Тоскующій гражданинъ

Во день мороза смерть стучала: У Серпуховского начала Бояре, созвав люд сначала, Вели кого-то в казнь. Досель Москва таких не знала А в книгах свя́тых презирала: Теперь же, хоть и величава, Не сделает ничто. Ведь видела столица: с света Тащили мальчика раздета, И было б хоть четверто лето, Да нет уж и того. В чем обвинили те ребенка, Ивана марьина, Ворёнка? Сказал бы кто чего. Покорна Душа людей царю. Петлю груба рука надела, Вцепившись в хрупко детско тело, А...

Сегодня молодому Евгению Н., проживавшему в Москве где-то около центра, сильно нездоровилось. Кажется, к нему в гости пожаловал черт. Черт был очень доброжелателен, даже шутил как-то, да и в целом глаз от него не отведешь — стоит красивый и опрятный молодой человек в клетчатом пиджаке. Черт ведь! - А ты посмотри, как блестит! Смотри, а то за горизонтом скроется. А белое! Как жемчуг!, - восклицал черт, любуясь заходящим солнцем. Сегодня закат был крайне ярким, но неумолимая земля будто жаждала скорее проглотить солнце, будто находившееся под гипнозом. - Женя, ты сердишься? А мы с тобой на «ты» теперь...

Как-то раз в одной городской квартире странного дома зазвонил телефон. - Алло? - сказал хозяин квартиры, подняв трубку звонившего телефона почти сразу. Занят он сегодня не был. - Да, - послышалось в трубке. - Что "да"? - раздражительно спросил хозяин, желавший получить внятный ответ. - Алло! - прокричали в трубке, а затем сразу же сбросили звонок. Возмутительно! _ Да, да. Алло, алло. Да, да. Алло... - все не переставал повторять хозяин квартиры, будто не заметивший, что уже несколько минут говорит сам с собой. Дом хозяина квартиры, где зазвонил странный телефон, был прекрасен в свете вечерних солнечных лучей...

Сидели как-то в баре два совсем обычных мужичка, простеньких до невозможности. Сидели они час, сидели два, а на третий завязался у них разговор: - ну что, будем заказывать что-нибудь? - да ведь так и сяк сидим, плохо разве? - а пить не пьем отчего? Коньячку там, водочки... - денег у бара на стаканы нет. Бутылки скупают, а наливать некуда...

Далеко-далеко, в окружении леса была как-то деревушка. Деревушка небольшая, древняя, с царских времён населенная. И жили в деревушке люди добрые, решившие быт да хозяйство честно вести, со всеми людьми житься-любиться, в Бога верить, да добро творить, и ещё как творить! — по совести. Раз завелся в деревушке убивец. Одного убил — все молчат, тревогу не поднимают, второго убил — опять молчат, к третьему пришел, так третий и присоединился к убивцу-то. Было теперь в деревушке два убивца, а потом три, да так трое их и осталось, которые остальных людей поубивали, да позакалывали. И жил на краю деревни один мужик...

Книгу мы теперь читая, Верим на слово всему. Если надо, то поверим, В то, что волк не съест свинью. Волк свиньи теперь боится, Жалобно скулит при ней. А свинья этим гордится, Ведь сам волк покорен ей. Вот комедия какая: Грозный зверь, поежась весь, В страхе на свинью взирая, Молча слушает как есть: «Волк свинье вовсе не ровня, Да и не был никогда. Вот свинья — в ней все свободно, В ней величия страна» Волк с открытой пастью внемлет, Верит он почти всему. Только голод уж не дремлет, Пробуждая истину. Истина проста до смеха: Волк свинье не ровня, да. Только факт в том, что ровней тут Волк — никак не та свинья...

Любовь моя, душа моя, К чему покинула меня? Зачем ушла, не разбудив с утра? И чувству пылкому и сильному тогда Зачем не отдалась? Теперь одна. Любовь моя, душа моя, А помнишь ты, как мы тогда Тихонько в садике сидев Под птичий говор, птичий смех, Смотрели друг на друга вспех. Хотели мы насытиться тогда, Хотели счастливы быть, рады Мгновенью той любви, того тепла, Ради которого себя мы рвали, Друг другу части отдавая и даря. И не было тогда пределов Всему тому, что было, как во сне. И не было ни холода, ни серых Безлюбвенных и тошных дней, Когда теперь они всегда, везде. И птички больше не поют теперь, Цветочки не цветут отныне...

Фантастический рассказ Я потерял родителей, когда мне было восемь. Потеря родителей - всегда страшная трагедия, а особенно для детей в столь раннем возрасте, когда психика наиболее сильно подвержена различного рода ментальным травмам и искажениям. Однако мне очень сложно сказать, что я чувствовал тогда. Для меня смерть родителей стала не травмирующим событием, а, скорее, странным и непонятным: вся разумная живность вокруг сначала суетилась, к чему-то готовилась изо всех своих сил, перешептывалась и спрашивала друг друга о судьбе бедного крохи (то есть меня), так рано познавшего горечь утраты и сиротства...

После школы Ванечка Истерзан и побит. Никто не хочет с Ванечкой Даже и рядом быть. Собрав рюкзак, весь порванный, Ванечка идёт. Чуть не бежит озлобленный, Слеза из глаз течет. Снег хрустящий Ванечку Неимоверно злит, Мороз колючий, саночки И детский смех дрожит. Дрожит в сердечке мальчика, Идущего домой. Дрожит в сердечке мальчика, Забывшего любовь. А дома ждали Ванечку Пиянство и разврат: Мамочка и папочка Снова здесь шалят. Вот тетечка и дядечка Какие-то сидят. И с мамочкой и папочкой О чем-то говорят. Везде в квартире грязно: Там таракан бежит, А здесь бутыль пустая Надменненько стоит. Вместо икон сигары, На месте книжек шприц...