Но пожить спокойно не удалось.
Ксанка не вернулась с работы. Утром её видели в коровниках. Но работу свою она не выполнила, а как-то незаметно исчезла.
Семён места себе не находил. Поругался с Зарой.
Та посоветовала вспомнить утренний её наказ.
"Повесть об окаянной" 66 / 65 / 1
Семён кричал:
— Это ты всё подстроила! Это ты всё сделала так, чтобы оказаться правой! Говори, черномазая, где моя жена?
Зара сверкнула глазами, выставила руки вперёд.
Семён зашатался, попятился назад. Он почти упёрся спиной в закрытую дверь.
Потом тихо прошептал:
— Прости, Зара… Устал я от всего этого. Сил моих больше нет. Ксанка ведь меня совсем не любит.
Ночью отвернётся и ни слова из неё не выдавишь, ни ласки. Это только на людях всё у нас хорошо. А ночами она Вадима зовёт.
Будь проклят этот чёрт! А последнее время она сидит у окна ночью и всё кого-то выглядывает.
Я, бывало, подхожу, в глаза её смотрю, а они стеклянные будто. Глаза не моей Ксанки…
— Чего же ты молчал? — воскликнула цыганка.
— Оттого и молчал, что устал от колдовства вашего. Тошно мне. После того как тот старик бородатый меня сверлил взглядом, я стал каким-то невнимательным.
Умом понимаю, что сила есть и нужно делать так. А делаю иначе. Руки слабеют, в пот бросает. Да так бросает, что я стал себе сменную одежду брать. Ей-богу, как в реке выкупался.
— Не ходи завтра на работу, — посоветовала Зара. — Придут за тобой, я скажу, что ты в горячке.
— Как это не ходи? А кормить всех вас кто будет?
Зара пожала плечами и потом посоветовала опять вспомнить утреннее её предупреждение.
Семён больше не стал спорить.
Он перекрестился, потом подошёл к цыганке и покрутил дулей перед её носом со словами:
— Не возьмёте вы меня, черти, живьём! Порву каждого! Всю шкуру сниму с чертей и сапоги из неё пошью. Вот уж применение будет полезное, нежели колдовство ваше всякое.
Зара схватила Семёна за руку и зло произнесла:
— Не мне надо шиш показывать, а тому, кто на тебя из машины глядел…
Семён скорчил недовольное лицо и вышел из дома.
Ксанку искали всей деревней. Несколько ночей подряд в разных местах деревни, в лесу, у реки кричали:
— Ксанка! К-сан-ка-а-а-а!
Потом замолкали и слушали тишину.
Только эхо отвечало, да и то не всегда.
Семён, на удивление, сильно не страдал.
Оставшись дома и впрямь заболел.
Зара и Соня его выхаживали. Он был слаб. Потел так сильно, что Зара не понимала, откуда в нём столько жидкости.
Соня побаивалась подходить к больному.
Кормила его с расстояния вытянутой руки небрежно и очень некачественно. Еда падала мимо рта Семёна. Соню интересовала только пустая тарелка, а не результат.
Когда Зара увидела это действо, кормить стала сама.
Соня говорила:
— А если у него болезнь заразная? Я тогда вот так же слягу и не встану уже.
— Не заразная, — успокаивала её Зара.
— Да ну тебя, наговоришь мне сейчас, наврёшь, а я потом мучиться буду.
Зара лишь махнула рукой и все заботы о Семёне взяла на себя. Он вылечился, стал опять ходить на работу. Зара проводила над ним какие-то странные обряды.
Перед тем, как Семён выходил из дома, она царапала гвоздем на крыльце крестики, потом становилась перед дверью, держа в руках кружку молока.
Выплёскивала его через плечо, кружку прятала под подол и забегала домой.
Семён потешался над Зарой. Она обижалась, но продолжала делать свои дела.
Семён же после Зариных манипуляций должен был шагнуть на крыльцо левой ногой, правой ухитриться сразу встать на землю, минуя остальные ступеньки. Потом зевнуть, пальцем почесать за левым ухом и уже тогда отправляться на работу.
Выглядело это со стороны очень странно.
Семён ворчал:
— Людей только смешить. Взрослый мужик в раскорячку через крыльцо шагает. Засмеют ведь!
Но Зара молчала на эти упрёки. Она знала, что Семён всё выполнит, потому что ему и впрямь становилось легче.
Через девять дней Зариных дел на месте, куда попадало молоко, выросла лужайка поганок. Все как на подбор.
Ранним утром цыганка собрала их все до одного.
