Марк Ерёмин

У советского телевизора был странный, почти «живой» статус. Он стоял в комнате как отдельный предмет силы: громоздкий, дорогой, дефицитный, с собственным характером — разогревается, «плывёт» изображение, ловит помехи, иногда пахнет пылью и лаком от нагретых деталей. Поэтому привычка закрывать экран тканью — кружевной салфеткой, шторкой, чехлом или просто аккуратно наброшенным отрезом — не была одной единственной «причиной». Это был целый узел бытовых, психологических и культурных смыслов. Подписывайтесь ко мне в MAX...

Тема мигрантов в России давно перестала быть просто экономической или социальной. Она стала эмоциональной, идеологической и во многом мифологизированной. В публичном пространстве мигранты часто выступают либо в роли универсального зла, либо в роли незаменимого спасательного круга для экономики. Но если убрать эмоции и попробовать представить реальный сценарий — что произойдёт, если мигранты из России исчезнут полностью, — картина окажется куда сложнее и менее удобной для простых ответов. Подписывайтесь ко мне в MAX...

Когда говорят о русских исторических городах, почти автоматически вспоминают Суздаль. Он давно стал символом «старой Руси»: белые стены, купола, туристические маршруты, экскурсионные группы. Суздаль знают, в Суздаль едут, Суздаль давно встроен в массовое представление о том, как должна выглядеть история. Но есть другой город. Тихий, гораздо менее раскрученный, без громкого бренда. Город, который по возрасту, культурной глубине и ощущению подлинности способен не просто конкурировать с Суздалем, а в чём-то его превосходить...

Когда в комментариях пишут слово «человейник», обычно кажется, что это преувеличение. Мол, да, плотная застройка, да, многоэтажки, но не всё же так плохо. А потом ты видишь Новый Оккервиль в Кудрово — и вопросы заканчиваются. 35 подъездов. 3708 квартир. Один дом. У меня мама кстати там живет Это не метафора и не журналистское утрирование. Это реальный жилой комплекс, который по своим масштабам больше похож на отдельный город, чем на обычный дом. Если прикинуть по минимуму — по два человека на квартиру — внутри этого здания живёт около 7–8 тысяч человек...

Если честно, большинство людей даже не подозревает, что живёт не свою жизнь. Не потому что они глупые или слепые, а потому что сама идея «своей жизни» у нас подменяется слишком рано и слишком аккуратно. Так аккуратно, что подмена кажется нормой. С самого детства нам почти не оставляют пространства для вопроса «а чего я хочу». Этот вопрос считается либо наивным, либо опасным. Вместо него сразу предлагают более удобные: «что полезно», «что правильно», «что выгодно», «что одобрят». Ребёнок быстро усваивает: если хочешь любви, спокойствия и похвалы — будь предсказуемым...

Когда я говорю, что мы живём примерно на половину доходов, реакция почти всегда одинаковая. Либо недоверие: «Да ладно, так не бывает». Либо ожидание подвоха: «Наверное, вы вообще ничего себе не позволяете». На самом деле всё гораздо проще и, что важно, спокойнее. Мы не сидим в темноте при свечах, не считаем копейки и не отказываем себе во всём. Мы просто однажды перестали жить автоматически — и это изменило всё. Сразу скажу: это не статья про жёсткую аскезу. Это про систему. Про решения, которые принимаются не каждый день, а один раз — и потом работают годами...

Честно скажу: я ехал в Архангельск без особых ожиданий. Даже скорее с заранее сформированным образом в голове. Север. Холод. Сырость. Уставший город, который живёт прошлым, портом и воспоминаниями о былом величии. Типичный «терпящий» региональный центр, где люди хорошие, но среда давит. Такие города в России мы знаем хорошо. Они не обязательно плохие — они просто измотанные. И ты заранее готовишься именно к этому ощущению: серости, неустроенности, желания уехать. Но Архангельск сломал этот сценарий буквально с первых прогулок...

Этим летом я ездил в Грозный. Я снимал классный фильм про народ чечни и заодно хотел посмотреть регион без фильтров и новостей. Было время спокойно пожить, поездить, пообщаться с местными. Не в формате «интервью», а по-человечески: чай, вечер, разговоры ни о чём и обо всём сразу. И в какой-то момент я задал вопрос, который у нас обычно либо обсуждают агрессивно, либо вообще боятся трогать. — Слушай, а вы вообще думаете о чувствах жён, когда мужчина берёт ещё одну? Он не обиделся. Не вспыхнул. Не начал читать лекцию...

Он прилетел из США с чёткой картинкой в голове. Россия — это либо Москва с небоскрёбами, либо депрессивная глубинка: разбитые дороги, серые дома, пустые магазины и люди, считающие копейки. Через неделю в небольшом городе в российской провинции он задал вопрос, который стал главным итогом поездки: «Вы что, все миллионеры?» Первое удивление случилось уже в день приезда. Он ожидал увидеть деревянные домики и покосившиеся заборы. Вместо этого — аккуратные частные дома, новые крыши, спутниковые тарелки, припаркованные машины...

(и почему лучше выбрать другое направление) Иногда кажется: стоит отъехать от Москвы на час–полтора — и ты уже в другой жизни. Тишина, история, старые улочки, купеческие дома, уютные кафе. Но реальность часто бьёт по ожиданиям. Есть города, которые на карте и в путеводителях выглядят многообещающе, а на деле оставляют чувство странного опустошения. Не потому что они «плохие». А потому что туда не хочется возвращаться. Я много езжу по Подмосковью и соседним регионам. И со временем сформировался список...

В России слово «пенсия» почти всегда звучит как приговор. Даже если человек всю жизнь работал, откладывал, был дисциплинированным и ответственным — к моменту выхода на пенсию выясняется, что денег хватает лишь на самое необходимое. Без запаса, без свободы, без ощущения, что жизнь продолжается. Но стоит пересечь границу — и происходит странная вещь. Та же самая сумма, которая дома вызывает тревогу, за рубежом вдруг начинает работать. Давать выбор. Возвращать достоинство. Позволять не считать каждую покупку...

Японец увидел обычную дачу под Тверью, пересчитал её по ценам Токио — и понял, что здесь живут богаче, чем у них. Он не ехал за откровениями. Поездка в Тверскую область для него была просто частью маршрута — несколько дней вне Москвы, немного природы, «настоящая Россия», как это принято называть в туристических брошюрах. Он ожидал увидеть что-то скромное, даже бедноватое. Старые дома, покосившиеся заборы, следы запустения. В его представлении российская провинция выглядела именно так — сурово, небогато, функционально...