Так начинаются воспоминания советского учителя Габсаляма Габдельхаковича Иштирякова, уроженца деревни Анаково (совр. Сармановский район Татарстана). Разумеется, писал он свои мемуары на татарском языке, ему тогда было уже больше 80 лет. Память сына деревенского муллы сохранила удивительные картины дореволюционного детства, быта татарской деревни, трудностей и радостей жизни людей начала ХХ века. Благодаря нашему читателю Ильгизару Ахмедову из Набережных Челнов эти воспоминания дошли и до нас. Им же сделан перевод татарского текста на русский язык. Публикую некоторые фрагменты мемуаров Габсаляма Иштирякова (1906-1992). "Мои детские годы крепко отложились в памяти. Занятие отца не ограничивались только исполнением обязанностей муллы, он был одновременно и крестьянином. Наша деревня была небольшой, поэтому и доход у муллы был соответственным. Это обстоятельство не позволяло содержать семью и обработка земли была возможностью прокормиться. В нашем хозяйстве была всего одна лошадь и одна к
Так начинаются воспоминания советского учителя Габсаляма Габдельхаковича Иштирякова, уроженца деревни Анаково (совр. Сармановский район Татарстана). Разумеется, писал он свои мемуары на татарском языке, ему тогда было уже больше 80 лет. Память сына деревенского муллы сохранила удивительные картины дореволюционного детства, быта татарской деревни, трудностей и радостей жизни людей начала ХХ века. Благодаря нашему читателю Ильгизару Ахмедову из Набережных Челнов эти воспоминания дошли и до нас. Им же сделан перевод татарского текста на русский язык. Публикую некоторые фрагменты мемуаров Габсаляма Иштирякова (1906-1992).
"Мои детские годы крепко отложились в памяти. Занятие отца не ограничивались только исполнением обязанностей муллы, он был одновременно и крестьянином. Наша деревня была небольшой, поэтому и доход у муллы был соответственным. Это обстоятельство не позволяло содержать семью и обработка земли была возможностью прокормиться.
В нашем хозяйстве была всего одна лошадь и одна корова, было несколько овечек. А вот посевной земли было совсем мало. Практически все земли в нашей округе принадлежали богатеям Мусиным (Муртаза, Гильфан) из деревни Яхшыбаево.
Наш отец брал в аренду небольшой участок земли, на котором были и деревья и луга, у бояр Стахеевых. Эту землю отец обрабатывал сообща с человеком по имени Садретдин из деревни Каширово. А располагалась она в 15-18 километрах от деревни Анаково в направлении реки Ик, дальше русской деревни Пасмурово. Место было очень красивое, по лугам протекала река Ик в глубоких берегах, где можно было искупаться в жаркие летние дни.
В дождливые дни, когда на поле работать было сложно, отец заворачивал в село Пасмурово к своему другу Николаю, в ожидании окончания дождя они сидели за разговорами и попивали чай. В один из таких заездов, мы собрались уехать не дождавшись чая, тогда жена Николая ("маржа апа") вручила мне большую краюху теплого ржаного хлеба посыпанного крупной солью. По дороге я съел этот ломоть с большим аппетитом. Мне до сих пор вспоминается вкус этого хлеба.
Вроде тогда мы везли хлебные снопы. Наша дорога пролегала в стороне от деревни Кадыково и прямо посередине деревни Кутемели.
На половине пути между этими селениями есть небольшая лесная роща, где на поляне был большой дом боярыни, её сторожевые псы всегда провожали нас яростным лаем. Барыня была помещицей. После Октябрьской революции её дом, как дома почти всех помещиков, были подожжён бунтующими крестьянами.
Мой отец, наверное, хорошо знал русский язык. Его родная деревня Верхние Чершылы располагалась всего в 4-5 километрах от волостного центра – русского села Языково. В 1905 году он был участником русско-японской войны.
С этой войны он вернулся с “Георгиевским крестом” на груди. А моя мать была очень религиозной женщиной и крест на дух не переносила. Для того, чтобы не дразнить свою супругу отец хорошо прятал свою награду, но все же однажды она отыскала его и бросила в отхожую яму. Отец прознал об этом и отыскал свой “Георгиевский крест” в нечистотах, отмыл его хорошенько и спрятал понадёжнее. Про этот случай мне рассказала Музаяна апа уже после Великой Отечественной войны. А в то время мне было всего 4-5 лет. Видимо для моего отца даже награда от плохого царя была очень дорогой.
