Истории из Сказании. Анастасия Гудкова

На память о том, что то ли произошло на самом деле, то ли привиделось Киру, у него остался тот самый амулет с алатырем, который студент бережно хранил. Небольшой деревянный медальон прочно поселился на тонком шнурке на груди Кира, и тот верил, что когда-нибудь он принесет удачу. Ну или хотя бы сохранит в памяти заботу Мокоши, наставления Перуна и то, о чем Кир хотел помнить всю жизнь. Ясные голубые глаза Лады, глядящие на него с интересом и нежностью. В последний раз. Жизнь шла своим чередом. Один...

Стоило путникам оказаться там, где прежде укрывало добрую половину поля широкой кроной Древо Жизни, Лада спешилась, разбрызгивая хлюпающую, сырую после дождя землю босыми ногами. Кир поморщился, но промолчал. Он уже понял, что девушка или из прошлого, или, что куда вероятнее, из вечного, где глупостями вроде холодной земли или грязных ног не заморачиваются. Кроме того, он только что понял, что, несмотря на все приключения, платье Лады оставалось белоснежным, словно свежевыстиранное и качественно отбеленное...

Огненный конь летел, неуловимо касаясь копытами земли. А может, и вовсе не касаясь. Во всяком случае, Кир больше не чувствовал, как подпрыгивает конь на кочках, словно Огонек их не замечал или обходил. Или правда летел. - Ты чего это тихий какой? - спросила Лада. Вот кому совсем было не страшно, будто она в Навь каждый день ходила, почти как в магазин. - Думаю, - отозвался Кир. - Так значит, чтобы попасть в Навь, мне нужно быть немного не живым? - Скорей уж совсем мертвым, - фыркнула девица, и в ее голубых глазах заплясали бесенята...

Ох, и шумно было за обедом. Спорили, рядились, плакали. Да только все одно, какая бы ни была доля на роду написана, никак ее не избежать, хоть ведро слез вылей. Особо расстраивались чаровницы. Нежные и трепетные девицы, не привычные к опасностям всяким. Им бы по дому хлопотать али барину служить, а все туда же — на поиски сказочных источников. — Быть такого не может, — возмущалась Аленка, — чтоб без единой чаровницы Академию оставили! Надо у Василисы Премудрой все выспросить! — А ведьмы, по-твоему, прямо созданы, чтоб со злом биться?! — спорила с ней Ярослава...

Кир вздрогнул от неожиданности. Во-первых, в его понимании из бесчувственного состояния так резко не выпрыгивали. Во-вторых, его снова назвали богатырем, хотя недюжинной силищи он в себе по-прежнему не ощущал. А в третьих, девушка была необыкновенно хороша. Было в ней что-то такое, что отличало ее от всех, кого прежде встречал студент-биолог. - Кирилл, - смущенно ответил богатырь, помогая девушке подняться. И зачем-то комментируя каждое свое действие, наверное, чтобы она не подумала чего-то не того...

Поутру девицы в трапезную бежали так, будто ни единой крошки всю седмицу не ели. Луша и Васена проговорили всю ночь. Василиса восхищалась мужеством и статью правнука Кощея, осторожно, чтоб подруга не подумала чего дурного. Слова такие изыскивала, будто бы только и нравится ей то, как он при соловьином свисте себя повел. Луша понимающе улыбалась, но девичье сердце не обманешь, видела она, как блестят Васенины глаза, когда она о Ратиславе говорит. Лукерья же игриво вздыхала, что наказ у нее от Горыныча, спасать, стал быть, Богумила, а не то пропадет...

Отфыркиваясь и отплевываясь от налетевших в раскрытые пасти листьев, Горыныч выбрался из пещеры. Стоило его лапам обрести под собой твердую почву, качнулся змей да крыльями взмахнул, одна из его голов при этом лукаво подмигнула притихшей было Луше. Богумил, не прикрытый змеевыми крыльями, бранясь и цепляясь за скользкую чешую, слетел наземь, подскочил и возмутился: — Поосторожнее надо! — Тю, говорю же, болезный, — притворно пожалел отбившего зад богатыря ехидный Горыныч. — Ты уж не оставь его, Лушенька, пропадет...

Далеко идти не пришлось, вскоре Богумил потянул Лушу к небольшому, невесть откуда взявшемуся в лесу пригорочку. С одной стороны он был пологий, а с другой — словно погрыз кто. Луша глядела и дивилась, кому пришло в голову ковырять пригорок? Правда, присмотревшись, она поняла, что этот загадочный кто-то расковырял узкий и глубокий лаз куда-то внутрь, а после — заботливо прикрыл его ветками и травами. Ни в жисть не отыскать, коли не знать, где. Богумил знал, хитро улыбаясь, отбросил ветви и кивнул, приглашая Лукерью внутрь...

Сильно было колдовство Василисы Прекрасной: одним лишь взмахом руки зачаровала она место подле себя так, чтоб проявились на нем очертания Академии, но не теперешней, а той, какой была она несколько десятков нет назад. Стоял заветный терем средь лесов, подставляя солнцу золоченые крыши, а вокруг него клубилась тьма, да такая плотная и вязкая, что хоть ложкой ешь. А в тереме, напротив, искрился яркий сказочный свет, наполняющий все живое. Тут и Жар-птица огнем полыхала, и русалки радостно плескались в академических прудах, и дядька Черномор залихватски посвистывая муштровал богатырей...

Луша металась по комнате. Ее сладкий безмятежный сон нарушил жуткий, пробирающий до самых косточек, свист. Едва распахнула глаза ведьма, бросилась к постели Василисы и с ужасом обнаружила, что кровать пуста. Подруги не оказалось ни в купальне, ни даже в огромном платяном шкафу, который Лукерья открывала от отчаяния. Девица задумчиво огляделась. Окна были плотно закрыты, даже ставенки перед сном на всякий случай затворили, однако занавески колыхались, словно по комнате гулял неосязаемый ветер. - Везде проверила? - кусая губы, бормотала Луша...

Ратислав шел спокойно, не оглядываясь по сторонам. Васена же отчего-то то и дело подпрыгивала и охала, стоило только заслышать шорох или хруст ветки под ногой. Она же так никого и не спросила, отчего зовутся груши заповедными, почему идти глядеть на них надобно ночью. Вдруг они с Ратиславом и вовсе идут в запретное место? Правнук Кощея и так наказан, пуще некуда, а ей, Василисе, в Академии остаться хочется. - Никак испугалась? - уголком губ усмехнулся Ратислав. - Хочешь, назад воротимся? Васена гордо подняла голову, взглянула в глаза богатыря, теперь казавшиеся черными, словно угольки...

За ужином в трапезной было шумно. Собрались и те, кто к обеду не поспел: богатыри, что под предводительством Добрыни сыновей первого Горыныча догнать пытались, златокудрые племянницы Черномора, сторожившие заветным академские врата, юные домовята, наказанные Нафаней за какую-то провинность и теперь ворчащие, что весза ь день оттирали ведьминские котелки от застарелых зелий. Громче всего смеялись за тем столом, где то и дело мелькала светлая голова Богумила. Младший сын Ивана, бодро размахивая руками,...