Великий Эдгар (1834-1917) был, коротко говоря, неуживчивым человеком. Он все время вел диалог с Вселенной внутри и вне себя — требовательный диалог, на высоких тонах. В результате испортил жизнь и себе, и своим произведениям.
«Рисовать легко, если ты не умеешь этого делать»
Скульптура «Маленькая четырнадцатилетняя танцовщица», гениальный прорыв, фундамент всей современной скульптуры — появилась на публике лишь однажды. А потом провела в мастерской Дега 36 лет. Последнее десятилетие из этого срока — вообще только в компании почти ослепшего старика. Дега бродил по пыльным помещениям, немного рисовал углем и разговаривал со своей танцовщицей.
У нее даже было имя. Для статуи позировала юная Мари ван Гёрет из Бельгии, дочь портного и прачки. Ученица школы балета Парижской оперы — этих девочек еще называли «балетными крысками». В общем, просто Мари.
Восковая Мари в обтрепавшейся пачке. В эту фигурку гений складывал свои воспоминания, идеи, обиды, жалобы на боль в коленях и претензии к властям.
Никто уж и не помнит, как и почему для старшего сына управляющего банком из Парижа фундаментальной стала идея Совершенства, бескомпромиссного, чтоб до мельчайшей черточки. «Юных спартанцев», показанных на выставке уже в 1860 году, Дега потом переписывал еще два десятка лет.
Он становился сложнее и глубже, как художник. Пробовал новые методы. И все находки прилежно вносил на этот холст, как в дневник.
Говорили, что закончить работу над картиной Дега можно, только отобрав ее у создателя. А еще говорили, что он ворует свои полотна у покупателей, чтобы «доделать».
Он, конечно, был гениален. Никто так не умел передать движение, естественность позы, изменение цвета. Но Дега расплачивался за свой талант глубокими творческими муками. Изводил себя и полотно буквально до дыр. Годами фиксировался на одном сюжете. Только балерин в его наследии — более полутора тысяч.
«Рисовать легко, если ты не умеешь этого делать, — писал Дега одному из своих корреспондентов. — Но если ты умеешь, о! Тут совсем другой разговор».
«Просто стреляйте в воздух, чтобы спугнуть их»
При этом всегда и везде Дега придерживался одной линии поведения: ворчал, критиковал и раздражался. Мог также мгновенно вспыхнуть и оскорбить, умно и точно. Видел чужие недостатки и не скрывал своего мнения по их поводу. Хотел, чтобы все и во всем были такими же, как он. Сам при этом хотел быть не как все.
Эдгар, например, высмеивал, импрессионистов за обыкновение работать на пленэре: «Живопись — не спорт, чтобы заниматься ею на свежем воздухе. На месте правительства я завел бы бригаду жандармов, чтобы гоняли художников, заполнивших луга. Никакого насилия, просто стреляйте в воздух, чтобы спугнуть их».
Между тем Дега и сам считается великим импрессионистом. Но в той могучей кучке он близко общался только с Эдуардом Мане, который притерпелся к характеру Дега.
Эдгар жаждал славы, но боялся своего несовершенства. «Хочу быть знаменит, но чтобы меня не замечали», — вот еще одна его цитата. «Успех неотделим от паники», — и еще одна. Его буквально разрывало изнутри: слишком большой талант для такой хрупкой психики.
Однажды влиятельный торговец картинами Анри Воллар заехал пригласить его на ужин. «Конечно, Воллар, — ответил Дега. — Но вы же сможете приготовить мне отдельные блюда без масла? И, прошу, чтобы никаких цветов на столе. Приступить мы должны ровно в половине седьмого. Я знаю, что у вас нет кошки, но проследите, пожалуйста, чтобы никто не привел собаку. А если будут женщины, надеюсь, что они будут осторожны с парфюмом. Как ужасны все эти искусственные ароматы, когда есть так много вещей, которые действительно пахнут интересно. Например, тосты или даже навоз! Ах, и прошу — поменьше огней. Мои глаза, знаете, мои бедные глаза!»
В общем, в гости Дега выбирался нечасто. А если выбирался, то мог стать и звездой вечеринки. Смешно изображал общих знакомых: вот чопорная дама, она вот так «уселась, расправила платье, подтянула перчатки, заглянула в сумочку, покусала губы, поправила прическу, потом вуаль...» Недобро смеялся при этом.
И мир ответил Дега взаимностью.
«Может ли искусство пасть ниже этого?»
Для начала, подвело само физическое тело — Эдгар все хуже видел. Отслоение сетчатки, что-то вроде божьего проклятия для художника. Дега тогда занялся скульптурой, ведь можно видеть и пальцами.
В 1881-м он показал на выставке «Танцовщицу», восковую фигурку в 99 см высотой. Критики с удовольствием уничтожили и Эдгара, и его новую работу. «Марионетка», «обезьяна», — писали они. «Может ли искусство пасть ниже этого?», — потрясали они пером и руками.
Остроумие Эдгара вернулось к нему бумерангом. Многие были рады высказаться.
Прицепились, например, к тому, что художник одел девочку в настоящую балетную пачку и перевязал ей волосы (настоящие человеческие волосы!) ленточкой. Что это за фокусы в стиле мадам Тюссо. Грацию, легкость движения в этой скульптуре — нет, не заметили.
«Можно подумать, что художники нуждаются в чужом уме и идеях соседа, чтобы что-нибудь создать, как дельцы нуждаются в инвестициях, чтобы подзаработать», — фыркнул Дега. После его смерти в доме нашли более 70 скульптур — танцовщицы (танцовщицы, и еще раз танцовщицы), кони, люди. Ни одна из них не увидела публики при жизни создателя.
В 1883-м умер Мане и не с кем стало поговорить. Семью Дега не завел. Нет вообще никаких упоминаний о его романтических связях с женщинами. «Я — и женат? О, никогда. Я бы все время боялся, что жена воскликнет: „Какая хорошенькая штучка!“ — когда я закончу какую-нибудь картину».
Какое-то время круг общения стареющего брюзги составляли восторженные дамы. Но потом растаяла и эта компания. Осталась статуя Мари. Дега немного рисовал углем. Ворчал на пустые углы. И так — до 1917 года.
Невеселая история и понятный урок. Наверное, нужно прощать окружающим больше, чем прощают они. Взаимная снисходительность — вот, видимо, залог нашего выживания, как человеческого рода.
Не потому что так хорошо или принято, а просто чтобы потом не выть одиноким стариком на кухне.