Профессор Чайковский
На момент начала этой переписки Чайковскому было 36 лет.
Десятью годами ранее, закончив консерваторию, он приехал в Москву из Петербурга по приглашению Николая Рубинштейна в состоянии совершенного безденежья в енотовой шубе с чужого плеча (в ней его друг поэт Апухтин ездил обычно в деревню). Поскольку снимать квартиру было не на что, он целых пять лет жил у Рубинштейна. Тот дарил Чайковскому рубашки и одалживал свой фрак для выступлений.
Это продолжение рассказа о взаимоотношениях Петра Ильича Чайковского и Надежды Филаретовны фон Мекк. Первая часть здесь👇
Спустя десять лет ситуация финансово выровнялась, но в целом Чайковского не очень радовала. Он занимал должность профессора гармонии в консерватории, объяснял скачки терций и альтерацию субдоминанты студентам и студенткам, которых и скачки, и альтерация волновали в этой жизни меньше всего, и безуспешно пытался внедрить предмет «сочинение» на исполнительских факультетах. Педагогический труд не приносил ему ни удовлетворения, ни достойных денег, а главное - мешал его главному делу – композиции.
Сверх того, ему приходилось подрабатывать музыкальным критиком в «Русских ведомостях», переводчиком, редактором и вообще браться за любую работу, которую ему заказывали. В целом заработки его были не так уж и малы, но хотелось бы больше, он не умел экономить и постоянно влезал в долги. Таков был уровень его проблем.
Сила личного обаяния
С другой стороны, композиторская карьера Чайковского быстро шла в гору. Путь этот не был прямолинейным, но всем уже было понятно, что это большой и перспективный талант, неплохой профессионал и мастер на все руки.
Поющая публика была увлечена его мелодичными романсами, а играющая на фортепиано – «Временами года». Авторитетный критик Владимир Стасов бурно восхищался его симфоническими увертюрами «Ромео и Джульеттой» и «Бурей», в театрах ставились первые оперы и уже вовсю шла работа над «Лебединым озером». В Москве он был очень популярен.
В общем-то, не считая присущих его тонкой натуре рефлексий и самоедства, всё у Чайковского было хорошо. Более того, он был всеобщим любимцем, поскольку относился к тому типу людей, которые с первого взгляда вызывают симпатию. Так было с самого его детства.
Все были им очарованы, и мужчины, и женщины. Всем хотелось сделать ему что-то хорошее. Влюблённые студентки консерватории писали ему письма. Кстати, на одной такой Чайковский потом женился.
Вот очень выразительный портрет с натуры молодого Чайковского, написанный баритоном Большого театра Константином Николаевичем де Лазари:
«…Нельзя было не любить его. Всё, начиная с его моложавой наружности, чудных, глубоких по выражению глаз, привлекало к нему неотразимо. Больше же всего — эта поразительная в таком таланте скромность и трогательная доброта. Никто не умел так задушевно, мило обойтись с каждым, ни у кого не было такого детски-чистого и светлого взгляда на людей. Каждый чувствовал, говоря с ним, какое-то тепло, какую-то ласку в звуке его голоса, во взгляде.
В консерватории он был кумир учеников и учениц, среди товарищей — всеобщий любимец, во всяком кружке знакомых — самый желанный гость. Его просто разрывали на части приглашениями и, не имея духа отказать никому, он принимал их, но это его очень тяготило, потому что отвлекало от работы сочинительства».
Чайковский и сам не без тайного удовольствия изумлялся факту своей популярности. Он писал брату Модесту:
«Скажу тебе, положа руку на сердце, что в сущности все меня ужасно любят, и я не знаю, как отблагодарить их за это; я, право, даже не понимаю за что…»
Буря
Но как бы ни был мил, добр и привлекателен во всех отношениях Петр Ильич Чайковский, маловероятно, что Надежда Филаретовны фон Мекк смогла бы полюбить его только за это. Её любовь изначально была абсолютно духовной, основанной на магии музыки.
Несмотря на то, что она была очень трезвой натурой, совершенно не склонной к витанию в облаках идеального, на музыку она реагировала гипертрофированно остро. Речь идёт не о том, что она "любила музыку" - музыкой она спасалась. Для нее это было чем-то вроде анальгетика, морфина, мощного лекарства от тяжести жизни.
«… но музыка, музыка — я или умру под звуки её, или с ума сойду».
В свой любовный "лабиринт, где нет исхода" она вошла на одном из концертов с первыми звуками симфонической фантазии "Буря" Чайковского по Шекспиру.
Эта музыка поразила её дыханием гениальности и так сильно срезонировала с ее собственным строем мыслей и чувств, что она испытала нечто вроде сильнейшего духовного потрясения.
«Невозможно выразить то впечатление, которое она произвела на меня; я несколько дней была как в бреду, не могла освободиться от этого состояния».
Человек, написавший волшебные звуки «Бури» стал для неё рыцарем света, распахнувшем двери её скорбной темницы.
«…Вы дали возможность человеку, кончающему жить, почти уже мёртвому, как я, на минуту почувствовать жизнь».
Сотвори себе кумира
Вряд ли ещё какой-нибудь роман начинался с настолько высокой точки эмоций. Естественно, что они породили сильнейшее любопытство к личности автора, тем более, что жил он рядом, в Москве. Она несколько раз видела его в концертном зале и однажды даже сидела с ним в одной ложе.
