы почти не упоминали звезд советского кино?
— Я упоминал о многих русских красавицах — Бакланова, Полей…
— Да, но это аристократки, покинувшие Россию сразу после революции. В советское время тоже были кумиры.
— Но в мире они не сыграли никакой роли. Потому что находились внутри котла, который был закрыт чугунной крышкой. О них никто слыхом не слыхивал за его пределами. И это тем более обидно, потому что многие прожили яркую творческую жизнь. Орлова, Серова…
— А Татьяна Самойлова? После того как фильму «Летят журавли» была присуждена Золотая пальмовая ветвь, к ней пришла мировая известность.
— И что с ней сделали? Не дали сниматься… Это как зажженные светлячки неосуществленных надежд.
— В одном интервью, отвечая на вопрос о street-fashion Минска, вы отметили скромность.
— Таков характер города. Хотя за границей вижу очень богатых белорусов, которые швыряют деньгами. У меня на спектакле в первом-втором ряду сидели, видимо, богатые люди. Потому что цена билетов на эти места довольно высока. И у женщин были хорошие сумочки Dior, Hermès, Chanel. Но не заметил невероятных причесок, привлекающих внимание. Или украшений, которые изумляют роскошью.
— У вас большая коллекция предметов одежды и аксессуаров. Чем должна быть особенна вещь, чтобы она могла претендовать на статус музейного экспоната?
— В первую очередь интерес к ручной работе. Важна уникальность предмета. Levi’s 501 может быть иконой стиля, потому что это знаменитые джинсы. Но они были выпущены миллионным тиражом.
Удивлен, как возросли в цене мои книги. Особенно с автографами. У меня есть серия книжечек небольшого формата — наборы открыток. Видел, что в Интернете эти открытки с автографами продаются по одной раз в 10 дороже, чем стоит вся книга.
— Брать автограф, чтобы потом продать его. Цинично.
— Да. Но приятно, что кто-то наживается. Я бы не додумался до такого.
— Приятно?
— Это тоже способствует популяризации. Вы же видели, сколько людей было на спектакле. И как слушали. Сколько букетов. Поразила одна женщина-пенсионерка. Одета в стиле «опшарпе». Подошла ко мне после выступления. Рассказала, что ее дочь живет в Лионе, работает массажисткой, но у нее совсем нет клиентов. И спросила, не могу ли я стать ее клиентом. «Вы считаете, что я все брошу и поеду к вашей дочери? И что ей прибавится от одного посещения?» Тогда она сказала: подарите ей свою дружбу. Но как вы себе это представляете? И эта женщина была глубоко несчастна, что я ей отказал. Она ведь искренне хотела помочь своему ребенку. Эта история произвела на меня впечатление, тронула. Многие пишут любовные записки, письма. Читаю, как они меня страшно обожают. Но что я должен сделать: зачать им ребенка, подарить кольцо с бриллиантом или починить велосипед? Они думают, что я волшебник, который может решить любую проблему по мановению рук.
— Осенью в Большом театре Беларуси премьера балета «Лауренсия» (хореограф-постановщик — Нина Ананиашвили). Вы создаете костюмы.
— Чтобы придать шарм и аутентичность, привез из Испании чемодан аксессуаров — гребни, веера, кастаньеты, шали. Это не первая «Лауренсия» в моей жизни. Главное, мне нравится работать с Ниной Ананиашвили (выдающаяся балерина современности, с 2004 года художественный руководитель балета Тбилисского государственного театра оперы и балета имени З. Палиашвили. — Прим. авт.). Впервые работал с ней, даже стыдно сказать, в 1989 году.
Театр у вас грандиозный в смысле параметров и масштабов. На этой сцене хочется сделать что-то солидное и стоящее. Хотя понимаю, что конкуренция большая — в репертуаре много балетов и опер. И все, наверное, по-своему хороши. Но, может быть, ко мне как к художнику больше внимания прессы из-за того, что я известен по телевидению. Это, конечно, спектаклю поможет — в смысле интереса публики.
— Ваш отец — Александр Павлович Васильев, известный театральный художник, член-корреспондент Академии художеств СССР, народный художник РСФСР. Чувствуете его влияние на ваш стиль?
— У него был хороший вкус и чувство цвета, которое он мне передал. Ребенком я любил делать натюрморты. Из вещей и тканей складывал композиции, которые пользовались успехом. Какое-то время они были украшением интерьера, потом я разбирал их. Любил это занятие, оно производило впечатление на меня.
У меня большая коллекция картин отца. На днях мой помощник купил в Испании еще две. Это очень ценные для меня работы на тему игральных карт. Они были в одной частной коллекции в Жироне. И это не первый случай, когда ко мне возвращаются работы отца.
— О чем будет ваша новая книга?
— Замыслы есть. Но пока не хватает времени на это.
— О мемуарах не думали?
— Еще рановато, вам не кажется? (Улыбается.) Поживем еще, поживем.
Автор: Ирина Юдина
