Вера Эвери

До сих пор не знаю, есть ли они на самом деле, эти города? Города-двойники. Города-ночные призраки. Я брожу по ним много лет. Я люблю их. Они похожи на настоящие, но...

Возле кабинета химии пульсировала паника. Во всех углах бубнили, нервно шелестя страницами, хмуро переговаривались, озираясь на гуашевый призыв: «Тихо! Идет экзамен!»

– Не прогоните? – не дожидаясь ответа, он ввалился в прихожую, обдав меня крепким спиртным духом. – Вот, – развернув свое подношение, он с гордостью бухнул на стол Крымский мускат, – Еле достал… – Нет-нет, – замотала головой я, – это вы заберите...

(Сто рассказов о детстве и юности - 97) Мохнатая, будто спросонья зима заглядывала в просторные окна кабинета истории. Последний урок шел к концу. Заложив руки за спину, историк расхаживал между столов. За ним тянулся холодноватый запашок валидола, от меловой пыли, поднятой его движением, щекотало в носу. Но классный «папа» ничего не чуял и насморочно бубнил о V съезде РСДРП, случившемся почему-то под сводами лондонской церкви – нашли место! Сырой гугнивый голос его был противен. Подгорюнясь щекой о подставленную ладонь, я смотрела в окно...

– Не возражаете? – спросил голос сбоку, и деликатно звякнула ложечка в поставленном рядом стакане. Я обернулась и будто обожглась. Вчерашний парень стоял напротив и сиял, будто в нем прожектор зажгли.

Я вдруг подумала об этих людях – все, о чем я теперь печалюсь, у них уже было: окончание школы, прощания, институты, любови... Они всё пережили, и разве они несчастны? – живут себе. Значит, и я смогу.

(Сто рассказов о детстве и юности - 94) – Не отставай, – обернувшись, велел фотограф. – Руку дать? – Не надо, – я, пыхтя, карабкалась следом, одной рукой хватаясь за лысые макушки валунов и жилистый ерник, другой – прижимая к боку тяжелый кофр с «Зенитом» и сменными объективами. – Далеко еще? – Скоро перевалим, – бодро откликнулся он. – Красные Камни видишь? – Я подняла голову. Выпуклый лоб горы, изрезанный морщинами ущелий, левее и ниже обрывался оскаленной красноватой пастью, бесшумно извергавшей пенный поток...

(Сто рассказов о детстве и юности - 93) Ну кому охота думать об атомной войне, когда такое солнце, и с города будто крышку сняли! Когда в перекрестье окна дрожит под напором весеннего ветра отклеившаяся от рамы вместе с куском масляной краски полоска бумаги. Когда избитый капелью, мартовский снег под окном похож на пасхальный кулич, из которого весь изюм выковыряли… Но военрук по прозвищу Фугас все нудит у доски, завешенной зловещими плакатами, про радиус поражения, про радиоактивное загрязнение...

(Сто рассказов о детстве и юности - 92) Оранжевое солнце-хэйро первый раз поднялось над тундрой только в середине февраля. Полярная ночь хоть и отступила месяц назад, но дни стояли хмурые, мглистые. Колючий туман день и ночь стлался в городе, почти не пропуская света, оседал инеем в носу, опушал меха, челки и ресницы, куржавил шарфы. Зима огрузила снегами дворы и улицы, сковала чугунным холодом, придавила небом и стояла насмерть, как солдат на рубеже. И пала, как он, в одночасье, пробитая золотыми стрелами солнца, вскарабкавшегося наконец на крыши...

(Сто рассказов о детстве и юности - 91) Инка и кулинария – тот еще пердимонокль. Коронным блюдом ее был клейстер из макарон, которым она изредка баловала свою вечно голодную болонку Сильву – больше никто это есть не отваживался. Но она не унывала, уверяя, что в готовке ничего трудного нет, и стоит ей только взяться… Накануне своего 16-летия, выпавшего на первую субботу февраля, Инка внезапно решила, что пора ей блеснуть на кулинарном поприще. Уже были званы гости, и ради самого желанного из них пир был задуман ой-ё-ёй: оливье, консоме с профитролями, и шоколадный торт с орехами...

(Сто рассказов о детстве и юности - 90) – Ох, как я влюби-ила-ась… – забредшая в гости Инка плюхнулась на диван, запрокинула голову и блаженно с хрустом потянулась. – В кого это? – хмуро спросила я, открывая учебник. Вот чума! Что ни месяц – новая любовь у нее. И каждый раз «на всю жизнь», то есть, пока не надоест. – В Валерку-колдуна, – Инка сладко прижмурилась и стала похожа на крупную рыжую кошку, грезящую о сале. Я машинально зажала пальцем страницу и уставилась на нее: от этой беспечной балбески...

(Сто рассказов о детстве и юности - 89) В ту зиму бабушка гостила у нас. Она явилась в Норильск в конце ноября, вместе с полярной ночью, надолго накрывшей город. Оглядев наши «хоромы», она одобрила и югославскую мебельную стенку из светлого ореха, и сиявшее в ней богемское стекло, и тисненые золотом корешки романов. И мягкий диван перед цветным телевизором. И раскаленные батареи под заросшими твердым белым мехом окнами, и изрядный запас брусничного варенья на кухне. В таких условиях можно, не тужа, дожить до весны, и бабушка принялась терпеливо пережидать зиму...