За время службы ни к каким секретам допусков не имел и о неразглашении государственных тайн подписей не давал, поэтому могу болтать что угодно и о чем угодно. А видеть и слышать пришлось много и о многом.
Приезжаю в часть, а мои сослуживцы возбужденно рассказывают, что наблюдали за посадкой шести огромных самолетов неизвестной конструкции, что при посадке аэропланы выбрасывали тормозные парашюты. Действительно, на северной стоянке аэродрома виднелись шесть громадных самолетов. С территории части они просматривались невооруженным глазом.
Замечу, что наши «домашние» МиГи, Яки и Тушки приземлялись без парашютов - для пробега вполне хватало трехкилометровой бетонной полосы. Поэтому среди солдатиков разговоров и догадок было много, но все невпопад и без толку. Сидим, строим умные рожи и рассуждаем. Наши «ученые» домыслы прервал дневальный по автопарку, сказав, что меня срочно вызывает командир части. Моему недоумению не было предела: в части почти не бываю, хорошими делами не отмечен, а к себе в кабинет требует рядового подполковник Лоик. Вот те на. Зашел, доложил по форме.
- Здание аэропорта знаешь?
- Так точно.
- А неглавный вход? Там сбоку есть.
- Так точно.
- Поедешь один, без старшего машины. Остановишься у того входа и жди, к тебе подойдут, далее выполняешь их команды.
За давностью лет не помню, что должны были спросить у меня и что должен был ответить я. Но вот стою на месте. Подошел старший лейтенант в интересной форме, летно-морской, спросил, получил ответ, дал команду… В кузов под тент стали загружаться люди. Сколько - не знаю, командиром мне велено было сидеть в кабине и излишне не любопытствовать. Загрузились. Старший лейтенант сел в кабину и скомандовал:
- В штаб дивизии.
Поехали. Старлей оказался словоохотливым, объяснил про форму, что они дальняя авиация, а дальняя авиация относится к морской авиации, поэтому и форма летно-морская. Поведал, что они летчики с прилетевших самолетов 3М конструкции Мясищева, прилетели с Украины. Машины огромные, на одном крыле можно нарисовать волейбольную площадку и еще место для болельщиков останется. Бомбовая нагрузка летательных аппаратов 30-40 тонн, что без дозаправки могут слетать с Чукотки отбомбить Хабаровск и вернуться назад. Рассказал об интересной конструкции шасси велосипедного типа… Так за разговорами доехали до штаба дивизии в Угольных Копях, попрощались со старшим лейтенантом и наши пути больше не пересекались.
Вернулся в часть, ребятам было интересно, где был без старшего машины. Теперь настала моя очередь поделиться с ними новыми авиационными знаниями. Возможно, кто-то увидит какие-нибудь нестыковки в описании стратегических бомбардировщиков, но я пересказываю рассказ летчика, а не инструкцию по летательному аппарату.
А шестерка все северное лето простояла на аэродроме. Лето 1974 года выдалось не только дождливым, но и напряженным между соседями, СССР и США. Напряжение чувствовалось до осени, все перемешалось: повседневная служба, какие-то учения, разгрузка, все эти смены усиления… Сон три-четыре часа в сутки, а нередко сутки-двое вообще без сна. Стратеги улетели осенью в теплые края, на Украину, а мы остались встречать вторую чукотскую зиму.
Изредка случалось ложиться спать с отбоем, тогда ребята подначивали: зачем ложишься, все равно дневальный поднимет на выезд. Однажды и приключилась со мной одновременно забавная и опасная история. Сплю на кровати, вижу приятный сон, и так мне хорошо. И вдруг кто-то подбрасывает мою кровать вверх. Вздрагиваю, открываю глаза и чуть не очумел. Вдруг оказываюсь в кабине «шишиги», светит солнце, машина идет на скорости правой стороной дороги, на пассажирском сиденье спит офицер… Как я попал в машину? Куда еду? Когда уснул? На вопрос «куда еду?» додумал только через три километра, а вот как садился в машину, как доехал до места, где меня тряхнуло, так вспомнить и не смог. А ведь проехал Угольные Копи, были повороты, спуски… Словно кто вымарал мою память. Это был единственный случай в моей жизни, когда уснул за рулем. Видно, Бог меня берег.
В другой раз понадобились ночью на КП семь кроватей с матрасами. Загрузились. Старшим машины дежурный по автопарку прапорщик Родов. Поехали. Разгрузились и рванули домой в часть. Едем, болтаем на армейском жаргоне, где матерное слово играет важную смысловую нагрузку, навстречу кандыбает по дороге мужичонка в одежде света хаки… Родов кричит:
- Тормози! Генерал!
Ловлю взглядом лампасы и жму на педаль тормоза. Родов выскочил, слышу - докладывает. Открывается дверца и в кабину с кряхтеньем забирается генерал.
- Здравствуй, сынок!
- Здравия желаю, товарищ генерал!
- Как служба?
- За-е-ись, товарищ генерал! – и тут же прикусил свой поганый язык, сейчас, думаю, оценят твою замечательную службу пятнадцатью сутками гауптвахты. А генерал словно ничего не замечает:
- Разворачивайся.
- Здесь нельзя, товарищ генерал.
- Почему?
- За ху так, что за-е-е, ху кто выдернет, – и опять со всей силы кусаю язык, а в голове мысль, что менее чем 45 сутками на сей раз я не отделаюсь.
Генерал и здесь не замечает моей наглости, он подшофе. Разворачиваюсь в удобном месте, а генерал двумя руками давит на лобовом стекле комаров и делится со мной впечатлениями:
- За-е-ли эти комары.
В смысле не заели, а матерный синоним, что делали с ним комары, когда он в одной рубашке гулял по тундре.
Быть генеральским водилой долго не пришлось, через километр-полтора показалась встречная «волга», мигнул ей фарами… Генерал, как с хорошо знакомым, попрощался со мной по ручке и, развернув «волгу», укатил по своим генеральским делам. Прапорщик Родов, проводив генерала, карабкается в кабину, а я, упав на руль, хохочу во все горло. Тот не может понять, что меня так развеселило. Объясняю, что едва не заработал суток 45 губы, но пронесло и пересказал ему наш с генералом душевный разговор. Родов велел мне никому не рассказывать о моей беседе с генералом, на что я ответил словами Василия Теркина:
- «Все равно с земли не сгонят, дальше фронта не пошлют».
Естественно, что при первом удобном случае пересказал друзьям-товарищам встречу с генералом со всеми подробностями на армейском жаргоне. Откуда и куда шел генерал белой ночью по дороге через широкую тундру, откуда шла его «волга» и куда увезла генерала, нам с прапорщиком Родовым было неведомо и знать не полагалось. Солдатское дело не обсуждать и не требовать разъяснений приказов, а четко и своевременно их выполнять. Или, как говорил один мой знакомый: «Наше дело телячье: обосрался, стой и жди, когда подотрут».
Содержание: