Эти слова пришли вместе с уведомлением из банка о списании платы за ипотеку. Два обычных, бытовых события, два кирпичика в стене нашего общего быта. «Дорогой, я сегодня задержусь на работе, не жди ужинать. Поцелуй Лизу». Я прочел это сообщение, стоя у плиты, помешивая детскую кашу для нашей дочки. Лиза, моя шестилетняя принцесса, в это время старательно выводила в раскраске единорога, высунув кончик языка от усердия. На экране телефона горели эти слова, а в ушах стоял ровный, спокойный гул нашего дома — холодильника, часов на кухне, моего собственного дыхания...

«Каждый еврей родится на свет божий с предначертанной миссией быть русским писателем» — так выразился однажды умудрённый соответствующим опытом Александр Куприн. В Пастернаке это выразилось в самом что ни на есть классическом виде. Он ненавидел свою еврейскую суть. Ненавидел, но, когда надо, чётко следовал её диктатуре. Ненависть Пастернака к собственной своей природе выражалась, например, в том, что он был убеждён — единственным решением еврейского вопроса может быть лишь полная их, евреев, ассимиляция в среде других народов...