«Я стала искать возможности услышать о Вас как можно больше, не пропускала никакого случая услышать что-нибудь, прислушиваясь к общественному мнению, к отдельным отзывам, ко всякому замечанию».
На самом деле Надежда Филаретовна не просто прислушивалась, а долго, кропотливо и целенаправленно собирала полную информации о молодом композиторе. Тем более, что она постоянно финансово поддерживала Московскую консерваторию и была в деловом контакте с её директором Николаем Григорьевичем Рубинштейном – ближайшим другом и коллегой Чайковского. А в её домашней студенческой «филармонии» работали ученики Петра Ильича - скрипач Иосиф Котек, пианист Владислав Пахульский и виолончелист Пётр Данильченко.
«Я до такой степени интересуюсь знать о Вас всё, что почти в каждое время могу сказать, где Вы находитесь и, до некоторой степени, что делаете».
Оказалось, что гений, сочинивший эту музыку, вовсе не значился в музыкальных святцах человечества. Он, как непризнанный людьми пророк, ходил в поношенном пиджаке на работу (этот мятый пиджак фигурирует в воспоминаниях многих людей) и отсиживал по шесть часов в день за учительским столом, писал за копейки статьи в газеты и нигде не успевал.
А главное – всё, что о нём рассказывали, всё, что он говорил и делал, было необыкновенно близко её собственным взглядам. Так ей казалось.
Как только в её сознании музыка и человеческий облик Чайковского слились воедино, Надежда Филаретовна обрела своего музыкального Бога, свой человеческий идеал, свою Музу. Жизнь её наполнилась новым смыслом.
Своё увлечение Чайковским Надежда Филаретовна выносила три года, прежде чем решилась написать ему первое письмо.
Я к вам пишу
Если бы Надежда Филаретовна фон Мекк была не миллионершей, а просто Надеждой Филаретовной – многодетной и немолодой вдовой, у неё не было бы ни единого шанса завязать хоть какие-то отношения с Чайковским. В обществе она не появлялась, а писать письма в духе «я к вам пишу, чего же боле» ей было не по статусу. Поэтому знакомство с объектом своих чувств Надежда Филаретовна начала с товарно-денежных отношений.
Первым её шагом стал заказ Чайковскому переложения пьесы для домашнего ансамбля, который она передала ему через третье лицо. Вторым, третьим и четвёртым – просьба написать пару небольших сочинений (характерно для её тогдашнего состояния духа то, что она захотела получить не вальс или какой-нибудь лирический романс, а «Похоронный марш» и пьесу под названием «Упрёк», выражающую «воспоминания отнятого счастья»).
Этот этап отношений заказчика и исполнителя был очень кратким. Уже в третьем своём письме Надежда Филаретовна попросила его фотографию и перевела эпистолярную лексику от «милостивого государя», «позвольте», «извольте» и выражений «чрезвычайной благодарности» на уровень неофициального общения. Она попросила разрешения писать ему не только по делу, но и просто так. Началась стадия «многоуважаемая Надежда Филаретовна» и «преданный Вам П.Чайковский», быстро перешедшая на уровень «искренне любящая Вас» и «милый, дорогой друг».
Гарантии свободы
Сначала она очень хотела познакомиться с ним, но потом отказалась от этой мысли. Слишком благоговейным было её отношение к Чайковскому. Она боялась нарушить эту драгоценную духовную связь случайным словом, взглядом, неловким жестом и решила никогда не встречаться лично со своим кумиром.
«…Чем больше я очаровываюсь Вами, тем больше я боюсь знакомства…. Я предпочитаю вдали думать об Вас, слышать Вас в Вашей музыке и в ней чувствовать с Вами заодно».
Напрасно многие думают, что причина такого решения была в том, что Надежда Филаретовна стеснялась своего возраста (Чайковский был моложе её на девять лет) и внешности. Похоже, она была начисто лишена женского кокетства. Кстати, как и чувства юмора.
Кроме того, несмотря на свой огромный, не поддающийся осмыслению опыт деторождения, она сохранила стройность фигуры и царственную осанку.
И вообще, по поводу человеческой красоты она имела собственное твёрдое мнение:
«Я красоте не придаю абсолютно никакого значения в человеке».
Придуманный ею виртуальный формат этого романа был не только плодом крайней идеализации кумира. Она – сама интроверт и мизантроп - отлично понимала и чувствовала любящим сердцем, насколько тяжёлым и навязанным для Чайковского, одетого хуже, чем любой из её слуг, и крайне застенчивого, это общение было бы в реальности.
Сделав ему предложение, от которого он не смог отказаться (об этом немного позже), она дала любимому человеку гарантию неприкосновенности его личного пространства. Свобода в её понимании была высшей ценностью, и она не хотела её стеснять. Возможно, именно это обстоятельство позволило сохранить их удивительные и очень сложные отношения в течение четырнадцати лет.
Кстати, Чайковский долго не мог поверить в такое счастье. Первое время он опасался, что Надежда Филаретовна готовит ему какую-то многоходовую и очень хитрую женскую ловушку.
Продолжение 👇
Начало этой истории здесь 👇
Много материалов о Чайковском в этой 👉подборке