Молния на его спортивной сумке заела. На секунду в прихожей воцарилась напряженная тишина, нарушаемая лишь его злым, прерывистым дыханием. Ольга стояла, прислонившись плечом к холодной стене, и наблюдала за этой борьбой — борьбой ее мужа, Виктора, с дешевой молнией на сумке, в которую он только что наспех утрамбовал остатки своей десятилетней жизни с ней. Наконец замок поддался, издав резкий, похожий на рычание, звук. Все. Финал. Он выпрямился. Не посмотрел на нее. Оглядел прихожую — их прихожую, в которой она сама клеила эти дурацкие обои в полосочку, — как чужое, враждебное пространство...

Ключ привычно скользнул в замочную скважину. Легкий щелчок — и дверь поддалась, впуская Ольгу в тишину и полумрак знакомой прихожей. Пахло мамиными духами — «Красной Москвой», чуть горьковато, но так уютно — и чем-то еще… Жареной картошкой? Странно. Мама, Антонина Петровна, обычно ужинала рано и просто — кефир, яблоко. — Мам? Я дома! — голос Ольги прозвучал гулко в пустой квартире. Ответа не последовало. Только из кухни доносились приглушенные звуки — негромкий мужской голос и тихое, почти виноватое бормотание матери...