Яшка тот ещё пройдоха был. С младых ногтей он впитал отцовскую несуразность и неприспособленность к ручному труду. Его больше привлекали праздные увеселения, да гулянки с многочисленными дружками, чем помощь в хозяйстве или работа где-либо.
Ребёнком он был не единственным, но горячо любимым первенцем. Залюбили так, что он совсем от рук отбился. Матери перечил, отца не слушал, с младшими отказывался хоть какое либо дело иметь. Его только бабка по матери и могла приструнить - боялся он её, как огня, и если видел её цветастый сарафан на улице, мигом стремился сбежать куда подальше, лишь бы не пересекаться с ней.
Бабушка его воспитывала до пятилетнего возраста - родители попытались счастья найти в соседнем, большом селе, и оставили отпрыска ей. И всё было хорошо ,покуда не вернулись, и не стали сами воспитанием ребёнка заниматься. Может и упрёки кто в их сторону кидал, или осуждал, вот и решили исправляться.
Доисправлялись.
Не взирая на тяжёлый характер, Яшка бабушку любил. Пока родители его не забрали, детство у него полнилось запахом домашних пирогов, вкусом парного молока и множества сказок. Бабушка их знала в таком количестве, что даже повзрослев парень всё удивлялся такой хорошей памяти. Хоть и строгая была без меры, внука совершенно не баловала. но и давала ему всё самое необходимое. А родители залюбили, перелюбили, а потом и вовсе забыли, когда младшенькие народились. Да ещё и подзуживали. что нечего бабушку слушать, да и ему самому уже не нравились её нравоучения. Не ценит молодость опыта. никогда не слушает.
Особо хорошо помнил Яшка сказку про старую дубовую рощу, которая находилась в километрах двух от их деревни. Неприятная она была до одури - мрачная какая-то, дубы все древние и скрюченные. Коли мимо идёшь - так ощущение такое, что наблюдает кто, причём взгляд у него совсем недобрый.
Говаривала бабушка, что живёт в той роще злой дуб. В самом сердце живёт, скрюченный весь и чёрный. И даже по весне листьями не покрывается. жёлуди не родит. И всех губит, себе на ветви вешает. Так что коли Яшка какая тропинка в рощу эту занесёт, то должен он бежать оттуда со всех ног, уши закрывая и глаза зажмуривая. А то заманит его злое дерево и погубит.
Не взирая на то, что сказка была простая, боялся Яшка этой рощи. Когда пацаном ещё был, с мальчишками на спор к роще бегали. но близко не подходили - стоило им только услышать скрип старых ветвей, да потрескивание могучих стволов, так бежали обратно, сверкая пятками, и неся в своих детских сердцах чистый ужас.
Но время шло, с бабкой Яшка почти не общался, и страшные сказки постепенно забывались.
Только когда ему восемнадцать стукнуло, отгуляв на грандиозной веселовке, повстречал Яша бабушку свою. Ноги тяжелы были настолько, что убежать он от неё не мог. Но бабушка его вдруг ругать не начала, смотрела даже как-то грустно и тоскливо. О чём она говорила, парень толком не запомнил - совсем мозги затуманены были. Помнил только, что оберег какой-то бабушка ему подарила, самолично повесила на шею.
А через несколько дней и вовсе померла.
Грустно было Яшке, но влекла его безудержная, весёлая молодая жизнь.
Но оберег он носил.
***
Много времени прошло с тех пор, как Яша из своей родной деревни уехал, в поисках лучшей жизни. Было у него ощущение, что как бабушка померла, так что-то внутри оборвалось, словно нить какая-то.
Вот и поехал он, надеясь себя найти где-нибудь на чужбине, а не в родных краях.
Помотало его, поизносило. и когда он принял решение вернуться в отчий дом, волосы его уже активно белила седина. Теперь и он сам много историй знал, было что рассказать, да вот некому. Одна надежда, что братья с сёстрами пустят на порог отчего дома, уважат старшего брата.
Дорога была дальняя, устал он порядочно, да и смеркалось уже, посему решил он остановиться на ночлег в небольшой дубовой роще. А завтра поутру со свежими силами въехать в деревню. Забравшись немного вглубь рощи, расседлал Яша коня, стреножил и начал готовиться к ночлегу. За столько лет стал он поспокойнее, смог выплеснуть безудержную энергию, хотя, зачастую, и не совсем благовидными поступками. Но он об этом совсем не думал, да и раскаяния внутри никакого не было, как и сожаления о прожитой жизни. Хотя нет, жалел он, что так и не женился, иногда хотелось ему возвращаться в тёплый дом, где его любят и ждут, но он быстро гнал от себя посторонние мысли.
