Татьяна Николаевна-Солодова Mystery Manufactory

Рыбий Пастух. "...Мне нравится рисовать рыб, я их часто рисую. Мне нравится думать, что они безмолвные и огромные, как воздушные шары, и что время вокруг них слегка искажается и немного замедляет свой ход. В данном случае, это тоже скорее про ощущения. Представьте, прошёл долгий насыщенный день, может быть он был тревожным или радостным или суетливым. Но наступил вечер. И солнце находится так низко, что освещает только верхушки деревьев, а в низинах уже лежат лиловые тени. Ещё чуть-чуть и начнутся скоротечные весенние сумерки, настанет время идти домой, загнать рыб, ну не знаю, в какое-то рыбье стойло, натопить баньку и готовить ужин в печи. Ближе к полуночи, после долгих разговоров и песен, лечь спать, чтобы утром встретить солнце и прекрасный новорождённый день. Как-то так :) ... " Масло на холсте, 2021 30 х 40 см

Первый день. Рыба. Ветеран боевых действий Хорёк альбинос Прохор был вынужден работать таксистом после окончания военной компании в правом рукаве Галактики Летучей Мыши. Его угнетала эта работа в крупном туристическом городе, сырая погода и тот факт, что к танталовому доспеху, прекрасному образцу эпохи Куй, беспардонно приварили пассажирское сидение. Так же Прохор беспокоился о своём боевом золотом карпе Леониде. Прохор вырастил и воспитал его из икринки и очень нежно любил. Карпу не подходил климат, и он грустил. Когда в первых числах октября начал срываться первый снег, Хорёк Прохор выставил танталовый доспех, ах, какой прекрасный рыбий доспех, просто произведение искусства, на Еbay. На вырученные деньги, Прохор купил маленький домик в другой части материка, на окраине села, возле леса, чтобы было, где выгуливать Леонида, и записался на курсы керамики. Серая Книга. 2020

Сон, который является обрывком другого и не имеет личного номера. Умирать Лисоньке было хлопотно и больно. Кольцом стояли люди, охали и причитали, хватались за сердце. Кто-то впечатлительный упал, оттянув на себя часть толпы. Кусочек неба между любопытными лицами был лазурным и радостным, с вышитыми на нём птичками. Прохожие прибывали и теснили предыдущих. Круг смыкался, оставляя от неба маленькие синие заплатки. Среди массивного ковра, сплетëнного из голосов махровыми нитками, набухли и прорвались сирены, оттеснили зрителей и проросли бирюзовыми деловитыми фигурами. В больнице тоже умиралось плохо. Запахи собирались в геометрический узор, навязчивый и грубый. Было светло, пустынно, не так больно и громко. Мамочка, белая и оплавленная, как свеча, папочка — красный, испуганный и виноватый. Их лица крупными неряшливыми стежками сменяли друг друга и бирюзовых людей. Информация ударялась о внешний слой и стекала, расплывалась разноцветным саваном. Дальше умирать надо было дома. Стало тихо, уютно и привычно. Самотканный кокон захлопнулся окончательно, проецирую на свою поверхность блеклые сполохи нераспознанных раздражителей. Ничто теперь — ни солнце, упавшее по утрам на подушку, ни нахальная трёхцветная кошка, ни классическая музыка, собранная мамочкой на чёрно-белых клавишах, ни приходящий перед рассветом папочка, пьяненький и весёлый, ни белый, с причудливой трещинкой потолок, отражавшийся в бесконечно открытых глазах, не беспокоили Лисоньку. Она не заметила, когда папочка перестал приходить совсем, а трёхцветная кошка состарилась и умерла. И зависнув в молочном киселе, не знала, сколько ещё прошло времени, когда однажды утром мамочка, строгая и худая, положила ей на грудь мёртвую птицу, ещё тёплую, с распахнутым светло-голубым глазом, таким же, как глаза самой Лисоньки. В тот день Лисонька, наконец, тоже умерла. Кокон лопнул, и освободившиеся сознание, булькнув, выплеснулось через край, чтобы тут же съежиться до крохотного птичьего мозга. Птичка моргнула и прислушалась. Носитель был маловат, но после белесого и молчаливого ничего мир переполнился цветом и звуками. Измученная, высохшая женщина распахнула окно, выпустив в весенний, затопленный янтарным воздухом сад маленькую любопытную галку. Книга Сновидений.