— Пригодятся, — ответила она любопытному Семёну.
***
Ксанка чувствовала, как теряет рассудок. Ей стало тяжело жить среди людей.
Каким коротким было её счастье. И вроде бы всё уже наладилось, пока не появился Эдуард.
Он неожиданно возник перед ней, когда к коровникам подвезли новые поилки для лошадей.
Ксанка выгрузила почти все, присела отдохнуть. Запрокинула голову назад, упёрлась затылком в сарай.
Ей показалось, что она даже уснула ненадолго.
Как вдруг почувствовала кого-то рядом с собой, но открывать глаза было лень.
Хотя знала, что в это время в коровниках кроме неё никого не бывает.
Все ушли на обед, водитель машины тоже.
Ксанка от обеда отказывалась. Ела мало, не хотела просто так забивать себя пищей, не чувствовала потребности в еде.
Тёплое летнее солнце припекало лоб, обжигало натруженные руки.
Ксанка улыбалась, и ощущала себя не у коровников, а в поле с цветущими травами, готовыми подарить путнику свой неповторимый аромат.
С недавних пор Ксанке часто чудились живописные поля. Она считала это хорошим знаком.
Ведь раньше кроме черноты, темноты, разрухи она ничего не могла представить.
Этот кто-то не уходил.
Его дыхание было прерывистым, каким-то даже звериным.
Ксанка задумала себе отгадать, кого принесло в столь раннее время.
Всех перебрала, кто мог вот так прийти неожиданно. С таким дыханием никого не помнила.
А пришедший явно ждал, когда она сама откроет глаза, не мешал.
Ксанка опять улыбнулась. Решила, что это кто-то из своих, раз дают поспать и не тревожат в заслуженный отдых.
На мгновение забыв о пришедшем, она опять мысленно понеслась гулять по полю с цветами.
А когда наконец-то открыла глаза, то даже закричала.
Эдуард своим исполинским ростом заслонял летнее солнце.
Ксанка зажмурилась, стала думать о том, что ей всё чудится, и она перегрелась на солнце.
«Вот же ж глупая, — ругала она себя мысленно, — уселась на самое пекло, вот и чудится всё».
Окаянная открыла глаза.
Но Эдуард не чудился. Он был настоящим.
Немая сцена длилась долго.
Ксанка пыталась рассмотреть солнце, но его цвет опять померк и стал сначала серым, как зола, а потом затянулся чёрной вуалью.
Ксанка ещё несколько раз зажмуривала глаза. Её охватила паника.
Она вскочила на ноги, толкнула Эдуарда в грудь кулаком.
Тот даже с места не сдвинулся.
В первую их встречу они так и не сказали друг другу ни слова.
Ксанка спешила домой с разбитым сердцем.
В первую же ночь её стал раздражать Семён.
Ксанка потеряла сон.
Её тянуло после полуночи к окну. Она садилась и выглядывала, сама не зная кого.
Утром угрюмо смотрела на мужа, одевалась и уходила на работу.
От Зары всё скрыла.
Боялась, что Эдуард и до цыганки доберётся, и вновь придётся что-то предпринимать.
Не хотелось Ксанке опять скитаться.
Дни как будто стали короче. Работы прибавилось, словно коровы есть начали больше.
Ксанка со злостью чистила загоны, иногда шмыгая носом от неприятного запаха.
Она теперь каждый день ждала Эдуарда.
Он пришёл так же неожиданно, как в первый раз.
Ксанка подошла к нему и произнесла:
— Не сдох ещё?
— Жив! — воскликнул Эдуард. — Одними твоими молитвами жив. Твоими, матушки твоей, Вадима, Аськи… Ох, всех не перечислить, сколько людей добра мне желают.
Мужчина засмеялся.
Ксанка заплакала. Опять этот ненавистный смех заполнил всё вокруг.
— Что тебе от меня нужно? — спросила она сквозь слёзы.
— Вадим… Я его так и не нашёл. Он где-то рядом с тобой. Но тоже найти не может.
Но теперь сможет. Я тебя от мужа отвадил. Не забывай своего Вадима! Как же ты такую любовь заживо похоронила?
Ксанка ничего не ответила.
Единственным желанием было вернуться к тому обрыву. И…
Ксанка вздрогнула от этой мысли. Эдуард схватил её за волосы и прошипел:
— Да ты хоть в кипятке сварись… Не сдохнешь, пока Вадима мне не найдёшь.
Ксанка с ужасом смотрела в сумасшедшие глаза.
Продолжение тут
Все главы тут