Вадим Ольшевский

ЗАКРЫТЬ ГЕШТАЛЬТ. Сегодня в русском магазине я натолкнулся на Сему Раухвергера. Года три не виделись. А то и больше! Обсудили рост цен на бензин, войну в Украине. Потом, естественно, перешли на девушек. - Сема! – спрашиваю. – Когда ты уже женишься, наконец? - Кто бы говорил, - смеется Сема. – А ты, Вадим? Когда сам женишься? - Так я не против, - улыбаюсь в ответ. – Я бы с удовольствием женился бы. С большим удовольствием! - Знаешь, - говорю. – Если бы не ковид, я бы уже давно был женат. Но этот чертов ковид запер нас дома на пару лет. И с тех пор нормальное общение между людьми так и не восстановилось. - Но я думаю, - говорю, - что я уже скоро женюсь. Дай мне полгода! Или год! Год максимум! - Ловлю тебя на слове, - смеется Сема. – А я вот никогда не женюсь. - Что так? – интересуюсь. – Почему? Жениться же хорошо! Ты живешь с девушкой. И она наполняет твою бренную жизнь сокровенным смыслом. И ты с ней счастлив с утра до вечера. Так почему бы и не жениться? - Десять лет назад, - охотно начал Сема свой рассказ. – У меня была одна большая любовь. И с тех пор у меня никого не было. Я не могу ее забыть уже 10 лет! Не могу закрыть гештальт. - А что такое гештальт? – спрашиваю. - Не перебивай, - говорит Сема. – Просто слушай. Так как дальше я не перебивал Сему, то ниже я просто изложу его рассказ как бы от первого лица. МОНОЛОГ СЕМЫ. Десять лет назад я влюбился в Ксению. Ну, и она в меня тоже. Русская девушка из Джанкоя, волею судеб оказавшаяся в Америке. Точеная фигурка, лицо с обложки журнала. Степень кандидата наук по истории. Ю нейм ит! Наша любовь возникла на почве литературы. Она взахлеб читала Шолом-Алейхема, Меламуда, Башевица-Зингера. Еврейских авторов. А я любил Фолкнера. Мы же живем в Америке, правда? Так что здесь надо любить американских авторов. Но неважно! Мы же оба любим читать! Словом, неудивительно, что нас сразу потянуло друг к другу. Так поражает молния, так поражает финский нож! Любили мы друг друга три дня, но потом она прочитала моего Фолкнера, а я прочитал ее Меламуда. И наши чувства как-то сошли на нет. У нее сошли, а я просто волевым решением перестал общаться. Бесперспективно же! Как можно жить с человеком, вести совместное хозяйство, если она не тащится от Фолкнера? Вот. Это было десять лет назад. А 20 минут назад, я натолкнулся на Фиму Авербуха. Здесь же, в русском магазине. Он покупал пельмени из телятины. Оказывается, Фима любил Ксюшу сразу после меня. Фиме очень нравились и Башевиц-Зингер и Шолом-Алейхем. И поэтому они с Ксюшей жили душа в душу. Три месяца жили! А через три месяца выяснилось, что Ксюша уже полгода замужем за одним американским адвокатом. Он на ней по переписке женился и привез ее из Джанкоя. Но сделал он это исключительно формально. Можно сказать, фиктивный брак. Он же в инвалидном кресле! И он это сделал просто, чтобы ей помочь. Привезти ее в нормальную страну, где нормальная медицинская страховка. Где нормальные отношения между людьми. И хотя брак был номинальным, но Фима все равно психанул и бросил ее. Вначале попросил Ксюшу немедленно развестись с американцем. Но американец болел неизлечимой болезнью, а там миллионное наследство. И Ксюша предложила отложить развод на два, максимум на три года. И пока встречаться тайком в гостиницах. На это Фима пойти не мог. А Ксюша не могла развестись с американцем, после всего того добра, которое он для нее сделал. У Фимы с Ксюшей состоялся серьезный разговор. Вначале Фима немного колебался. Ведь Ксюша приезжала в гостиницу с кастрюлей борща, который она Фиме заранее варила на кухне у миллионера. Но в ходе разговора Ксюша упомянула, что Путин является собирателем земель русских, и Фима психанул, и плюнул даже на борщ. Прошло два или три года. Фима не мог забыть Ксюшу. Перестал встречаться с девушками. Ушел в работу, так сказать. Открыл компанию, стал выпускать термометры для больниц. И другие мелкие медицинские приборы. Фима гордо говорил, что в области high tech в наше время денег не заработаешь, а вот low tech может легко принести тебе миллионы. Но Фима постоянно думал о Ксюше. Позвонить, не позвонить? Это трудно объяснить, ве

