PSYCONNECT

Совпадение Сначала было просто совпадение. Тиндер. Тыкаешь вправо, влево, надеясь, что где-то там, среди бесконечных фотографий с собаками, фильтрами и надписями «если не знаешь, зачем ты тут — проходи мимо», вдруг мелькнёт что-то настоящее. И мелькнуло. — «Ого, она художница?» — проговорил я вслух, глядя на экран, будто это придаст реальности происходящему. У неё была простая фотография — лицо без фильтров, ясные глаза, лёгкая усмешка. Не «накачанные губы и силикон до горизонта», а что-то совсем другое...

— У вас был кто-то в жизни, о ком вы сожалели, но всё равно отказывались пускать обратно? Этот вопрос задал мне однажды знакомый, пока мы сидели на кухне с чашками приторного растворимого кофе и курили сигареты, будто возвращаясь в девяностые. Тогда я не знал, что ответить. Сейчас — знаю. Эта история о человеке, который прожил жизнь так, будто она ему была дана не для того, чтобы что-то создать, а чтобы всё разрушить. Звали его Харон. Конечно, не по паспорту. По паспорту — Николай Петрович. Но прозвище,...

Ты когда-нибудь замечал, как звучит тишина? Не та уютная, когда на улице идёт снег и в комнате пахнет мандаринами, а другая — глухая, тяжелая, давящая… Когда тишина становится твоим единственным собеседником. Мне 83 года. Я каждый день просыпаюсь в одной и той же комнате, где всё стоит так же, как и двадцать лет назад. Картина над кроватью — та самая, с озером и лебедями. Зеркало, которое давно криво висит. Часы, что отмеряют мою жизнь со злорадной точностью. Иногда кажется, что я растворяюсь вместе с этим домом...

ЗНАЕШЬ, ЧТО БОЛЬНЕЕ ВСЕГО? Не смерть. Не боль. И даже не одиночество. А момент, когда человек, которого ты знал всю жизнь, вдруг становится тенью. Как будто ты смотришь на любимую книгу, где вырваны все страницы. Обложка та же, а внутри — пустота. Или нет?.. Когда дед ушёл, бабушка будто потеряла опору. 60 лет вместе. Ты вообще можешь представить, что это такое? Полвека с одним человеком, бок о бок. И вдруг — тишина. Холодная, липкая, как лёд на спине, тишина. И часы. Эти чёртовы часы, тикающие день за днём, будто издеваются: "Смотри, он не вернётся"...

Есть такие фразы, после которых жизнь уже никогда не возвращается в прежнее русло. Ты слышишь их — и будто в темечко током: "А ведь и правда, никто не держит. Но почему же я держалась?" Меня зовут Вероника. Но для Людмилы, моей свекрови, я всегда была просто "эта". Или "жена без профессии". Или "нахлебница", когда особенно раздражалась. На бумаге у меня всё было отлично: стабильная удалённая работа в IT-компании, уютная квартира в новом доме, муж — Игорь. Красивый, с бархатным голосом, ухоженный, с правильной стрижкой и вечной фразой: — Я вообще-то аналитик...

Когда кто-то говорит: «Старость — не радость», я, не моргнув глазом, отсылаю их к моей бабуле. Да, та самая, которая однажды уехала на море с подружкой, выключила телефон, а потом позвонила нам лишь тогда, когда на её карте осталась одна замороженная копейка. Вспоминаешь и улыбаешься, но тогда, ох, мама была готова выцарапать ей глаза. — Она мёртвая! Я уверена, что она умерла! — рыдала мама, хватаясь за голову. — Шесть дней! ШЕСТЬ! Ни слуху, ни духу! — Может, просто на связь не выходит? — пытался...

"На своих двоих" — Тебе перевести свою часть за ужин? — спрашивает он, глядя на чек, как бухгалтер в налоговой. Анна сглатывает. Стейк на её тарелке ещё теплится, и запах перца щекочет ноздри. Но аппетит уже исчез. Вместе с уважением. — Я думала, ты пригласил меня отпраздновать годовщину, — говорит она, будто в воду. — И что? Мы ж равноправные. Ты — за себя, я — за себя. Или ты хочешь в патриархат? — ухмыляется Игорь и тыкает пальцем в экран телефона. — 1230 рублей. Переводи, пожалуйста, до конца вечера, я ещё такси вызову...

Когда тебе двадцать — одиночество кажется выбором. Когда тебе тридцать — стилем жизни. В сорок ты начинаешь задумываться. В пятьдесят — горько шутить. А в шестьдесят? В шестьдесят ты перестаёшь смеяться. Этот рассказ — не лекция. Это проживание. Внутри каждой героини — боль, и ты, скорее всего, найдёшь в них частичку себя. Будет горячо. Без купюр. Без пощады. Потому что реальность — она такая. — Никто мне не нужен. Я сама всё могу. Я сама себя прокормлю, обую, подниму и в гроб себя уложу. — она закурила сигарету у открытого окна, расправила плечи, глядя на ночной город...

— Тём, я не могу… Эта квартира — последнее, что у меня осталось от родителей, — Анастасия едва слышно выговорила слова, будто боялась, что с ними сорвётся весь мир. Она стояла у окна, прижимая пальцы к подоконнику, будто тот мог её удержать. За стеклом лениво шумел город, проезжали машины, мигали светофоры, плыли огни витрин. А в квартире — звенящая пустота. Даже воздух казался сдержанным, как перед бурей. Тимофей — высокий, сдержанный, в рубашке, сидящей на нём как армейский китель — стоял позади, облокотившись на дверной косяк...

- Доча, мне опять нужны деньги. Ты же зарплату получила - привези мне часть... Сухо. Без "пожалуйста". Без "как ты?". Без "целую". Только требование. Только приказ. Кристина вздрогнула, хотя сообщение пришло с привычного номера. Мама. Или уже давно просто… "мать"? Сидела она на кухне, в старом спортивном костюме, в обнимку с кружкой кофе, который успел стать ледяным. За окном — март. Снег еще не растаял, но в воздухе пахло весной. Пахло свободой. Иллюзией. А телефон пиликнул снова. "Ну? Я жду." Знаешь, бывает ощущение, что ты — просто кошелек с ногами...

Сколько стоит доброта? И откуда берутся в человеке силы улыбнуться другому, когда сам плачешь в подушку от безысходности? История Лены — не вымышленная. Она могла случиться с любой из нас. Или уже случалась. Вспоминай вместе со мной — может, ты тоже в чём-то узнаешь себя… ... Ленке было двадцать три. Город — как бетонная пустыня. Сырая съёмная коморка на последнем этаже старого дома. Соседи, что курят в подъезде и ругаются на весь этаж. А у самой — три подработки, горящий дедлайн в маркетинговом агентстве, и холодильник, где грустят две яйца и полбанки солёных огурцов...

— Ну вот, приехали… — тяжело вздохнул Димка, держа в одной руке чемодан, а в другой — руку жены. Анечка, щурясь от солнца, всматривалась в ворота старого дачного домика, где их ждали. Точнее… куда их пригласили. Именно это слово позже будет биться эхом в голове: «пригласили», «звали отдохнуть», «настаивали»… — Это точно здесь? — уточнила она, сжимая в другой руке ладошку пятилетнего Матвея. — Угу. Дом тёти Любы. Узнаю этот облупленный забор с двухсот метров. Лето. Конец июля. В городе — жара, пыль, крики соседей и бесконечные стройки...