Русский калибр

Я любил ее, как любят звездный свет, выбравшись из глухой пещеры. Как любят первый глоток воздуха, вынырнув из затягивающего водоворота. Как любят жизнь, напрягая шею под петлей веревки. Впервые я встретил ее, рыдающую на ступеньках к Университету...

В детстве мама меня называла вешалкой, на которую удобно вешать плащи – не помнутся. Папа хитро добавлял: «Ничего страшного. Ириски – тоже сахар. Все поправится». Смысл загадочных папиных слов я поняла ближе к окончанию школы и, потому, на него не злилась. Сейчас я учусь на третьем курсе Лесгафта на факультете единоборств и параллельно преподаю в секции рукопашного боя. Это не значит, что я прохаживаюсь по залу, поигрывая бицепсами и трицепсами, и помахиваю мужским естеством, пугая всех. Нет, нет,...

Два бомжа, Виталик и Леха, остановились около дворовой помойки, состоящей из двух ржавых бачков, забитых всяким мусором, остатками снеди и другими полезными и нужными вещами. - Ну-с, приступим! – деловито сказал Леха и наклонился над одним из бачков. Виталик важно кивнул и из бездонного кармана безразмерных штанов, покрытых разводами бурной бродячей жизни, торжественно выудил две марлевых повязки-маски. - Прежде, чем приступить к процедуре, рекомендую, коллега, для дезинфекции надеть это замечательное средство...

Михаил Смычкин рос обычным юношей. В восемнадцать лет он потерял мать – у нее не выдержало сердце. К этому времени он уже учился на первом курсе Политеха, подрабатывал ночным продавцом в круглосуточном универсаме недалеко от дома и, в общем-то, вполне сносно жил в своей однокомнатной квартире. Денег, конечно, в полной мере не хватало, но на самое необходимое в жизни наскребалось. Отец перешел в мир иной, когда Миша был еще совсем маленький, и Михаил его особо не помнил, да и, честно сказать, не особо убивался по нему...

Борис был стандартным бухгалтером в торговой компании. Он складывал, умножал, выводил отчеты, фиксировал первичку и подбивал сальдо – короче, занимался всей той рутиной, которой занимаются миллионы бухгалтеров в таких же миллионах компаний. Он был невысокого роста, худенький, в больших роговых очках, неказистый и суетливый. Его часто принимали за молодого юношу, хотя ему уже стукнуло 35 лет. После работы Борис торопился домой, чмокал в морщинистую щеку маму, наскоро ужинал котлетой с макаронами и...

Драка была жуткой и, вместе с тем, нелепой. Били ногами, руками, палками и кастетами, рвали зубами и прыгали всем телом, как в захудалом реслинге. В окнах домов взбудораженно тряслись руки с зажатыми мобильниками, дабы не пропустить детали и запечатлеть всю живописную картину баталии на свои камеры, чтобы впоследствии выложить эти кадры знакомым или в социальные сети. У подъездов кучками жались сопливые пацаны, с восхищением взирая на кровавые морды, шлепающиеся об асфальт и с постоянным упорством взметающиеся вверх снова и снова...

День не задался с самого начала. Аполлинарий Деревяшкин ехал на трамвае в сторону метро и тоскливо смотрел в окно на проносящиеся мимо машины. Ветер гулял по вагону, сквозил по ногам и, не раздумывая, бросался на пассажиров, морозя нос и уши. - Откуда здесь ветер? Окна задраены, печки включены… - философски подумал Деревяшкин и прикрыл глаза. Но ветер не унимался и взметал седые пряди волос у сидящей впереди старушки, назойливо пытался оторвать повисшую на нитке пуговицу на пальто у доходяги слева и всячески мешал Аполлинарию сосредоточиться на предстоящих планах дня...

«Четвертый год нам нет житья от этих фрицев…». Последнее время все чаще и чаще строчка из этой популярной военной песни начинает вертеться у меня в голове. Все бы ничего, но за четыре года совместного сосуществования с Евдокией и ее мамой, а поныне и моей тещей, в их старенькой «двушке», эта песня стала практически моим рулевым в такой безысходной и постылой жизни, которую обрело мое существование с момента свадьбы. «Еще немного, еще чуть-чуть…» - уныло твержу я, собираясь на работу сегодня, в прочем, как и каждое утро, с сумрачным и тоскливым настроением на душе...