О РАССКАЗЕ ШУКШИНА «СРЕЗАЛ» И ВООБЩЕ О ШУКШИНЕ У этого текста есть повод. Дочь писателя, Мария Шукшина пару дней назад восхитилась разговором Петра Толстого с французами. И сказала, что она исконно по-русски радовалась тому, как Толстой срезал французов. И тут же вся либеральная тусовка стала посмеиваться над Шукшиной. Ведь рассказ Шукшина «Срезал», вроде бы, о том, что срезать – это плохо. А значит, не читала Маша папин рассказ! Такой была и моя первая реакция на эту новость. Но, как сейчас стало в определенных кругах модно говорить, не все так однозначно. О чем рассказ Шукшина? Как он относится к своим героям? Шукшина я впервые прочел школьником. И мое впечатление было противоречивым. Это была не литература. Где у Шукшина князь Болконский? Где монолог под дубом, который мы изучали в школе? Это не рассказы, а так, байки. Сегодня бы мы их отнесли к категории фейсбучных постов. Пришло в голову полмысли, и автор наскоро накатал текстик. Мелкотемье, одним словом. Но я с большим удовольствием перечитывал томик Шукшина. Раз 40 перечитал. Я об этом тогда не знал, но ведь это один из нескольких главных признаков литературы. Когда интересно. Я начну не с рассказа «Срезал», а с другого рассказа, названия которого не помню. Шукшин рассказывает, что он якобы поехал за границу, и нашел в номере гостиницы письмо по-русски. Прежний постоялец написал, и забыл или не успел отправить. Письмо это написал какой-то мужик из русской деревни. Которого, возможно, послали в поездку по профсоюзной путевке. И этот крестьянин делится с односельчанами впечатлениями о загранице. В письме совершенно нет описаний достопримечательностей. Описывается, скажем, ванная с душем и плитками. Описывается кровать. - Приеду домой, - пишет крестьянин. – Дома себе такую же кровать срублю. Он описывает жалюзи, которых раньше не видел. - Повернешь шишечку, - пишет он, - и в комнате темно. Назад повернешь – светло. - Действительно, - писал в конце Шукшин уже от себя. – Я подошел к окну. Повернешь шишечку – темно. Назад повернешь – светло. Я читал и посмеивался. Оказался человек, скажем, в Париже. Пишет письмо домой. И описывает не Эйфелеву башню, не круассаны с кофе утром, а жалюзи. Разве не забавно? Но рассказ не был написан сатирически. Он не предполагал однозначного посмеивания. Нет, хочешь посмеяться – смейся. Автор изложил все так, что для улыбки был повод. Но это дело твое, как к описанному относиться. Шукшин просто описал, не программируя читательской реакции. Но разве это литература? Это же так, просто анекдот. Кстати, в те годы ходил анекдот на ту же тему, над которым все взрослые много смеялись. Кто-то поехал во Францию. И гуляя по Парижу он увидел в сумерках фигуру рыбака с удочкой. На набережной Сены. Подошел. Как спросить, клюет ли? Спросил жестами. - Да ни фуя не клюет, - ответил по-русски рыбак. – Я тут в командировке на неделю. Работаю до пяти вечера, а потом что делать? Ну, я знал, что тут речка местная протекает, и взял с собой удочку. - Ты представляешь? – смеялись взрослые. – Поехал в Париж! И все, на что хватает его фантазии – постоять с удочкой! В общем, и в анекдоте, и у Шукшина описывается один и тот же типаж. Крестьянин. Вот этого своего крестьянина Шукшин описывал практически везде. Как ему плохо в городе. Скучно за границей. Какие люди в городах неправильные. Шукшин это их чувство очень хорошо чувствовал. Но сам он уже не был одним из них. Он их описывал без особенной симпатии. Может, он и хотел их описать с этой самой симпатией, но у него выходило иначе. Выходило объективно. Шукшин описывал ситуации, и ситуативно читатель может и сочувствует героям. Но сами они не кажутся людьми особенно глубокими или привлекательными. Прежде чем перейти к рассказу «Срезал», я сделаю два замечания. Недавно я видел ссылку на какие-то воспоминания периода первой мировой. И там описываются русские крестьяне из глубинки. У них не было понятия большая Родина. Они о России, о ее обустройстве особенно не думали. Для них родина была малой, это их деревня или губерния. Такой человек, оказавшись за границей, не будет бегать по музеям. Он будет думать о