Владислав Преображенский

«Игра Кота» Романа Прокофьева в семи книгах, дополнение «Астральный охотник», в соавторстве с Александром Стрельцовым — приквел «Пандорум» После «Стеллара» я ожидал от более ранней серии Прокофьева несколько более дилетантской, но в общем не менее интересной истории. Так оно по большому счёту и оказалось. В «Игре кота» автор ещё не так творчески подошёл к жанру ЛитРПГ: дело действительно происходит в игре, а не в фантастическом мире с игроподобными, но сюжетно оправданными законами. А вот нехватка редакторской правки, как ни странно, раздражала меньше. Если не считать «Пандорума», где текст местами совсем корявый, а если упоминается цвет чего бы то ни было, то он почему-то обязательно «багровый». В «Игре кота» не такой, как в «Стелларе» главный герой. Если там действовал паладин человечества, то здесь у нас в центре внимания торгаш-проныра. Хитрые персонажи — барометр авторского интеллекта, потому что уловок ты можешь придумать в тексте столько, на сколько сам способен — хотя бы в теории. Прокофьев с героем-трикстером справился. Особенно интересно было почитать про торговые махинации. Но, как и Грэй, Кот хорошо «сбалансирован» в правилах литературного мира. Несмотря на «читерные» преимущества, которые он получает в самом начале, успех в каждом начинании ему автор не гарантирует. А без этих преимуществ герой, говоря по правде, и не смог бы достичь такого, о чём интересно было бы читать. В этом смысле Прокофьев что здесь, что в «Стелларе» довольно честно следит за правдоподобием того, что получилось бы у героя при данных силах и средствах. Глобальный сюжет снова очень неплох. Только концовка, говоря по правде, разочаровала. Правила игры в ней не вытекали из всего предыдущего повествования, а оказались подогнаны под желаемую автором мораль. Та в свою очередь сильно понизила градус идейного уровня книг. Начал Прокофьев с актуальной и важной проблемы глобализма, вырождающегося в цифровой нацизм, а кончил придумкой про матрёшку миров, которая даже в качестве чисто фантастической идеи заставляет только пожать плечами. Отдельный нравлик от меня автору за явное знакомство и любовь к играм серии «Soul Reaver». Он черпал вдохновение из хороших источников.

«Шаровая молния» Лю Цысиня Метафора «наблюдателя», на первый взгляд невинная, послужила тому, что физическую науку со всем её авторитетом стали эксплуатировать в таких контекстах, о которых сами физики обычно и не подозревают. О примере подобных злоупотреблений можно прочитать в главе из книги Ж. Брикмона и А. Сокала «Интеллектуальные уловки», посвящённой Бруно Латуру. Вкратце: теорию относительности Эйнштейна тот пытается трактовать как социальный этюд о контроле над людьми — на том основании, что в её учебном изложении воображаемый учёный собирает информацию от воображаемых движущихся наблюдателей. В отечественной философии подобными междисциплинарными аналогиями отличился В.С. Стёпин с его «неклассической» и «постнеклассической» науками. Квантовая механика своими превращениями волны в частицу при «наблюдении», конечно, просто напрашивается на то, чтобы использовать её в разных гуманитарных целях. Лю Цысинь, думаю, сделал это не со зла. Сюжет научной фантастики — не худшее место для вольностей с физикой. Однако «Шаровая молния», к сожалению, закрепляет в общественном сознании ложные стереотипы, которые могут быть использованы вовсе не ради художественного замысла. А вообще-то роман очень неплохой, хотя и заметно слабее трисолярианской трилогии.

Дилогия «Лаций» Ромена Люказо Честно говоря, я пропустил добрую половину второго тома, потому что сил моих больше не было терпеть унылую графоманию. При этом концовка никаких сюрпризов не преподнесла. Что тоже кое о чём да говорит: если заглядываешь в конец книги, а развязка изложена в тех же терминах, что и середина, значит автор умудрился не ввести на сотнях страниц ни единой новой концепции и оперировал теми же тремя с половиной персонажами, которых придумал изначально. И всё же двухтомник по-своему примечателен. Во-первых, автор блеснул познаниями в классической филологии. За древнегрекоримское будущее зачёт. Во-вторых, история проявляет проблемы античеловеческой человечности. Поясню, что имею в виду. Тоска, которую навевают книги — прямое следствие идей, в них заложенных. Действие происходит в мире, где люди вымерли, но созданные ими искусственные интеллекты продолжают жить по законам идеализированных человеческих ценностей. Это — отличная метафора мира, к которому стремится любой моралист (в том числе и автор), — мира, где всякое зло устранено через устранение априори испорченного человека. Мистическое небесное царство и утопический коммунизм — примеры таких идеальных обществ, которым мешает сама природа человека. Да просто и расхожие фразы в духе «животные лучше людей», «без людей Земля была бы чище» — симптом того мироощущения, которое воплощено в образах Люказо. Он, наверное, не заметил, что та бессмысленность жизни, которую ощущают описанные им ноэмы без своих создателей, — это бессмысленность и его книг тоже, поскольку в них воспевается обесчеловеченная мораль. Не человек служит морали, а мораль человеку. В плоскости литературы это можно читать так: если персонаж живёт лишь ради идеалов, он не живёт и он не персонаж. А если пытаешься писать про роботов, которые служат своим программам, да ещё с претензией на моральную позицию, результат будет похож на инструкцию к пылесосу, начертанную проповедником на скрижалях. Книги мёртвые, как древние языки, которые так милы автору.