Погрузившись в свои мысли, и пригревшись у костра, он было задремал, но его неожиданно подкинул странный звук.
Огляделся Яша в недоумении, и обомлел.
Прямо в могучих корнях скрюченного неожиданно появился стол. Небольшой, но крепко и добротно сколоченный, на него мягко упала скатерть, а после начали появляться такие явства, которых Яша ни разу в жизни не видывал. А ведь повидал он очень много!
Мужчина обомлел и приподнялся. во все глаза рассматривая это чудо неописуемое. Не было у него в голове никакой мысли о том, что что-то здесь не так, словно каждый день всякие чудеса привык наблюдать.
Али кто попросту страх от него отводил.
А между тем, появилось за столом два стула, словно созданных из корней тёмного дуба. Свечи в высоких, резных подсвечниках хорошо освещали всё вокруг. На одном из стульев неожиданно появилась женщина, и Яша снова задохнулся.
Многих красавиц он повидал на своём веку. Но эта ни с кем сравниться определённо не могла! Глаза у неё были тёмные и огромные, в обрамлении густых, чёрных ресниц. Волосы черными же волнами опускались на плечи, а платье подчёркивало каждую чёрточку идеальной фигуры. Кожа была настолько светлой, что словно бы светилась.
- Ну что же ты молчишь, Яшенька? - Ласково обратилась к нему красавица. Сердце в груди мужчины застучало быстро-быстро, неужели она его знает?! Но откуда?! - Уж не откажи мне, присядь со мной за стол, угостись моими явствами.
И рад бы Яша её предложение принять, не взирая на то, что ноги ватные, да на груди словно уголёк поселился. Не сильно, но словно жжёт, отвлекает его взгляд от стола, да от девушки. Мужчина даже взгляд на секунду вниз опустил - мало ли, вдруг действительно уголёк на рубаху от костра заскочил?
И прежде чем поднять взгляд, увидел.
Не было там никакого стола. И красавицы не было. Были только чёрные. скрюченные корни, да низко нависшие ветви старого дуба, напоминающие скрюченные пальцы, которые тянулись к нему.
Вздрогнул Яша, вскинул взгляд. Стол был на месте с яствами, и красавица всё так же чарующе ему улыбалась.
- Иди ко мне, Яшенька! Истосковалась я, по чужому теплу живому! Ни в чём тебе не откажу, уважу как смогу! А ты поведаешь мне все свои приключения, да поделишься тем, что совершил недоброго на этой земле!
С каждым словом уголёк жёг кожу на груди Якова всё сильнее. Тянуло его вперёд что-то, в объятия красавицы, но так же и отталкивало обратно. А уголёк всё тлел, всё разгорался. Он не причинял боли, скорее прочищал сознание, и неожиданно всплыли в памяти бабушкины сказки.
Как же давно это было! Он и лицо бабушки то уже толком не помнил, а тут...
Словно обухом его по голове ударили. Роща-то была та самая, дубовая, про которую был недобрый бабушкин сказ!
Яков шагнул назад, видя как искажается лютой злобой лицо красавицы. Черты её сразу оплыли, а стол шикарный переломился по полам. Завыла, закричала она злобно, и всё вокруг застучало, затрещало и зашелестело. Яков бросился к коню, сдёргивая с него путы, и бросился вон из рощи, зажимая ладонями уши.
Он так никогда быстро не бегал, ни разу в жизни он не бежал не чувствуя под собой ног. Всё вокруг трещало, ветви цеплялись за одежду, норовили опутать ноги корни. Но огонёк на груди помогал ему преодолевать сопротивление, вырывать от тонких, но цепких объятий.
Стоило Якову из рощи выпрыгнуть, как по лесу прокатился гневный, и разочарованный рёв.
***
Очнулся Яков на лугу, перед рощей. Конь пасся рядом, спокойно пофыркивая. Солнце уже вовсю поднималось, освещая древние дубы своими лучами. А те словно заслонялись от него, прятали стволы, и тень под ними становилась всё гуще и злее.
Мужчине даже и не верилось, что он такое пережил. Из памяти всё никак не шёл образ красавицы, черты которой неожиданно исказились.
Яков поднял руку и сжал в кулаке амулет, который ему очень давно подарила бабушка. В одном он её никогда не ослушивался - ни при каких обстоятельств он его не снимал.
Когда Яков сел на коня и направил его в сторону хорошо уже видимых деревенских домов, ладонь всё ещё хранила медленно угасающие тепло оберега.