Мой отец был большим мастером по плотницкому делу. Бочки, ящики, повозки, роспуски, кошёвки – всё это он делал своими руками".
"Деревня Анаково расположена между двумя селениями Старый Кашир и Яхшыбаево и отличается от них своими небольшими размерами, меньшим числом домов. К тому же она ещё и самая бедная среди них. Это было видно даже при первом взгляде на нашу деревню. Если деревня богатая, то и дома в ней крепкие, красивые, а если в деревне домишки неказистые, да под соломенной крышей, то сразу видно, что деревня бедняцкая.
В Анаково было немало строений из глины с соломенными крышами, часто в них и полы были земляные. Домов крытых тёсом было раз-два и обчёлся. На правом, более высоком берегу речушки стояла небольшая деревянная мечеть с невысоким минаретом. Дорога ведущая к селениям Кашир, Кутемели, Лешев, Мокай запиралась воротами на границе деревни и полей. Летними жаркими днями мы, мальчишки, караулили барские тарантасы и требовали дань за открытие этих ворот. Иногда нам доставались за это 2-3 копейки и тогда домой мы возвращались с огромной радостью. Помню, как я с гордостью показывал монетки своей маме.
На свободном пространстве возле мечети проводились сельские собрания, жиены. На этих жиенах обсуждались все важные для крестьян вопросы, такие как уплата налога, раздел посевных земель и другие общие вопросы. Сельский староста объяснял людям существо вопроса, часто бывало, что происходило недопонимание или недовольство каким-либо решением, тогда в толпе крестьян возникали возгласы, крики, переходящие в яростные споры иногда заканчивающиеся хорошей дракой. Это для нас, мальчишек, было самое интересное. И хотя присутствие детей на таких собраниях не приветствовалось, но мы старались тайком от родителей попасть туда.
Кроме этого у нас были и другие ребячьи радости, шалости. Считалось особым шиком забраться на минарет мечети, а сделать это было совсем непросто, так как дверь обыкновенно запиралась на замок. Вот улучив момент, когда муэдзин отвлекся, прошмыгнёшь в дверь и бегом на минарет, а если он заметит, то немедленно запрет дверь снаружи, а потом приложит все силы, чтобы поймать негодника.
В середине осени, когда пруд около мельницы богачей Мусиных покрывается льдом, мы собираемся там для игры. На самодельные деревянные брусочки, играющие роль коньков, снизу прикрепляется полоска железа, получается как лезвие, хорошо скользящее по льду. Берем в руки кривые палки, вместо клюшек, и гоняем мяч по всему пруду. В таких забавах обыкновенно командовали старшие ребята, в их числе Сиражетдин сын Минхажетдина по прозвищу “Камыт аяк”. А мы его по простому между собой называли “Сарай”. Среди моих ровесников были Исмак, Мухаммат. Вблизи этого пруда мы играли и в летнее время. Купались в жаркие дни, играли в прятки, в волков. Проводили свободное время с большим удовольствием".
О доме отца-муллы
"Это были два рядом расположенных небольших домика. Один из домов был крыт тёсом, а другой под соломенной крышей. Между ними был холодный чулан. Дом под тесовой крышей содержался в более опрятном состоянии, пол в передней его части был накрыт кошмой. На ней, поочерёдно, группами, мы собирались, усевшись на подогнутые ноги, для принятия пищи или чаепития. В те времена в доме татар столов ещё не было.
Дом под соломенной крышей большей частью использовался для приготовления хлеба, стирки белья или выполнения какого-либо мелкого ремонта. В его передней части были сделаны из досок сакэ (сәкә, сәке - прим. перев.), на нем мы и ели, и спали по ночам.
Как сейчас помню, мы спали на сакэ втроём с братьями, я обычно ложился посередине. Мне тогда было 10-12 лет, а они были уже взрослые парни, видимо учились в медресе или работали где-то. Братья засыпали не сразу, о чем-то разговаривали, иногда этот разговор переходил в крик, частенько давали волю и рукам, поддавая друг друга через меня, лежащего между ними. На такой шум, бывало, появлялся отец и тогда доставалось обоим братьям".