Завтра исполняется 175 лет со дня рождения Н.А.Римского-Корсакова… В первую очередь это имя (как имя В.Васнецова в живописи) ассоциируется со сказкой, былиной, русской историей…
Но есть одна опера, которую сам композитор назвал «римским интермеццо», опера со странной судьбой.
Она была написана и поставлена в самом начале ХХ века, выдержала несколько представлений (как писал сам композитор, «имела почётный успех») и на сто лет исчезла, да так прочно, что даже (единственная из его опер!) ни разу не была записана. Причины? В первую очередь, думается, то, что рассказывает она, в частности, о христианах в Риме эпохи Нерона и в конце её звучит гимн христианской вере (в момент написания не хватало революционности, затем не соответствовала советской идеологии).
Пускай сам композитор оценивал оперу не слишком высоко (он любил два своих творения – «Снегурочку» и «Царскую невесту» - и абсолютно удовлетворён был только ими), пускай текст либретто подчас слишком архаичен, поверьте, она прекрасна.
Многие, наверное, поняли, что речь идёт об опере «Сервилия», написанной на сюжет драмы Л.Мея. Москвичи сейчас могут услышать и увидеть её на Камерной сцене им.Б.Покровского, для петербуржцев скоро прозвучит концертное исполнение, для остальных – мой рассказ.
Все фотографии сделаны мной в театре на вызовах после одного из спектаклей (это не сцены из спектакля, а просто исполнители в образах героев). Прошу прощения у замечательных артистов (в театре не один состав, и все хороши), кто на них не попал.
Открывает оперу сцена на римском форуме. Здесь завязывается тугой узел: толпа хочет расправиться со Стариком-христианином, который разбил одну из статуй богов. Но его проповедь запала в сердце юной дочери сенатора Сервилии, и она просит о помощи народного трибуна Валерия, сразу полюбившего её (и Сервилия влюбляется в благородного трибуна). «Тобою оскорблённая богиня прияла образ благородной девы и чистым словом непорочных уст спасла тебя на краткий миг от смерти, чтобы ты мог раскаяться»,- говорит он Старику.
Старика отправляют в тюрьму, где он должен ждать казни, но казнь его не страшит: «Идём, я жажду лютой смерти! Всесильный Боже, мне, рабу, дозволь сподобиться мучений, Твоё святое имя славя!»
Во второй картине мы присутствуем при заговоре сенаторов, недовольных существующими порядками и в то же время (композитор прекрасно передаёт тему внутреннего разложения империи) не способных ни на что.
Они радуются тому, что за решение их дел берётся вольноотпущенник отца Сервилии Эгнатий, который преследует свою цель: он давно и безответно влюблён в Сервилию и ради получения её любви готов на всё, даже на предательство доверившихся ему. Поразителен его диалог с временщиком в финале картины. На вопрос «какая страсть твой разум окрыляет? Месть... жажда власти... ненависть?» - Эгнатий ответит одним словом: «Любовь!»
Изумительна по красоте третья картина – лирическая кульминация оперы. Начиная с неё, и до конца, всё внимание будет сосредоточено на заглавной героине – нежной и мужественной. После хора прядильщиц и диалога Сервилии с отцом, где она решительно откажется от предлагаемого ей в мужья старого сенатора (кстати, приёмного отца Валерия), после чудесного интермеццо, рисующего любовное томление римского вечера, прозвучит знаменитая ария «Цветы мои» (единственный номер оперы, который был записан многократно), а затем – фантастически красивый дуэт Сервилии и Валерия «Я не шучу бессонными ночами, я не шучу уныньем и тоской, надежд мечтами, любви слезами и всей святыней жизни молодой"
Как будто всё складывается прекрасно: отцы дали своё согласие, идёт свадебный обряд, но в разгар его Центурион арестовывает обоих сенаторов (пожалуй, единственное, в чём можно упрекнуть эту сцену, – некоторое сходство с финалом 3 акта «Царской невесты»)
Мрачна четвёртая картина: Сервилия, придя к волшебнице Локусте, спрашивает у неё: «Скажи мне, где трибун Валерий Рустик, мой верный друг и дорогой жених? Скажи ещё: помилует ли кесарь и защитит ли моего отца, неправо обвинённого в измене предателем и гнусным лицемером?»
Странно звучит ответ: «На твой вопрос тебе ответит тот, кого сама неправо обвиняешь».
А вскоре появится и Эгнатий и откроет свою душу: он, пленник-германец, попавший в дом отца Сервилии и ненавидящий всех римлян, готов спасти оклеветанных им, если она отдаст ему свою любовь. Но Сервилия непреклонна: «Вот мой ответ: патрицианка, невеста благородного трибуна и любящая женщина не может у ног своих без омерзенья видеть предателя и подлого раба». Кажется, всё погибло: Сервилия заперта в подземелье и не сможет выйти, пока не покорится Эгнатию. Но спасение приходит: Неволея, невольница-христианка, показывает ей тайный ход в катакомбы.
Последняя картина – это трагедия и торжество. Идёт неправый суд. Сенаторов приговаривают к изгнанию, а Сервилию прощают, но отдают на поруки Эгнатию. И в этот момент появляется Валерий и накладывает veto на решение суда. «Отныне Сервилия свободна, но силы покидают её, и она умирает на руках Валерия»,- так обычно заканчивался пересказ либретто в советских изданиях.
Так, да не так. Действительно, обессилевшая Сервилия не перенесёт испытаний. «Когда ж тебя я снова увидала, то струны жизни вмиг во мне порвались. Теперь звучит последняя струна, и та слабеет»,- скажет она Валерию. Перед смертью она прощает Эгнатия.
Но это ещё не финал. Валерий остановлен отцом от попытки самоубийства: «Клятвы не забудь. Где дух её, туда не долетает душа самоубийцы». Эгнатий потрясён: «Умерла… Врагов... меня простила, умирая... О, горе мне! Есть всемогущий Бог! Есть неумытный судия на небе, защитник добрых и каратель злых».
И в этот момент неожиданно появляется спасшийся из тюрьмы Старик-христианин, в образе которого ясно виден один из апостолов, и провозглашает: «Молись Ему, в Нём благости нет меры. Здесь Божий перст, падите ниц пред Ним. Его уразумев, воскликните со мною: в единого живого верю Бога!»
Опера завершается торжественным, уносящим ввысь «Credo, credo!» Наверное, о силе воздействия этого хора можно судить по тому, что по окончании его зал начинает аплодировать (и всегда очень бурно) не сразу, а через несколько секунд, как бы «переведя дух» после пережитого катарсиса.
Может быть, «римское интермеццо» и уступает некоторым операм Римского-Корсакова, но внимания заслуживает не меньше, чем они. Его герои – трепетная Сервилия, мужественный Валерий, мятущийся Эгнатий – выписаны на удивление ярко и выразительно. И сейчас, в дни юбилея великого композитора, хочется вспомнить и о них…
Навигатор по всему каналу здесь
Если статья понравилась, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!