Варвар в саду

Самые читаемые тексты в этом блоге, которые вы могли пропустить: "Моя ладонь превратилась в кулак": с кем и за что идёт война в песнях Цоя (Цой всё ещё жив, и доказывает это неослабевающим интересом к любому упоминанию своего имени). Почему темнокожие эльфы, Русалочка и Анна Болейн – это норм? (по числу комментариев (700+) и, скорее всего, по числу дизлайков, которые не видны, этот пост далеко обогнал другие. Неожиданно самым возбуждающим для российского читателя оказывается тот пункт "повестки", что касается цвета кожи). Сериал «Fallout» (2024): и мир не спасли, и осадочек остался (из всех постов про сериалы именно он оказался в топе, причём с большим отрывом, видимо, из-за захвата геймерской аудитории). Встречи: Бродский и Высоцкий (эти ребята, особенно в паре, вполне могут потягаться с Цоем по читательскому неравнодушию). Уроки головоногих прогрессоров (про научно-фантастический фильм "Прибытие" Дени Вильнёва и повесть Теда Чана, по которой он снят). Если популярность остальных постов я могу понять, то высокое количество просмотров этого очень длинного и занудного текста - для меня до сих пор загадка :) Наши германские мальчики (о фильме «На Западном фронте без перемен» (реж. Эдвард Бергер, 2022) и одноимённом романе Ремарка) О фильме «Сказка» (реж. Александр Сокуров, 2022) И некоторые заслуживающие, как мне кажется, интереса, но малочитаемые посты (во всех них конкретные фильмы лишь повод и способ поговорить о чём-то большем): "Чучело" (1983). Первый подвиг Бессольцевой Мультфильм "Душа" (2020): философия и джаз "Пиноккио Гильермо дель Торо" (2022): между монстром Франкенштейна и Христом Сериал «Наследники»: новый «Король Лир» или удачливый «голый король»? "Три билборда на границе Эббинга, Миссури" (2017): скорбь, ненависть и постмодернизм

Это состояние праведной ярости можно назвать пафосом в древнегреческом значении этого слова – страсть, чувствование. И такое состояние всегда связано с некими идеями, идеологическим элементом нашей мысли. В этом состоянии чувства и идеи как бы срастаются или сплавляются, хотя мы привыкли считать их чем-то противопоставленным и несоединимым. В самих этих чувствах и идеях нет зла. Ни один самый закоренелый негодяй (за исключением каких-то, может быть, совсем патологических случаев) не совершает чистое беспримесное зло ради самого зла, наподобие Пирата из мультфильма «Голубой щенок», помните? «Что бы такого сделать плохого? Ах, как я зол! Ух, как я зол!» Нет, в основе любого зла находятся те же идеи, с которыми совершаются и добрые дела. Мамардашвили говорит: «В пафосах мы совершаем зло в полной убеждённости в нашей собственной справедливости, правдивости и доброте». Так, в «Короле Лире» главный злодей и интриган Эдмонд оправдывает свои поступки (всю аморальность которых он вполне осознаёт) тем, что берёт своё по праву, и в его случае это право природное («природа, ты моя богиня!»), противопоставленное условностям права человеческого, обычаям наследования. Он бастард, но, по его рассуждениям, он и краше, и умнее, и почему тогда он должен уступать более «законному», но менее яркому брату? «Я в цвете сил, я подымаюсь в гору. / Храните, боги, незаконных впредь!» У Дейенерис из «Игры престолов», напротив, справедливость изначально основана именно на человеческом законе. Весь её пафос произрастает из идеи возвращения трона, который отняли у её отца предатели и бунтовщики. Дальше она уже как законная наследница престола вершит справедливость по своему разумению, и в пафосе справедливости творит не только добро, но и зло. И тоже важный момент, который звучит у Мамардашвили: «Пафосы, или страсти, нельзя разбить в лоб аргументами и доказательствами по той простой причине, что они уже аккомодировали (приспособили) всю рациональную работу мысли, – весь идеологический элемент мысли уже готов». Именно поэтому бессмысленны попытки аргументированного убеждения, например, в любых общественно-политических спорах, когда обе стороны одержимы пафосом справедливости и правды, понимаемой каждым по-своему. Такие споры превращаются в перестрелку идеологическими заготовками, но не создают общее смысловое поле, не порождают действительной мысли, не становятся диалогом, тоже в греческом, сократовском смысле. Ничего, видимо, не остаётся, как честно анализировать себя в моменты, когда мы впадаем в разного рода пафосы, благо сегодняшнее время даёт много возможностей для этого. Что я в действительности думаю, когда думаю такими-то словесными формулами, тезисами? Что я в действительности испытываю, когда испытываю отвращение, ненависть к чему-то или кому-то? С таких вопросов и начинается, как я понимаю, философия, когда вещи, которые кажутся самоочевидными, мы ставим под вопрос, чтобы, пройдя некоторый путь мысли, снова вернуться к очевидности, но уже другого порядка, и снова продолжить ставить вопросы.

