ПсихоИстории

Она узнала вечером. Поздно. Из случайного сообщения, которое он не успел удалить. Там было всё: «Я скучаю», стикер в виде сердца, фотография. Не как брату. Не как другу. Как мужчине, который — не только с тобой. Она не закричала. Не бросилась выгонять. Не устроила сцену. Просто закрыла мессенджер, встала, заварила себе чай. Села у окна. И сидела. Молча. Долго. Он вошёл на кухню спустя полчаса. Сел напротив. Смотрел. Понял. — Я не хотел, — сказал он. Она ничего не ответила. Всё, что нужно было сказать — уже случилось...

Это был не первый раз, когда он разозлился. И не первый раз, когда голос становился громче, а лицо — перекошенным. Он часто срывался. Мог кинуть чашку в стену. Громко хлопнуть дверью. Оскорбить. Потом — замолчать. Отойти. Успокоиться. А потом — пожалеть. Подарить цветы. Сказать: — Прости. Ты же знаешь, я вспыльчивый. Но я тебя люблю. Она верила. Не потому что была наивной. А потому что учили прощать. Учились быть терпеливой. Понимающей. Мудрой. — У всех бывают ссоры. — Не провоцируй. — Он же не монстр...

Она пришла на сессию по привычке. Подруга подарила сертификат — “тебе точно нужно”. Она кивнула, хотя внутри звучало: “Мне уже ничего не поможет”. Это был её третий коуч. Первых двух она “перепрошла”. Один говорил мотивационные лозунги. Другой пытался объяснить, как “нужно мыслить позитивно”. А ей нужно было не “как надо”. А — куда девать то, что есть. Всё, что гложет, стучит, но не имеет формы. Она села в кресло, устало вздохнула и сказала: — Я вообще не понимаю, чего хочу. Я вроде всё делаю правильно, но не живу...

Она проснулась как обычно: в 6:30. Приготовила завтрак. Разбудила детей. Подогрела мужу кофе. Проверила портфель младшего. Погладила рубашку старшему. Села на край кровати. Взяла телефон, чтобы пролистать почту. И вдруг… Впервые за много лет подумала: “А зачем я всё это?” Внутри было не “плохо”. Не “трагедия”. Просто пусто. Как будто всё, что наполняло смыслом её дни, выгорело до пепла. Она не помнила, когда начала жить “так”. Не в ужасе, не в драме — просто в бесконечном “надо”. Надо быть хорошей...

Ей было сорок. Дети — взрослые. Муж — ушёл. Жизнь — закончилась. Так ей казалось. В тот вечер она сидела на кухне, глядя в пустую чашку. Дом был странно тихим. Не просто беззвучным — опустевшим. Не было голосов. Не было шагов. Не было «мам, где носки?», не было споров из-за сериалов. Не было даже раздражающего шороха из соседней комнаты, где он всегда сидел в телефоне. Он больше там не сидел. Она осталась одна. И думала: а кто я теперь? Двадцать лет она была женой. Шестнадцать — мамой. Плюс — бухгалтером, по совместительству — поваром, логистом, личным помощником и организатором семейного быта...

Она проверила сообщение трижды, прежде чем отправить. Потом перечитала отправленное. Потом подумала, не показалась ли слишком холодной. Или слишком навязчивой. Или — неуместной. Всё в её жизни проходило через этот фильтр: “а вдруг я сделаю что-то не так — и меня разлюбят?” Когда она была маленькой, за ошибки на неё не просто злились — её отвергали. — Я расстроена, очень расстроена, — говорила мама, отодвигаясь. — Что за дочь у меня растёт? Стыдно! — Не разговаривай с ней пока. Пусть подумает над своим поведением, — говорил отец...

Она проснулась в 6:00 — как всегда. С будильником. Без желания. Просто потому что надо. Проверила календарь. Там был список: созвон с отделом, школа, завтрак, задачи по работе, звонок маме, закупить продукты, не забыть про собаку, отправить отчёт, проверить уроки у сына, сходить в аптеку, позвонить репетитору, придумать что-то на ужин. У неё всегда был список. Планы. График. Ответственность. Она всё держала в руках. Всех. Всё. Чтобы не развалилось. Потому что если она отпустит — никто не подхватит...

Она говорила “да” всегда. На просьбы, от которых уставала. На просьбы, от которых хотелось плакать. На просьбы, которые разбивали день, план, желание жить. Да — подружке, которой срочно “надо поговорить”, даже если сама была на грани. Да — начальнику, который наваливал чужие задачи. Да — мужу, даже когда хотелось просто лечь и уснуть. Да — родителям, которые звонили не спрашивать “как ты?”, а напоминать, что “ты должна”. “Да” было её рефлексом. Её встроенной системой. Как “вдох-выдох”. Как “если кто-то ждёт — значит, надо”...

Он просто встал, собрал вещи и ушёл. Без крика. Без финальной ссоры. Просто сказал: — Прости, я не могу больше. Мне нужно что-то другое. Она долго потом думала: что значит “другое”? Кто-то ярче? Моложе? Меньше думает? Больше смеётся? И главный вопрос, который поселился в ней, был один: Что со мной не так? Она пыталась вспоминать детали. Моменты. Его выражения лица. Свои фразы. Может, не так подала ужин? Может, зря высказалась тогда про его мать? Может, надо было чаще молчать? Быть мягче. Сексуальнее...

— А если он уйдёт? — — Ну… тогда меня не станет. — Что значит “не станет”? — Без него я — никто. Когда она это произнесла, в комнате повисла тишина. Коуч смотрела на неё внимательно, но мягко. Без осуждения. Просто ждала. А в ней самой внутри что-то сжалось. Потому что это была не просто фраза. Это была правда. Та, которую она боялась даже думать. Но всё время чувствовала. Они познакомились, когда ей было двадцать три. Он был старше, уверенный, успешный. Пока она искала себя, он уже знал, кем быть...

— Тебе же больно?.. — спросил он, глядя на неё с каким-то странным беспокойством. — Нет. Всё в порядке. Мне не больно. Она сказала это, не глядя в глаза. Подошла к раковине, включила воду, стала что-то мыть, как будто этот разговор случился не сейчас, а в каком-то другом мире. В том, где она была из стали. Где чувства не мешали жить. Где боль не имела права вслух. Она говорила это не в первый раз. И не второй. Она всегда так отвечала — «Мне не больно», «Я в порядке», «Ничего страшного». Как будто каждое слово было бронёй...

— Ты опять с кислым лицом. Чего тебе не хватает? — …Ничего. Всё нормально. Она сказала это спокойно. Слишком спокойно. Когда-то она говорила иначе. — Мне больно, когда ты перебиваешь. — Я устала быть одной в этом доме. — Я скучаю по нам. Где мы, а не быт? Он слушал. Кивал. И забывал. Иногда перебивал. Иногда говорил: — Ну что ты начинаешь? — Опять ты всё усложняешь. — Мне и так тяжело, а ты с этими “чувствами”… И она начала говорить меньше. Сначала — чуть-чуть. Потом — совсем перестала. Теперь они живут тихо...