Булат Окуджава родился 9 мая. В этом году надо было праздновать его 99-летие. Книга Марата Гизатулина «Булат Окуджава. Вся жизнь – в одной строке» (М., 2019) посвящена калужскому периоду прославленного барда, когда он мыкал несладкую долю сельского учителя и глубоко советского, но все равно отвергаемого даже и провинциальной печатью поэта. Правда, «идиотизм деревенской жизни» к концу книги постепенно сменяется чередой нарастающих успехов газетной звездочки областного масштаба, однако никто в ту пору и вообразить не мог, на сколь высокий мировой небосклон когда-то взлетит этот несколько нездешний худенький кавказец. Как скрупулезный документалист Гизатулин мягко пеняет своему предшественнику Дмитрию Быкову за избыток литературоведческого начала в его основательной монографии «Булат Окуджава» (М., 2009). Быков, однако, ни в чем серьезном не противоречит Гизатулину и даже объясняет, почему толкования Окуджавы могут множиться, доколь в подлунном мире жив будет хоть один современник певца: каждый чувствует его личной собственностью, ибо каждый может, так сказать, «пропитать его стихи, песни и даже прозу личными биографическими обстоятельствами». «Каждый был уверен, что Окуджава поет лично для него и о нем. В результате почти любой слушатель Окуджавы имеет свою версию его биографии и тайного смысла его сочинений, а к чужим попыткам истолковать и просто изложить его судьбу относится с пристрастием и ревностью». Ведь ясно же, что поэта формирует окружающая среда — а что еще, не божественный же глагол! — и рождение, скажем, Блока среди атмосферы Серебряного века представляется сравнительно естественным. А поэтическому миру Окуджавы приходилось расти если уж и не из полного сора, то из среды, — по крайней мере, на взгляд постороннего, — весьма далекой от поэзии: детство в семействе пламенных большевиков, затем казнь отца, заключение в концлагерь матери, казармы, окопы, советский филфак с ленинской теорией двух культур, объявляющей практически всю мировую культуру прислужницей эксплуататоров… Но вот Александр Жолковский в статье «Поэтический мир Булата Окуджавы» (1979) отводит Окуджаве в русской поэзии место «зеркально симметричное Блоку»: Блок поставил на службу символизму жанр цыганского романса, а Окуджава популяризировал достижения символизма и вообще высокой поэзии, обогатив ими «песенно-поэтическую публицистику современных бардов и менестрелей»: «Перед нами некая популярная версия символизма, с его аллегорическим просвечиванием идей сквозь земные оболочки и предпочтением всего прошлого, будущего и надмирного настоящему». «Общедоступности этого неосимволизма способствуют его философская упрощенность, демократизм и повседневность его тематики, а также тот факт, что Окуджава кладет его на музыку городского романса как в буквальном смысле, так и в переносном, насыщая свои стихи соответствующими мотивами, образами и языковыми формулами». И сохранить, а, вернее, развить в себе «неосимволиста», как показывает Гизатулин, Окуджаве помогло не сближение с деревенским людом, а скорее удаление от него: «И вот ещё что сразу все отметили – он оставался совсем чужим и непонятным для большинства сельчан. Думается, что, кроме разницы в воспитании и образовании, близко сойтись с людьми Булату мешали некоторые особенности его характера, в том числе – обострённое чувство собственного достоинства». И это была вовсе не снобистская спесь, но только желание оградить свой внутренний мир от тех, кому он наверняка непонятен и чужд. «А вот чтобы Булат Шалвович пел что-нибудь под гитару или читал стихи – этого мы никогда не слышали».Город 812