У Григория Померанца (публициста, философа, скорее с религиозным уклоном, «специализировавшегося» на дзэн-буддизме, много писавшего о Достоевском) есть одна очень важная для меня формула о возникновении зла: "Дьявол начинается с пены на губах ангела, вступившего в бой за святое и правое дело". "Антидемонизм, в конце концов, приводит к новому демонизму. Попытка яростно сражаться с яростностью демонов в свою очередь питает новый демонизм. Я это понял, анализируя бесов полемики лет 20 тому назад, подводя итоги первого тура своей полемики с Солженицыным, обдумывая искушения полемики. Оба мы сражались за то, что считали добром, против того, что мы считали злом. Но по крайней мере о себе я могу решительно сказать, что в иных случаях у меня было искушение нанести удар не по заблуждениям, а по человеку. Если мы возьмем церковную полемику, то на одном из Соборов один из святителей вырвал клок из бороды у сторонника другого толкования личности Христа. Согласитесь, что это не тот способ, которым можно утвердить свою святость. И это сплошь и рядом. Сколько фанатизма было, сколько горело костров, на которых людей сжигали живыми за то, что они веруют немножко не так. <...> Все, что вы можете сегодня наблюдать в нашей публицистике <написано в 1990-1991 гг.>, вполне подтверждает это. Дух ненависти сохраняется, и от того, что он меняет направление с антирелигиозного на антимасонское и т. д. – ничего не меняется в жизни" (Г. Померанц. Собирание себя). Это же не только про правителей и воителей, но и про нас, ведущих, например, неистовые споры в интернете или на кухне. В искусстве есть известный принцип, что форма содержательна. Так вот "пена на губах ангела" и есть та содержательная форма. Казалось бы, какая разница, в каком тоне ты будешь провозглашать истину и настаивать на ней и какими словами при этом назовёшь заблуждающегося оппонента? Но в том-то и дело, что разница есть. А бывают времена глубокого раскола, когда особенно трудно сдерживаться в отстаивании того, что мы считаем добром и истиной, когда так велико искушение наносить удары не по заблуждениям, а по человеку. Стоит заметить, что, не освоив толком эту технику осаживания себя, утирания праведной пены с губ, великодушия к стороннику другой точки зрения, мы идём дальше, на территорию особой бережности, чувствительности и безопасности. И вот с благими намерениями создаются некие новые правила и понятия, призванные защитить уязвимых, дать расцвести всем цветам. Но нетерпимость, ярость и ненависть никуда не исчезают, и так же обрушиваются на отступников от этих правил, что даёт повод для ответной волны ненависти под знаменем критики «нового этического рейха» или другим каким знаменем, благо в знамёнах недостатка никогда не бывает.