Тетралогия «Изменённые» Лукьяненко Лукьяненко среди тех авторов, книги которых стабильно доставляют удовольствие. Если его имя на обложке, можно смело брать и читать: как минимум, будет не скучно. «Изменённые» в этом смысле дают то, чего от них ожидаешь: вокруг героя буря событий, мир постепенно открывает свои тайны, масштаб происходящего нарастает и следить за ним, происходящим, весело. Персонажи, правда, не ныряют психологические глубины; но приключенческая проза в смысле исследования человеческих душ — так или иначе заплыв на мелководье. Возможно, оно и к лучшему, когда автор хорошо представляет, для чего пишет, и не пытается напихать в текст лишнего. Об экшене говорить неинтересно, его интересно читать. Предмет для разговора об «Изменённых» однако есть. Мир серии стоит на метафорах, которые, на мой взгляд, несут важный и полезный меровоззренческий месседж. (Если вы ещё не знакомы с книгами, на этом месте стоит отвлечься и познакомиться, потому что дальше будут спойлеры.) В «Изменённых» все разумные существа генерируют смыслы. Поскольку это фантастика, а не философский трактат, смыслы овеществляются в кристаллики, которые можно собирать, продавать, красть и т.д. Более продвинутые расы пылесосят их у менее продвинутых, тем самым ещё больше увеличивая своё могущество. Элита этих смысловых князей мира сего представляет собой коллективные личности, слитые из выдающихся индивидов. С помощью же редкого фундаментального смысла такие многогранные личности могут далее соединиться в живого бога — Высшего. Высший, как и полагается богу, определён некоторой темой. Но он не «отвечает» за неё, подобно тому как Дионис отвечал за виноделие, а стремится поглотить или победить других Высших, чтобы именно его фундаментальный смысл доминировал для всей жизни в галактике. Нетрудно догадаться, что эта фантастическая система — метафора межгосударственных отношений во вполне повседневном нашем, невыдуманном обществе. Земля, на которой что-либо актуальное продаётся только в «Комках» пришельцев, — это, ясное дело, Россия 90-х. А в общем это любая страна, из которой тянут цивилизационный потенциал в обмен на цветные бусины. Инсеки и Прежние, в конечном счёте формирующие единого Высшего, — империалистические государства, которые воюют между собой, но по сути оказываются эманациями одной хищнической идеологии. С конфликта между этими сторонами сюжет начинается. Однако, если оставаться в данных рамках, конфликта и нет — одна безысходность. Либо ты воюешь, чтобы стать царём горы, либо ты ресурс для этой войны. Что ещё хуже, личность царя определяется в общем не тем, кто одержит верх, а характером борьбы: даже и победив, ты потеряешь себя, так как, чтобы победить, надо стать самим содержанием войны и больше ничем. На эту проблему Лукьяненко даёт два варианта ответов. 1) Смысл тэни, который воплощается в Высшего в конце третьей книги. Он ведёт ко всепоглощающей торговой системе и, очевидно, олицетворяет глобализм. На первый взгляд, неплохое решение: вместо того, чтобы воевать, мы образуем вселенскую кооперативную сеть. Однако эта сеть обезличивает настолько же, насколько и вечная борьба. И проблема здесь не только в том, что у граждан такой системы ограничено самовыражение. Информационно единое тело накапливает ошибки и дезадаптации, так что может быть целиком повержено при любом изменении условий (как это случилось с СССР). 2) Смысл Максима, который обретает форму Высшего в конце серии. Он становится аватаром метаидеи о ценности множества смыслов и их конкуренции. В книге Высший Максима оказывается чем-то вроде галактической антимонопольной службы, а в реальном мире воплощает эту мысль идеология многополярности. Так уж получилось, что нелитературным аватаром метаидеи о множественных смыслах стала Россия, а также и Китай. И, на мой взгляд, эпистемологически это действительно высший смысл. Почему это так в подробностях — тема отдельного разговора. Но я рад, что теперь есть популярные книги, которые выражают драгоценную мысль: чтобы оставаться цивилизованными, нам нужны цивилизованные противники, а не друзья. И нашим противникам нужны мы.