Этот эпизод из фильма "Мушкетёры двадцать лет спустя" (1992) в детстве трогал до слёз, а сейчас ещё и побуждает задуматься. По сюжету четверо старых друзей оказываются по разные стороны политических баррикад: д’Артаньян и Портос – на стороне кардинала Мазарини, то есть за действующую власть, а Атос и Арамис примкнули к Фронде, оппозиции. Дело идёт к тому, что они скрестят шпаги друг с другом, сыпятся взаимные упрёки и оскорбления, но всё же дружба оказывается сильнее и важнее, и они отказываются враждовать между собой на почве идейных разногласий. Так ведь случается всегда во времена потрясений, раскола общества. Этот раскол проходит по семьям, друзьям, близким и любимым людям. На тему нынешней ситуации у Андрея Лошака в 2022-м вышел документальный фильм «Разрыв связи», который фиксирует этот разрыв, показывает его на примере нескольких семей. Там, к сожалению, нет примеров обратного – того, как люди преодолевают раскол, сохраняют любовь, дружбу и, главное, отношения, связь, потому что любовь-то родственная может и остаться, а вот пути расходятся, общение сходит на нет. Словом, то, что удалось мушкетёрам, не очень-то получается у нас. Если получается, то это редкая удача. Многие это знают теперь уже не только по книжному, а и по своему личному опыту. Но вот я пишу – «к сожалению», «редкая удача», выставляя таким образом оценки, что, дескать, д’Артаньян с друзьями правы: нет таких идейных разногласий, при которых нельзя было бы сохранить дружбу, любовь и человеческие связи, и непременно надо их сохранять. Тут-то и вопрос: не бывает ли ситуаций, когда противоречия во взглядах затрагивают что-то ещё более значительное, чем те ценности, о которых сказано? То самое классическое античное «Платон мне друг, но истина дороже» или христианское «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня». И как отличить одно от другого, ситуацию, когда «истина дороже» от ситуации «что нам Мазарини и Фронда, если в опасности наша дружба»?

Пример на принцип дополнительности (который часто упоминается в этом блоге) из христианской религиозной мысли и практики – проблема разрешения противоречия между свободой воли и ответственностью человека, с одной стороны, и верой во всемогущего и всеведущего Бога, с другой. Если всё зависит от Бога, то что зависит от меня? Эту антиномию в тех или иных вариациях мы можем встретить в совершенно разных контекстах. В научно-фантастической «Истории твоей жизни» Теда Чана затронут вопрос о противоречии между свободой выбора и предопределённостью будущего: если будущее известно и записано в каких-то условных «скрижалях», то где здесь место для моего права распоряжаться своей жизнью? Более известное произведение – фильм «Матрица» Вачовски – задаёт вопрос того же ряда: в какой мере бунт Нео свободен, а в какой – запрограммирован Матрицей? Андрей Кураев в книге «Кино: перезагрузка богословием» пишет по этому поводу следующее: "Сама постановка этого вопроса мгновенно возвращает фильм «Матрица» в поле христианской культуры. <…> Нельзя сказать, что мы на 90 процентов зависим от Бога, а на 10 — от нас самих. Нет. И то и другое верно на 100 процентов. На 100 процентов всё зависит от Бога и на 100 процентов мы ответственны за свою жизнь и за свою смерть. Как это совместить? В рамках нашего Евклидова ума (термин Достоевского) мы этого не можем. Для этого надо выйти из «матрицы» нашего мира, посмотреть со стороны, и только тогда мы наконец поймем, как же был устроен дом, в котором мы жили. Христианская культура и по сю пору умеет совмещать эти два тезиса. Вячеслав Бутусов в одной песне поет о Божием Промысле («С неба падает снег — значит, Небу так надо»), а в другой говорит о нашей полной свободе («Твоя голова всегда в ответе за то, куда сядет твой зад»). На уровне теории христианская философия за все эти века ответа так и не дала. Но на уровне практики есть великий ответ Фомы Аквинского: «Мы должны молиться так, как если бы всё зависело только от Бога, а работать мы должны так, как если бы всё зависело только от нас». В первой «Матрице» эта формула звучит так: «Что вам нужно, кроме чуда? — Оружие. Много оружия». На чудо надейся, а сам не плошай…" Здесь мы видим знакомые вещи под другими именами. Евклидов и неевклидов ум у Достоевского, «матрица» у Вачовски, гептаподы с их языком и мировосприятием у Чана – это всё способы остранения, попытки взглянуть на человеческий разум и человеческий мир как на то, что не является единственно возможным, единственно реальным, правильным и достаточным для любых объяснений. А знаменитая формула Фомы Аквинского как нельзя лучше отражает работу принципа дополнительности в этической сфере. Тот же Нео должен одновременно и верить в своё предназначение, свою избранность (которая в контексте фильма может быть не более, чем ещё одним запрограммированным, учтённым отклонением от программы, то есть всё равно частью программы в каком-то более широком смысле), и делать выбор, действовать самостоятельно. Без веры он не смог бы сделать всё, что сделал, а без свободы выбора мы бы имели дело с некой самоисполняющейся программой без всякого этического (а значит, и человеческого) измерения.